Теория языка | Филологический аспект Методика преподавания языка и литературы №4 (4) Декабрь 2019

Основные подходы к описанию вторичных («неисходных») текстов

Маркина-Гурджи Мария Геннадиевна
кандидат филологических наук, доцент кафедры филологии, Крымский республиканский институт постдипломного педагогического образования, РФ, г. Симферополь, magoni1@yandex.ru

Аннотация: Статья посвящена анализу и систематизации основных направлений в области изучения вторичных текстов. Автором обосновывается необходимость описания текстов с позиции исходности/неисходности и вводится понятие «неисходный текст». На основании анализа ведущих подходов к описанию неисходных текстов выявлены некоторые нерешенные вопросы, разрешение которых становится возможным при условии описания неисходных текстов с точки зрения функционального подхода к языку и включения этих текстов в систему регулятивных средств языка. Предложенный в статье подход позволяет разработать практические рекомендации по созданию неисходных текстов и критерии их сопоставления с текстом исходным на основе понимания текста как функциональной системы.
Ключевые слова: исходный текст, вторичный текст, неисходный текст, регулятема, функциональная система

Markina-Gurdzhi Mariya Gennadievna
Cand. Sci. (Philology), assistant professor of Philology department, Crimean Republican Institute of postgraduate pedagogical education, Russia, Simferopol

Abstract: The article is devoted to the analysis and systematization of the main directions in the study of secondary texts. The author substantiates the necessity of describing texts from the position of source/non-source and introduces the concept of "non-source text". Based on the analysis of the leading approaches to the description of non-source texts, some unresolved issues are identified, the resolution of which becomes possible if the description of non-source texts from the point of view of the functional approach to language and the inclusion of these texts in the system of regulatory means of language. The approach proposed in the article allows to develop practical recommendations for the creation of non-source texts and criteria for their comparison with the source text based on the understanding of the text as a functional system.
Keywords: the original text, secondary text, regulatemе, functional system

Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований, проект № 18-012-00271 А «Функциональная теория текста»

Одним из критериев, позволяющих классифицировать все многообразие созданных и непрерывно продуцируемых в ходе социального взаимодействия коммуникантов текстов, выступает механизм, инициирующий их порождение  [1]. В связи с этим выделяют тексты, порождение которых было инициировано восприятием окружающей действительности, и тексты, создание которых мотивировано восприятием другого текста. Продуцирование текстов первого типа, следовательно, характеризуется большей степенью самостоятельности и произвольности, в отличие от текстов второго типа, для которых «пусковым механизмом является механизм формирования и развертывания замысла» [там же], то есть идеи, выбор которой подчиняется воли автора исходного текста. Тексты второй группы создаются с опорой на ту концептуальную информацию, которая реализована в исходном тексте.

Учитывая тот факт, что в большинстве ситуаций речевого взаимодействия от коммуникантов требуется не только восприятие и интерпретация (понимание) различных по структуре и содержанию текстов, но и создание после их восприятия собственных текстов, то особую актуальность в настоящее время приобретает изучение и описание особенностей создания вторичных текстов и их основных признаков, их классификация и определение критериев их качества, если таковые должны быть.

В последние десятилетия вышло много работ в области вторичного текстообразования, в основе которых часто разные методологии, принципы и подходы. Поэтому представляется необходимым определить основные направления в описании вторичного текста, чтобы выявить, каковы основные различия между ними и какое из них максимально отвечает потребностям носителя языка, рассматривает вторичные тексты не как самостоятельное явление, а в системе с исходными текстами, формулирует обобщенные требования оценки качества вторичных текстов, принципы их сопоставления с исходным текстом не на основе отдельных параметров, а исходя из видения текста как целостной функциональной системы.

Первое, на что следует обратить внимание, – это отсутствие единой и устоявшейся терминологии для обозначения текстов, инициированных восприятием окружающей действительности, и текстов, инициированных восприятием другого текста. В ходе исследования были зафиксированы следующие обозначения, являющиеся в большинстве случаев синонимичными: для текстов первого типа – «первичный текст», «исходный текст» (О. А. Владимирова, М. Всеволодова, А. С. Гавенко, Н. Д. Голев, С. В. Ионова, Л. Н. Мурзин, Н. М. Нестерова, А. И. Новиков и др.), «текст источника» (О.А. Владимирова, С. В. Ионова), «прототип», «текст-основа» (С. В. Ионова), «оригинал» (О. А. Владимирова, Н. М. Нестерова, Л. В. Полубиченко и др.), «текст-стимул», «текст-образец»  (Н. В. Солодянкина); для текстов второго типа – «вторичный текст» (М. В. Вербицкая, О. А. Владимирова, М. Всеволодова, Н. Д. Голев, С. В. Ионова, Н. М. Нестерова, А. И. Новиков, Л. Н. Мурзин др.), «производный текст» (Н. Д. Голев, С. В. Ионова и др.). Наблюдения показывают, что часто для обозначения определенного типа текста используются термины, которые выражают различные понятия. Представляется очевидной необходимость разработки такой системы обозначений, которая была бы  в меньшей степени противоречива и отражала бы специфику того или иного явления. Например, если речь идет о тексте как результате восприятия окружающей объективной действительности, то закономерно использовать термин «первичный», что может быть подтверждено дефиницией, которая дана в академическом «Словаре русского языка»: «являющийся первой ступенью в развитии чего-либо» (курсив наш – М. М.) [Словарь ря]. Данной характеристике соответствует и термин «оригинал». По отношению к текстам, созданным на основе первичного текста целесообразно употреблять обозначение «вторичный», которое противопоставлено понятию «первичный». Словарь толкует слово «вторичный» как «происходящий или совершаемый во второй раз; представляющий собой вторую, позднейшую ступень в развитии чего-либо» (выделено нами – М. М.) [23]. В большинстве случаев нет возможности точно установить, действительно ли текст, восприятие которого предшествовало созданию других текстов, является результатом восприятия Универсума, или же сам порожден на базе иного текста. На основании этого видится обоснованным описывать тексты с точки зрения их исходности/неисходности, то есть бытия/небытия в качестве «отправного» в конкретном акте текстопорождения. Результатом выдвинутого предположения становится распределение текстов на две группы: исходные и неисходные. Исходный текст – текст, восприятие которого предшествовало созданию другого текста. Текст может называться «исходным» только в охарактеризованной выше ситуации и является таким с позиции интерпретирующего субъекта (лицо, группа лиц). Все тексты, которые созданы после его восприятия – неисходные. Думается, такое терминологическое решение наиболее полно характеризует изучаемый нами феномен, так как, во-первых, указывает на противоположное явление, названное словом «исходный». Во-вторых, поскольку текст, порожденный после созданного ранее текста, может представлять третью, четвертую и т.д. ступени текстообразования, то этот термин способен охватить весь спектр подобных текстов, в отличие от традиционного обозначения «вторичный», используемого в качестве гиперонима для всех текстов, независимо от ступени их текстообразования. Поэтому с целью разграничивать и не смешивать явления разного рода «вторичными» рекомендуется обозначать только тексты, созданные на основе первичных (в принятом в работе понимании), а для именования всех текстов, созданных на основе других, по указанным нами причинам следует отдать предпочтение термину «неисходные». Сказанное позволяет сделать вывод, что любой вторичный текст является по своей сущности неисходным, но не каждый неисходный текст есть вторичный.

В первых работах по проблеме неисходных («вторичных») текстов, появившихся в 60-х годах ХХ века, данное явление рассматривается с точки зрения информационной обработки текста. Таковыми текстами признавались рефераты, аннотации, конспекты, ключевые слова, комментарии и т.д.

Принято считать, что активное научное изучение тексты этого типа получили в исследованиях М. В. Вербицкой [2], концепция которой получила свое продолжение и развитие в работах С. В. Тюленева [3], О. А. Владимировой [3], Багдасарян О.Ю. [5], Кудиной А.С. [6], Л.Н. Луньковой [7]. По мнению М.В. Вербицкой, такими текстами называются несамостоятельные произведения речи, опирающиеся на систему другого произведения, отсылают к тексту-источнику (не могут быть поняты без обращения к последнему – М.М.-Г.) [2]. Согласно концепции М. В. Вербицкой, к неисходным текстам следует относить только виды, которые принадлежат к художественным жанрам: пародия, подражание, перефраз, стилизация, цитатная речь [2]. Примечательно также, что таковыми могут признаваться не только отдельные тексты, отсылающие к конкретному источнику, но и определенные фрагменты в каком-либо первичном тексте, то есть «вторичным признается не все текстовое образование, а конкретный текст в его модифицированном виде в окружении новой коммуникативной среды (то есть в структуре другого текста – М.М.-Г.)» [8, с. 6]. Таким образом, данный подход к неисходному тексту основывается во многом на теории интертекстуальности.

М. В. Вербицкая своей концепцией внесла весомый вклад в решение многих вопросов неисходного текстообразования. Однако ограничение области исследования только художественными видами не позволяет  говорить об общей «теории вторичных текстов» (термин М. В. Вербицкой). Таким образом, вышеизложенная концепция демонстрирует узкое понимание понятия «неисходный текст», и этот подход может быть назван литературоведческим.

Следующий этап в изучении исходных/неисходных текстов связан с деривационным направлением в лингвистике и характеризуется расширением предметной области исследовательских интересов. Неисходными текстами начинают признаваться следующие:  рецензия, аннотация, реферат, набор ключевых слов, обзоры, анонс, диктант, стенография, изложение, конспект, чтение вслух, декламация стихотворений, доклад, адаптация, тезисы, резюме, проповедь, пересказ, комментарий, сценарий и киносценарий, а также римейки на основе художественных текстов, переводы, пародия, подражание и стилизация, перепев, переложения, вариации на тему («по…..», «из…..»), адаптированные тексты, вторичные инструкции и толкования законов, варианты рукописей, проповедь, цитатная речь, записи устных сообщений, конспекты, некоторые виды протоколов, косвенная речь и некоторые другие. Создание каждого из перечисленных текстов, являющихся самостоятельным образованием, возможно только после восприятия другого текста, выступающего по отношению к нему в роли исходного. Каждый неисходный текст при этом может стать в определенных условиях уже исходным для иных текстовых репрезентаций.

Принцип деривации (термин Е. Куриловича) в лингвистике понимается как «процесс создания одних языковых единиц (дериватов) на базе других, принимаемых за исходные», то есть процесс «образования в языке любых вторичных знаков, которые могут быть объяснены с помощью единиц, принятых за исходные, или выведены из них путем применения определенных правил, операций» [Лингв словарь, с. 129]. Первоначально понятие деривации применялось только к словообразовательным процессам, однако постепенно границы его использования расширились, и объектом дериватологии наряду с другими языковыми явлениями становится текст. Появляется целое направления, получившее название «текстовая дериватология» или «деривационная текстология» (А. А. Чувакин), которое занимается изучением процесса образования текста (Т-2) от текста (Т-1) [9]. Согласно деривационному подходу, всякий текст, подвергаясь различным трансформациям, оказывается способным порождать неисчисляемое количество текстов, которые становятся по отношению к нему вторичными (в традиционном понимании) или прозводными. Другими словами, как отмечает А. А. Чувакин, «текст существует в своих коммуникативных трансформациях как открытая их совокупность» [9].

Н. Д. Голев, обосновывая необходимость исследования неисходных текстов с  позиций дериватологии, утверждает, что «оно (порождение) всегда содержит деривационный момент, поскольку этот процесс есть образование одного текста на базе другого, преобразование (по определенным механизмам) исходного текста, сохраняющего свою мотивирующую роль в деривационной структуре вторичного текста» [10]. Исследователь делает вывод, что «вторичный же текст в таком понимании есть продолжение, развитие, функция исходного текста» [10].

Однако среди сторонников деривационного подхода при общем толковании неисходного текста как результата трансформационных процессов исходного текста нет единого мнения относительно того, что в исходном тексте следует считать «трансформирующимся». Уже цитируемый нами Н. Д. Голев, рассматривая процесс деривации в широком понимании, указывает, что таким преобразованиям могут подвергаться различные стороны исходного текста: форма, содержание, функция [7].

Другая позиция представлена, например, в работах С. В. Ионовой [11],  А. А. Дьяковой [12], Будановой Л.Г. [13]  и отражает более узкое понимание: в качестве подвергающегося преобразованию называется один определенный компонент. Так, например, С. В. Ионова, хотя и указывает на наличие в тексте трех факторов: рациональной/эмоциональной программы развертывания содержания (концептуального устройства текста), жанровой формы (речевого существования), поверхностной структуры (языковой репрезентации), – каждый из которых может бать вариативен (то есть трансформирован), основным преобразующимся компонентом исходного текста считает его содержательную структуру. В результате неисходный текст понимается как «любой текст вторичной репрезентации, который образуется в результате семантических преобразований текста-основы» [11, с. 18]. Определяющим фактором в данном случае выступает выявленное исследовательницей свойство (функция) неисходного текста – аппроксимация (приблизительность) его содержания. С. В Ионова приходит к выводу, что «вторичный текст предназначен для приблизительной передачи содержания текста-основы, в этом состоит смысл его порождения и использования в практике текстуально опосредованной коммуникации» [11, с. 18]. В рамках такого подхода может быть описана только определенная группа неисходных текстов, функция которых обусловливает приблизительное выражение содержания исходного текста. Однако ряд текстов не должен отвечать данному критерию в силу того, что их функция предполагает соблюдение иных критериев.  

В работах А. А. Дьяковой отстаивается иная точка зрения и утверждается, что «вторичная репрезентация текста связана с преобразованием поверхностной структуры текста» [12, с. 7]. В результате предлагается рассматривать неисходный текст как «языковое представление известного концептуального содержания в косвенной форме, т. е. за счет использования вторичных языковых средств» [12, с. 7]. Согласно такому определению неисходного текста, есть основания говорить не столько о преобразовании поверхностной структуры исходного текста, сколько о создании нового текста, выражающего концептуальную информацию исходного. Поверхностная структура этого текста не является в таком случае какого-либо рода преобразованием, а структурой, обусловленной функцией неисходного текста. Сказанное позволяет констатировать, что позиция А. А. Дьяковой, в связи с тем что акцентируется внимание на необходимости реализации в неисходном тексте концептуальной информации исходного текста, в некоторой степени соотносится с функциональной концепцией неисходного текстообразования, о которой будет сказано в последующей части статьи. 

Л. Г. Буданова, признавая возможные изменения в исходном тексте на лексико-семантическом, морфологическом, синтаксическом, композиционно-структурном, текстовом, огранивает область исследования морфемными и словообразовательными процессами, происходящими при трансформации источника [13, с. 275]. 

Активное применение деривационный подход получил, например, и в исследованиях, посвященных наиболее изучаемому виду неисходного текста – переводу, который  рассматривается как процесс межъязыковой деривации (М.Н. Литвинова, Н.М. Нестерова, М.Ю. Новикова, Ю.Н. Пинягин, И.Г. Разина, Н.И. Россомагина, Н.В. Сайкова и др.).

Сторонниками деривационного подхода предлагается считать критерием, позволяющим признавать конкретный текст неисходным и включать его в систему текстовых форм («парадигму текста»), «совпадение его деривационной структуры и структуры исходного текста» [14, с. 140].

Таким образом, согласно современным исследованиям в области текстовой дериватологии (Н. Б. Агранович, А. С. Гавенко, И. Г. Разина, Н. В. Солодянкина и др.), неисходным является текст, созданный в результате различных преобразований исходного текста. Основным признаком неисходного текста утверждается его преобразовательный, трансформационный характер, однако не ставится вопрос о том, что составляет основу преобразования, что предопределяет и обусловливает этот процесс.

Следующий подход, с позиции которого осуществляется изучение неисходных текстов, может быть назван «интерпретационным», поскольку основное внимание акцентируется на интерпретационном механизме их создания, а значит, предполагается найти ответ на не поставленный представителями деривационного направления вопрос. В рамках данного подхода неисходные тексты характеризуются тем, что процесс их создания инициируется «неким ментальным образованием, возникающим в мышлении в результате понимания текста и представляющим собой максимально свернутое его содержание», а также смысловой, функциональной, структурной несамостоятельностью [15, с 61]. Сказанное позволяет сделать вывод: если «осмысленное» получает свое выражение в другом тексте, то данный текст можно трактовать как результат понимания исходного текста, а значит, рассматривать его как текст неисходный. Процесс восприятия и понимания, как отмечается, сопровождается свертыванием всего содержания текста в особое ментальное образование, именуемое либо «темой текста» (А. И. Новиков, Н. Л. Сунцова), либо «смысловым сгустком» (Н. Д. Голев), «концепт текста» (Т.Н. Корж), «который перерабатывается читателем, преобразуясь в конструкт, продукт отражения действительности, но уже обработанный в результате мыслительной деятельности» [16, 169]. Это ментальное образование, согласно исследованиям в рамках данного направления, и лежит в основе порождения неисходного текста, создание которого может быть представлено как процесс развертывания «темы» и «на основе темы может продуцироваться не один уникальный авторский текст, а некоторое множество вариантов текстов, различающихся между собой по форме и отчасти по содержанию, но, тем не менее, близких между собой, как по содержанию, так и по форме» [17, с. 666].

Как представляется, методологической основой для таких теоретических положений следует считать исследования в области понимания и интерпретации (герменевтики) (Гадамер Х.-Г., П. Рикер).

Термин «интерпретация» употребляется как для обозначения  определенного процесса, так и результата данного процесса. С позиции герменевтики, интерпретация представляет собой истолкование текста, разъяснение его смысла. Как отмечал  Х. Г. Гадамер, «всякое понимание – истолкование» [18, с. 452]. Из этого утверждения следует вывод, что понимание текста предполагает его интерпретацию. «Понимание, – по словам У. Эко, – восстановление структуры смысла, заложенного в текст» [19, с. 159]. Более того, разъяснить смысл какого-либо текста возможно только посредством построения нового текста, истолковывающего его. В. Л. Наер по этому поводу, пишет, что «интерпретация, в интересующем нас <…> смысле, не равноценном лишь процедуре понимания, – это обоснованное (в собственно лингвистическом, прагматическом и когнитивном аспектах) вербализованное понимание текста…(курсив наш. – М. М.-Г.)» [20, с. 11]. Другими словами, как отмечает И.Б. Леонова, «…процесс интерпретации сводится к «отражению отражения», то есть текст является результатом речемыслительной деятельности автора, отражающего окружающий мир, и стимулом к созданию вторичного текста как итога интерпретирующей деятельности адресата, воспринимающего текст» [21, с. 102]. Следовательно, текст, который является истолковывающим, становится интерпретацией-результатом. Функция такого текста – разъяснить смысл, избрав для этого другие средства выражения, другую форму.

А. А. Леонтьев, исследуя процесс понимания текста, трактует его как перевод смысла этого текста в любую другую форму ее закрепления [22]. Такая точка зрения на процесс интерпретации как перевода (перевыражения) была сформирована семиотиком Ч. Пирсом, который утверждал, что значение любого знака «выражается через интерпретацию посредством какого-либо другого знака» [цит. по 19, с. 272]. Таким образом, для Ч. Пирса процесс интерпретации предполагает перевыражение другой семиотической субстанцией, и не обязательно эта субстанция будет лингвистической. Последователем Ч. Пирса в данном направлении выступил Р. Якобсон, который писал, что «наука о языке не может интерпретировать ни одного лингвистического явления без перевода его знаков в другие знаки той же системы или в знаки другой системы» [23, с. 364]. Концепция Ч. Пирса и  Р. Якобсона демонстрирует семиотический подход к объяснению феномена интерпретации. Р. Якобсон в своей статье «О лингвистических аспектах перевода» предлагает выделять три типа интерпретаций: переименование (то есть внутриязыковой перевод), суть которого в интерпретации вербальных знаков с помощью других знаков того же языка; собственно перевод (то есть межъязыковой перевод), который представляет собой интерпретацию вербальных знаков посредством какого-либо иного языка; трансмутацию (то есть межсемиотический перевод) как интерпретацию вербальных знаков посредством невербальных знаковых систем [23, с. 362]. Более дифференцированная типология интерпретаций представлена в работе У. Эко «Сказать почти то же самое. Опыты о переводе» [подробнее см.  19, с. 283]. 

Следовательно, если для Х. Г. Гадамера интерпретация какого-либо текста становится возможной тогда, когда существует форма, доступная восприятию, то есть его «расшифровка» [18, с. 455], то семиотический подход рассматривает интерпретацию более широко, включая в нее всякое представление исходного материала в иной знаковой форме.

Таким образом, неисходным текстом, согласно интерпретационному подходу, признается любой текст, который является вербально закрепленной формой понимания исходного текста, то есть каждый текст-интерпретация. Следует отметить, что при этом не ставится вопрос критерия понимания как определенного стандарта, которому должен соответствовать этот процесс. Интерпретация в таком случае становится произвольной и субъективной. В результате принимается идея различного толкования (здесь не имеются в виду формы представления, выражения) текста (И.Р. Гальперин, Л.Н. Мурзин, др.), и «многозначность понимания вербальных текстов обусловлена включенностью реципиента, обладающего открытой и динамической системой значений, в смысловое пространство текста» [24, с. 113]  В результате признается, что ментальное образование, формируемое в сознании интерпретатора и именуемое «темой текста», может быть различным и меняться в зависимости от субъектов, воспринимающих тот или иной текст. Другими словами, тема не обладает признаком инварианта. Более того указывается, что «тема текста» (то, что сформировалось в сознании после восприятия) отличается от «темы-понятия» (то, что является замыслом исходного текста) [1]. Согласно отстаиваемой нами методологической позиции, такой подход к неисходным текстам не может быть принят, поскольку не вводится понятие инварианта, на который следует ориентироваться. 

Примечательно, что встречаются работы, в которых утверждается деривационный подход к описанию неисходных текстов, но при этом отмечается, что «при восприятии текста, информация становится инвариантом, который при репродукции развертывается в новую текстовую форму, то есть варианты» [25, с .120]. 

С нашей точки зрения, при определении неисходного текста, несомненно, необходимо учитывать тот факт, что его созданию (какой бы вид неисходного текста ни имелся в виду) предшествует восприятие исходного текста, его понимание. На основе уже сложившегося понимания и создается новый текст. Понимание исходного текста в таком случае определяет, насколько успешно любой вид неисходного текста сможет выполнить свою функцию. Следовательно, процесс понимания текста не должен быть произвольным, не подчиненным определенным требованиям. Нами и не отвергается и сама возможность вариативного толкования текста. Наоборот, мы признаем, что каждый текст потенциально может пониматься по-разному. Но такое свойство текста, как потенциальная вариативность толкования, взаимосвязано со способностью текста адекватно выполнить свою функцию в соответствии с замыслом автора, то есть различные толкования характеризуются определенной «степенью воздействия» на адресата. Степень воздействия – условие, обеспечивающее выполнение текстом своей функции. Как справедливо заметил А. А. Брудный, всякий автор текста, выражая свои мысли, заинтересован в том, чтобы его поняли [26, с. 89], и – поняли так, как он бы этого хотел. Понимание – главное условие осуществления текстом своей функции – функции воздействия [26, с. 133].

Интерпретирующий субъект располагает определенной шкалой понимания каждого текста, где крайние позиции занимают глубинное понимание (выявление концепта текста, его идеи, авторской позиции) и поверхностное понимание (восприятие буквального содержания). Количество допустимых (=адекватных) вариантов понимания ограничено и может быть выведено путем анализа текста. Все эти понимания – интерпретации – должны иметь минимальные отличия друг от друга, и каждое из них раскрывает в той или иной степени концептуальную информацию исходного  текста.

Мы основываемся на том, что текст является инструментом воздействия на различные участки картины мира, поведение, эмоции и чувства собеседника в соответствие с определенными представлениями говорящего субъекта. Основной функцией текста, вслед за А.Н. Рудяковым [27], нами признается регулятивная, выполнение которой и обусловливает возникновение текста, его содержание и определяемую содержанием форму (структуру). Непосредственное воздействие на понятийные участки собеседника осуществляется смыслом текста, основной идеей, которую автор посредством текста стремится донести до адресата. Этот смысл текста, концепт предлагается нами считать единицей регуляции и называть «регулятема». Текст, таким образом, выступает вариантом реализации регулятемы, и понимание текста направлено на выявление этой единицы. Выяснить, насколько понят конкретный текст, можно только посредством анализа текста, созданного на его основе, то есть текста неисходного.

Таким образом, в рамках принятого нами функционального подхода к описанию языка и его явлений считаем закономерным определять сущность неисходного текста в системе с текстами первичными (в указанном нами понимании). Представляется, что модель регулятивной сферы языка является иерархической и формируется текстами, являющимися первичными в реализации конкретной «регулятемы» (их число неограниченно), и всеми неисходными текстами, созданными на их основе непосредственно (в этом случае речь идет о вторичных текстах) или опосредованно через другие неисходные тексты. Каждый неисходный текст может представлять третий, четвертый и т.д. уровни текстообразования и располагаться на соответствующем уровне системы. Степень отдаленности данного уровня от первого определяет способность текста реализовывать регулятивную единицу, получившую свое выражение в первичном тексте, способность, которая снижается с каждым последующим уровнем текстообразования.

Все тексты, реализующие конкретную единицу регуляции, вступают в определенные отношения между собой. Первичные тексты, выражая данную единицу, находятся в равноправных отношениях, не зависят друг друга, отличаясь лишь позицией, в которой «регулятеме» необходимо получить свою реализацию. Эти тексты функционально тождественны между собой, поскольку их функция – эксплицировать названную единицу в определенных регулятивных условиях. Неисходные тексты отличаются тем, что создаются на основе текстов исходных, то есть в своем порождении являются менее произвольными, зависят от последних: этапу создания неисходного текста предшествует восприятие и понимание текста исходного как выявление единицы регуляции, вариантом которой является исходный текст. Неисходный текст не является преобразованием исходного текста, то есть его модификацией, а создается как самостоятельное явление, обусловленное той позицией регуляции, в которой ему следует реализовать свою функцию.

Следовательно, для неисходных текстов в предлагаемом в настоящей работе понимании очевидным становится следующее положение: чтобы неисходный текст выполнял свою функцию, он должен выражать этот текстовый или, другими словами, смысловой инвариант, который остается неизменным при реализации его другими способами.

Неисходные тексты могут быть созданы на том же языке, что и текст исходный, а также на языке, отличном от языка исходного текста (речь идет не только о переводных текстах, а о любом виде неисходного текста).

Таким образом, неисходный текст в рамках функционального подхода определяется нами как вариант реализации регулятемы, порождение которого обусловлено соответствующей позицией регуляции и связано с восприятием и интерпретацией исходного текста. Описание и исследование этих текстов является перспективным направлением, так как позволяет не только определить степень их соответствия исходному тексту, но и выяснить включенность/невключенность конкретного текста в микрополе вариантов репрезентации определенной регулятивной единицы.

1. Новиков А. И., Сунцова Н.Л. Концептуальная модель порождения вторичного текста // Обработка текста и когнитивные технологии. 1999. № 3. С. 158–166.
2. Вербицкая М. В. Теория вторичных текстов. М. : Изд-во Московского университета, 2000. 220 с.
3. Тюленев С. В. Вторичный текст как средство прагмастилистического изучения оригинала : дис. на соискание науч. степени канд. филолог. наук : 10.02.04 «германские языки». Москва, 2000. 338 с.
4. Владимирова О. А. Вторичный текст в лирике : онтология и поэтика : автореф. дис. на соискание науч. степени канд. филол. наук : спец. 10.01.08 «Теория литературы. Текстология». Тверь, 2006. 18 с.
5. Багдасарян О.Ю. Теоретические подходы к изучению вторичных текстов // Филологический класс. 2014. № 1(35). С. 130-139.
6. Кудина А.С. «Текст-продолжение» как разновидность вторичных текстов: к постановке проблемы // Филология и просветительство. Научное, педагогическое, краеведческое наследие Н.Н. Лебедева: материалы конференции. 22-23 сентября. – Тверь. 2017. С. 140-146.
7. Лунькова Л.Н. Интертекстуальные свойства вторичного текста // Иностранные языки в высшей школе. 2019. №2(49). С. 20-34.
8. Гавенко А. С. Вторичный текст как компонент художественного текста : на материале романа В. Пелевина «Generation «П» : дисс. …канд. филол. наук : 10.02.01. Барнаул, 2002. 169 с.
9. Чувакин А. А. Деривационные отношения как тип межтекстовых отношений (к предмету текстодериватологии) // Актуальные проблемы дериватологии, мотивологии, лексикографии. Томск. 1998. С. 23–24.
10. Голев Н. Д., Сайкова Н.Д. К основаниям деривационной интерпретации вторичных текстов // Алтайские лингвистические страницы. Барнаул. 2008. Режим доступа: http://lingvo.asu.ru/golev/articles/z89.html (Дата обращения 15.09.2019).
11. Ионова С. В. Аппроксимация содержания вторичных текстов : автореф. дис. на соискание ученой степени доктора филол. наук : спец. 10.02.19 «Теория языка». Волгоград, 2006. 37 с.
12. Дьякова А. А. Интердискурсивная адаптация текста : автореф. дис. на соискание ученой степени канд. филол. наук : спец. 10.02.19 «Теория языка». Волгоград, 2009. 20 с.
13. Буданова С.Г. Текст диктанта как вторичный текст: особенности трансформации первоисточника на деривационном уровне // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2018. С. 274-277.
14. Трубникова Ю. В. К вопросу формирования парадигмы текста // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 27 (165). Вып. 34. С. 139–144.
15. Нестерова Н.М., Попова Ю.К. О проблеме дифференциации первичных и вторичных текстов // Вестник Пермского национально исследовательского политехнического университета. Проблемы языкознания и педагогики. 2017. № 4. С. 52-61.
16. Корж Т.Н. Концептуальная модель порождения вторичного текста // Психология, педагогика, образование: актуальные и приоритетные направления исследований: материалы конференции. 23 ноября 2017 г. – Омск. С. 168-171.
17. Пешкова Н.П. Понимание и порождение: алгоритмы продуцирования вторичного текста // Доклады Башкирского университета. 2017. Т. 2. № 4. Уфа. С. 665-559.
18. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: основы философской герменевтики. М.: Прогресс. 1988. 704 с.
19. Эко У. Сказать почти то же самое. Опыты о переводе. СПб.: «Симпозиум». 2006 г. 574 с.
20. Наер В. Л. Понимание и интерпретация (к основам интерпретации текста как аналитической деятельности) // Сборник научных трудов МГЛУ. 2001. Вып. 459. М. С. 3–13.
21. Леонова И. Б. Роль регулятивных средств в процессе смысловой интерпретации художественного текста // Классическое лингвистическое образование в современном мультикультурном образовании: материалы Международной научной конференции. – Москва-Пятигорск 2004. С. 101–106.
22. Леонтьев А. А. Предисловие // Всесоюзная научно-практическая конференция «Психолого-педагогические проблемы обучения технике чтения, смысловому восприятию и пониманию текста»: материалы конференции. М. 1989. 185 с.
23. Якобсон Р. О лингвистических аспектах перевода // Избранные работы. М.: «Прогресс». 1985. С. 361–369.
24. Ноздрина Т.Г. Влияние особенностей процесса понимания на порождение вторичных текстов // Международный научно-исследовательский журнал. 2015. № 8-4(39). С. 111-114.
25. Кузнецова А.С., Николаева А.С. Деривация вторичных текстов // Устойчивое развитие науки и образования. 2017. № 7. С. 120-124.
26. Брудный А. А. Психологическая герменевтика : учебное пособие. М.: Лабиринт, 1998. – 336 с.
27. Рудяков А. Н. Язык, или Почему люди говорят (опыт функционального определения естественного языка). К.: Грамота. 2004. 224 с.
Список источников
28. Словарь русского языка: в 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований ; [Под ред. А. П. Евгеньевой]. 4-е изд., стереотип. М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы. 1999.
29. Лингвистический энциклопедический словарь. М. : Сов. Энциклопедия. 1990. 685 с.