Русская литература | Филологический аспект №05 (109) Май 2024

УДК 82.091

Дата публикации 31.05.2024

Функционирование робинзонады в русской и западноевропейской литературе XX века

Зайцева Надежда Владимировна
кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры русской филологии и лингвистики, ФГБОУ ВО «Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина», РФ, г. Елец, zaitseva.nadya2015@yandex.ru
Плаксицкая Наталья Александровна
кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры русской филологии и лингвистики, ФГБОУ ВО «Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина», РФ, г. Елец, nplak@yandex.ru

Аннотация: В статье рассматриваются особенности развития и трансформации робинзонады в русской и западноевропейской литературе XX века. Предметом анализа становятся робинзонада как традиционная структура, которая намеренно вводится художником в здание сюжета произведения и является объектом авторского философского размышления. Отмечается, что частота обращения авторов к робинзонаде свидетельствует о ее большом художественном потенциале, так как она несет важную семантическую и символическую нагрузку, а не только выполняет функцию активизации читательского интереса. Ожидается, что изучение данного вопроса поможет проследить, как писатели ХХ века отражали с помощью этой структуры, ставшей с течением времени традиционной, актуальные проблемы своей эпохи.
Ключевые слова: традиционный сюжет, робинзонада, островная изоляция, типы робинзонад, архетипическая схема, авторский эксперимент, У. Голдинг «Повелитель мух», М. Спарк «Робинзон», Л. Петрушевская «Новые робинзоны».

Functioning of the robinsonade in Russian and Western European literature of the XX century

Zaitseva Nadezhda Vladimirovna
PhD in Philology, Docent, Associate professor at the Department of Russian Philology and Journalism, Yelets State University named after I. A. Bunin
Plaksitskaya Natalia Alexandrovna
PhD in Philology, Docent, Associate professor at the Department of Russian Philology and Journalism, Yelets State University named after I. A. Bunin

Abstract: The article examines the peculiarities of the development and transformation of the robinsonade in Russian and Western European literature of the XX century. The subject of the analysis is the robinsonade as a traditional structure, which is intentionally introduced by the artist into the building of the plot of the work and is the object of the author's philosophical reflection. It is noted that the frequency of the authors' references to the robinsonade indicates its great artistic potential, since it carries an important semantic and symbolic load, and not only performs the function of activating reader interest. It is expected that the study of this issue will help to trace how the writers of the twentieth century reflected with the help of this structure, which has become traditional over time, the current problems of their era.
Keywords: traditional plot, robinsonade, island isolation, types of robinsonades, archetypal scheme, author's experiment, W. Golding "Lord of the Flies", M. Spark "Robinson", L. Petrushevskaya "New Robinsons", L. Petrushevskaya "New Robinsons".

Правильная ссылка на статью
Зайцева Н.В., Плаксицкая Н.А. Функционирование робинзонады в русской и западноевропейской литературе XX века // Филологический аспект: международный научно-практический журнал. 2024. № 05 (109). Режим доступа: https://scipress.ru/philology/articles/funktsionirovanie-robinzonady-v-russkoj-i-zapadnoevropejskoj-literature-xx-veka.html (Дата обращения: 31.05.2024)

Литература на протяжении веков обращается к сюжетам и образам предшествующих периодов, наполняя их новым, более созвучным идейно-семантическому настрою эпохи-реципиента смысловым содержанием. Писатели XX века тоже активно перерабатывают классические образцы, выбирая наиболее продуктивные пути их переосмысления. Это обусловлено тем, что важнейшей задачей интерпретации классического искусства является связанность ценностей прежней культуры с тем, что является актуальным сегодня. Вместе с тем переосмысление протосюжета (сюжета-образца) осуществляется настолько глубоко и многопланово, что могут возникнуть затруднения с узнаванием используемого традиционного материала, а, следовательно, и с пониманием его идейной и эстетической направленности в художественном контексте.

В литературных интерпретациях доминантные характеристики  традиционных сюжетов, мотивов и образов могут подвергаться качественным изменениям, которые автор совершает, противопоставляя общеизвестный смысл его литературному инварианту. Часто авторы настолько отступают от канонических версий произведений, что можно говорить о разрушении традиционного семантического комплекса. «Наличие в структуре произведения всевременных этических координат существенно усиливает аксиологические критерии поведения личности, которая в конкретных жизненных обстоятельствах либо возвышается над повседневной обыденностью, либо демонстрирует свое духовное несоответствие тем идеям и представлениям, носителем которых является традиционный персонаж» [1, с. 65].

В большей мере функционирующие традиционные сюжеты в литературе XX в. спроецированы на современность, то есть «конкретная трактовка сюжета, образа или мотива всегда связана с проблематикой заимствующей эпохи» [1,с. 65]. В итоге в литературном контексте наблюдается эстетическая и идейная модернизация структурных элементов, в результате чего возникает добавочная семантическая нагрузка. Но может возникнуть оригинально-авторская трактовка канонического сюжета, которая отбрасывает в сторону сформировавшиеся ранее представления о данном традиционном образе или сюжете. Новые интерпретации обогащают классические образцы и сохраняют направленность на познание человека, его социального бытия и окружающего материального мира.

В современных интерпретациях традиционных сюжетов особую роль играет психологизм оформления их содержательных характеристик, автора интересует не факт, а причина события, как оно соотносится с общепринятыми нравственными нормами. Такое расставление акцентов позволяет моделировать аспекты духовной противоречивости мира отдельного человека или реконструируемой писателем картины его материального бытия.

Интересный пример обращения к традиционному сюжету в литературе ХХ века представляет робинзонада, которая уверенно шествует по миру и пользуется широкой популярностью у писателей и читателей начиная с выхода в 1719 году романа Д. Дефо «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка».

Термин «робинзонада» в литературоведении имеет узкое и широкое толкование. В узком смысле под «робинзонадой» понимают поджанр приключенческой литературы, который описывает выживание одного или нескольких людей на необитаемом острове. В широком смысле – это все произведения, повествующие о приключениях людей, изолированных от общества. Робинзонада – это особое эмоционально-психологическое состояние отдельного человека или группы людей, возникающее по причине осознанной или вынужденной изоляции от привычного образа жизни, которая сопровождается разрывом с цивилизацией, её материальными возможностями и духовными достижениями. Робинзонаду понимают как качественное сужение географического пространства, которое индивид может адаптировать под себя или, напротив, адаптируясь к нему; кроме того существует точка зрения, что робинзонада – это обретение нового мира, который нужно творить и укреплять. Это творение определяют нравственно-психологические факторы, оно зависит от каждого Робинзона в отдельности и от общности их воль и желаний. Именно совокупность устремлений, позиций и эмоций формирует предпосылки для существования и дальнейшего развития данного мира.

В литературоведении утвердилось мнение, что всплеск появления произведений данной категории приходится на XIX век, но и в XX веке робинзонада продолжает жить как в своем традиционном качестве, разновидности приключенческо-авантюрного романа для детей (М. Турнье «Пятница, или Дикая жизнь» (1958), Ф. Карсак «Робинзоны космоса» (1955), Р. Трис «Возвращение Робинзона Крузо» (1971)), так мотив робинзонады используется для постановки серьезных социально-политических и моральных проблем нашего времени (Г. Гауптман «Остров Великой Матери» (1924), У. Голдинг «Повелитель мух» (1954), Р. Мэрль «Мальвиль» (1972) и др.)). В русской литературе «робинзоновская» тема разрабатывается в произведениях А. Разина «Настоящий Робинзон» (1913), Б. Лавренева «Сорок первый» (1924), М.М. Пришвина «Школьная робинзонада» (1924), Гайто Газданова «История одного путешествия» (1934), З. Дивидова «Российские Робинзоны» (1940), И. Ильфа и Е. Петрова «Как создавался Робинзон» (1961), В. Нестатейко «Робинзон Крузо» (1965) и др.

Такой огромный писательский интерес дает возможность утверждать, что робинзонада выступает емкой художественной структурой, заключающей в себе глубокую идейно-нравственную составляющую. Представленная тема реализуется в произведениях данных авторов с помощью различных форм рецепции романа Д. Дефо. Однако авторы не просто заимствовали традиционный мотив, а каждый раз перерабатывали его, вплетая в ткань актуальные для заимствующей эпохи проблемы. В XX веке от традиционной робинзонады чаще всего остается только один признак, географическая изоляция, мотив приобретает социально-психологическую направленность. Как правило, в текстах данной направленности изображается не выживание отдельного индивида, а строительство нового человеческого социума как способа выживания всего человечества. Испытанию в масштабах необитаемого острова подвергаются не только группа людей, но и общественные идеи. Изображение общественного устройства в этих текстах обусловливает включение в произведение антиутопических мотивов.

В классических робинзонадах причины изоляции человека достаточно условны (кораблекрушение, принудительная ссылка и др.). Современные варианты мотива исследуют нравственно-психологические противоречия в сознании личности, которая утратила связи с обществом (У. Голдинг «Повелитель мух»).

В мировой литературе ХХ века остров часто трактуется как модель экзистенциальных ситуаций в социальном и нравственном существовании человека и общества. В географических робинзонадах прошлых эпох личность для того чтобы выжить, должна существовать неразрывно от природы, приспосабливать её к своим возможностям и потребностям [2]. В литературе второй половины XX века вместо пространства острова действие может разворачиваться в замке, особняке, в подвале, в атомном убежище и др., а мотив используется для исследования судеб общечеловеческой цивилизации (Р. Мерль «Мальвиль», 1975; Э. Паниц «Ледниковый период. Невероятная история», 1981; Б. Маламуд «Божия милость», 1982; Э. Скобелев «Катастрофа», 1984 и др.). В современных вариантах атомной робинзонады люди должны не просто выжить физически, но, главное, сохранить человеческий облик, обрести утраченную гармонию естественного и духовного. Однако, если возрождения общечеловеческих идеалов отсутствует, то локальную модель послеядерного мира писатели интерпретируют как особый художественный репортаж «очевидца», находящегося по образному выражению И. Канта, «на гигантском кладбище человечества» [3, с. 155].

Рассмотрим на конкретных примерах, как развивается робинзонада в русской и западноевропейской литературе XX века, где архетипическая схема претерпевает развитие и модификацию, например в романах У. Голдинга «Повелитель мух» и М. Спарк «Робинзон» и рассказе Л. Петрушевской «Новые робинзоны».

Робинзонада У. Голдинга «Повелитель мух», увидевшая свет в 1954 году, произвела сдвиг в сознании западного читателя. В романе описывается процесс разрушения нравственных норм и ориентиров, который приводит к самоистреблению героев. В произведении английского писателя ХХ века сохраняется островной мотив робинзонады, но теперь во главе угла не столько выживание на острове, сколько исследование нравственного разложения человека. В произведении ведется рассказ о группе детей, которые в результате авиакатастрофы оказались на необитаемом острове. В центре сюжета маленькие мальчики, которые оказавшись на острове, начинают жить по законам взрослого мира. Поначалу ничего не предвещало беды, ребята выбирали главного, распределяли обязанности, строили шалаши, добывали пищу, собирались на совет. Затем окружающая обстановка начала поглощать наших героев, развернулась жестокая борьба за выживание, и все забыли про такие «светлые» понятия как дружба и взаимовыручка. В романе иначе представлена тема выживания на необитаемом острове. Сначала мы видим безобидных и даже напуганных детей, из которых впоследствии образовалась группа жестоких дикарей. Они нападают друг на друга, воруют еду и припасы, для них ничего не стоит убить своего товарища. Писатель изображает жесткую картину моральной деградации детей. Их еще несформировавшееся мировоззрение отягощено индивидуалистической психологией. Исследование двойственности переживаний детской психологии, еще не извращенной стереотипами потребительского общества и вместе с тем не обладающей достаточной моральной основой, вызывает особое впечатление.

Детская непосредственность в выражении эмоционально-поведенческих побуждений и мотивировок позволила писателю создать драматически напряженную модель межличностных взаимоотношений в экстремальных ситуациях, художественно исследовать механизмы морально-психологической дестабилизации внутри микроколлектива, изолированного от всех общественных институтов: «Роджер набрал горсть камней и стал бросать их один за другим. Однако вокруг Генри оставалось пространство ярдов шести в диаметре, куда Роджер старался не попасть. Действовало хотя и невидимое, но строгое табу его прошлой жизни. Сидевший на корточках ребенок все еще находился под защитой родителей, школы, полиции и закона. Рука Роджера сдерживалась цивилизацией, которая ничего не знала о нем и сама лежала в развалинах» [4, с. 14]. В последней реплике содержится отрицание всего, что было сказано выше. Также, эта реплика подготавливает разрушение мнимого островного благополучия.

В фразе свиной головы сформулирована сущность моральной деградации детей, оказавшихся обособленными от всего мира: « – Да смешно и думать, что Зверя можно затравить и убить! ... Ты же это знал, разве нет? Я часть тебя. Часть каждого из вас. Из-за меня у вас ничего не выходит, да? И поэтому у вас все так, как есть» [4, с. 32]. Детские конфликты, в конечном счете, приводят героев к вражде и ненависти друг к другу. Так, мальчики начинают слепо копировать обычаи и предрассудки мира взрослых. Только случайное вмешательство этого мира спасает детей от полного самоистребления, тем не менее, финал не оптимистичен. Трагические обстоятельства в романе базируются не на социально-поведенческих противоречиях, а на морально-психологических ориентирах, которые на подсознательном уровне регулируют характер поведения детей и заимствованы у окружающего их до катастрофы социума.

Данное произведение раскрыло иную сторону жанра робинзонады. Роман показывает, что может сотворить жизнь вдали от цивилизации с чистым и невинным сознанием ребенка. Все, что происходило с мальчиками на острове – аллегория на дальнейшую судьбу человечества. Цивилизация сдерживает звериное начало в человеке, однако оно всегда присутствует в нём и только ждет подходящего момента, чтобы вырваться наружу. Первоначальный конфликт катастрофы разрастается в трагический социальный конфликт, писатель показывает, что в прагматичном XX веке погибают души людей. Как видим, У. Голдинг в романе «Повелитель мух», во-первых, нарушает логику развития традиционного сюжета, свойственную канонической робинзонаде: во-вторых, писатель не повторяет готовые известные схемы, а переосмысляет их.

В 1958 году вышел в свет роман Мюриэл Спарк «Робинзон», литературная модель которого задана уже названием, отсылающим к знаменитому роману английского просветителя Д. Дефо и помогающим определить основные элементы жанровой структуры робинзонады. Существенными аспектами канона жанра в романе являются небольшой остров, его владелец с литературно-говорящим именем Майлс Мэри Робинзон, ситуация изоляции из привычной среды, обстоятельства катастрофы. Главная героиня Апрелия попадает на почти необитаемый остров, так как там имеются два жителя – хозяин острова Робинзон и его помощник мальчик Мигель. В романе мы отмечает модификацию традиционного канона: автор вводит детективный элемент. Так, в один прекрасный день Робинзон исчезает, а на горчичном поле обнаруживают куртку с торчащим из нее окровавленным ножом. Главная героиня начинает следствие: она решила найти Робинзона или его убийцу. Сюжет сосредотачивается вокруг расследования предполагаемого преступления. Автор ведет читателя вслед движению мысли Апрелии, которая усердно ищет факты и улики, помогающие героине прийти к сюжетной развязке. Оказывается, хозяин острова Робинзон жив, а его исчезновение связано с отсутствием желания находиться рядом с чужаками, которые нарушили его умиротворенное существование. Таким образом, детективный компонент является основным в развертывании сюжета.

Конфликт в романе складывается из противопоставления «человека островного» и «человека цивилизованного». Робинзон являясь хозяином острова, сознательно выбирает изоляцию как форму существования. Писатель концентрируется не на описании традиционного для робинзонады островного каждодневного бытования и тяготах выживания вдали от цивилизации, а на описании взаимоотношений между людьми, то есть пространство острова для М. Спарк предстает как универсальная модель бытия. Таким образом, сохраняя основные видимые черты робинзонады, М. Спарк проводит авторский эксперимент с жанровым каноном, отступая от классического образца, делая его вспомогательным, сосредотачивая внимание на детективной линии сюжета.

Если рассматривать русскую литературу, то стоит отметить, что вплоть до XX в. тема робинзонады практически не получила активного развития. Доказательство этому – малое количество произведений на данную тему, которые, к тому же, не находили отклик у читателя («Русский Робинзон» С.И. Турбина (1879), «Петербургские Робинзоны» (изд. Вольфа, 1847)). Тем не менее, большее количество русских «робинзонад» в XIX веке – лишь мало занимательные вариации темы, которую предложил миру Д. Дефо. В XX веке в русской литературе отмечается намного большая писательская активность и частота обращения к «робинзоновской» теме, появляются различные типы робинзонад, среди них: детские («Школьная робинзонада» М.М. Пришвина, 1924); фантастические («Два заповедника» Н. Васильев, 2012; «Практикантка» А. Каменистый, 2006); «серьёзные», семейные («Как создавался Робинзон» И. Ильф и Е. Петров, 1932; «Новые Робинзоны» Л.С. Петрушевская, 1989). В русской литературе второй половины XX века мы наблюдаем наиболее существенную трансформацию канона робинзонады: вместо пространства острова действие может разворачиваться в замке, особняке, в подвале, в атомном убежище и др., а мотив используется для исследования судеб общечеловеческой цивилизации.

В 1989 увидел свет рассказ Л.С. Петрушевской «Новые робинзоны». До сих пор в литературоведении нет однозначного мнения относительно жанровой принадлежности данного произведения. Сама Петрушевская в подзаголовке определила жанр как «Хроника XX века». Хроника – это литературное или драматическое произведение, в котором в хронологическом порядке излагается история политических, исторических, семейных и пр. событий [5]. Но, как нам кажется, такое определение не совсем точно, так как в произведении мы находим утопические и антиутопические черты.

В рассказе Л. Петрушевской описывается гибель прежнего общества, по причине какой-то катастрофы, автор представляет читателю пошаговое построение новой реальности на примере жизни одной семьи. Главная задача «новых» людей данного мира – физически выжить. Человек теряет нравственность, утрачивает стремление к красоте и образованности, подчиняясь только биологическим инстинктам. Перед нами раскрывается история будущего всего человечества в случае, если мы не поменяем свое отношение друг к другу и к себе.

Рассказ «Новые робинзоны» является образцом социально-психологической, семейной робинзонады. Необходимо отметить символизм названия произведения. Люди вынуждены искать спасения у природы, становясь «новыми Робинзонами». Единственный шанс уцелеть – повторить историю Робинзона: собственными усилиями заново построить свою жизнь, но если герой Д. Дефо оказывается в изоляции вследствие непреодолимых обстоятельств, не по своей воле, то герои Л. Петрушевской сознательно выбирают разрыв с цивилизацией.

В основе сюжета – бегство некой семьи от сложившейся в обществе страшной системы. Они устремляются к природе, спасаясь от насилия и хаоса, захлестнувших мир, уезжают в глухую деревню. Герои доведены до крайней степени нищеты и отчаяния: им приходится столкнуться с холодом, голодом, более того с угрозой быть убитыми; в буквальном смысле им приходится бороться за свою жизнь. Они вынуждены добывать себе пищу, заботиться о своем жилище, кроме того, всё ближе и ближе подходят враги, поэтому приходится овладевать новыми навыками, осваивать новое место жительства. По ходу повествования мы наблюдаем, как семья все дальше и дальше удаляется от цивилизации. Ими движет страх и желание выжить: «… отец начал уходить каждый день все в лес и в лес. Он уходил с топором, с гвоздями, с пилой, с тачкой, уходил на рассвете, приходил в ночной тьме. Мы с мамой возились в огороде, кое-как продолжали отцовскую работу по сбору оконных рам, дверей и стекол, потом мы все-таки готовили, убирали, носили воду для стирки, что-то шили. Из старых, свалявшихся тулупов, найденных по домам, мы шили что-то типа пимов на зиму, шили рукавицы, сделали для кроватей меховые подстилки. Отец, когда увидел такую подстилку ночью, нащупал под собой, мгновенно скатал все три штуки и утром увез на тачке. Похоже было, что отец готовит еще одно логово, только в лесу, и это оказалось потом очень и очень кстати. Хотя потом оказалось также, что никакой труд и никакая предусмотрительность не спасут от общей для всех судьбы, спасти не может ничто кроме удачи» [6].

Мы не знаем истинную причину, по которой герои уходят все дальше и дальше в лес, но по отдельным фразам и словам понимаем, что случился катаклизм, катастрофа, восстание против тоталитарной системы: «Мои папа с мамой решили быть самыми хитрыми и в начале всех дел удалились со мной и с грузом набранных продуктов в деревню, глухую и заброшенную, куда-то за речку Мору» [6]. <…> «Все становится сложным, когда речь идет о выживании в такие времена, каковыми были наши…» [6]. <…> «Мой отец…давно жил жаждой уйти, и тут обстоятельства совпали с его все развивающейся манией бегства, и мы бежали, когда все еще было безоблачно» [6].

Героям произведения приходится идти по пути Робинзона Крузо – заново, по осколком, создавать свою жизнь: «Вскопали огород, посадили картофеля три мешка, вскопали под яблонями, отец сходил и нарубил в лесу торфа. У нас появилась тачка на двух колесах, вообще отец активно шуровал по соседним заколоченным домам, заготавливал что под руку попадется: гвозди, старые доски, толь, жесть, ведра, скамейки, ручки дверные, оконные стекла, разное хорошее старье типа бадеек, прялок, ходиков и разное ненужное старье вроде каких-то чугунков, чугунных дверок от печей, заслонок, конфорок и тому подобное» [6]. Такое рачительное отношение к заброшенному скарбу и инструментам напоминает эпизод романа Дефо, когда Робинзон спасает уцелевшие после кораблекрушения вещи, предметы быта, рабочий инструмент.

Л. Петрушевская дает постоянные отсылки к предшествующей традиции. Так герои, как и Робинзон, решили разводить коз: «Козье молоко и давленый поросенок должны были уберечь нас от цинги, кроме того, у Анисьи подрастала козочка, и мы решили ее купить за десять банок консервов…» [6]. Герои осваивают земледелие и огородничество, новые навыки и умения приобретаются ими постепенно, методом проб и ошибок: «Пришлось заново пересеять укроп, который мы посеяли слишком глубоко, а он был нужен для засолки огурцов. Картофель ударился в ботву. Мы с матерью читали книгу "Справочник садово-огородного хозяйства", а отец наконец-то закончил свои работы в лесу, и мы пошли смотреть его новое жилье. Это оказалась старая чья-то избушка, отец ее то ли подновил, во всяком случае проконопатил, вставил рамы, стекла, двери, покрыл крышу толем. В доме было пусто. Все следующие ночи мы возили туда столы, лавки, лари, бадейки, чугунки и оставшиеся припасы, все прятали, отец же рыл там погреб и чуть ли не подземную землянку с печью, третий дом по счету. У отца уже цвело в огородике» [6]. <…> «Отец походил, пособирал каких-то случайных уцелевших колосьев на бывших полях, но перед ним уже прошлись, и не раз, ему досталось немного, мешочек зерен. Он рассчитывал освоить в лесу озимый сев на поляне невдалеке от избушки, выспрашивал у Анисьи сроки, и она обещала ему сказать, когда и как сеют, как пашут. Лопату она отвергла, а сохи не было нигде. Отец попросил ее нарисовать соху и стал, совсем как Робинзон, сколачивать какую-то штуку» [6].

Автор показывает, как цивилизации постепенно покидает эту семью. Обратим внимание и на перемены в поведении и во внешнем виде героев: «Мы жрали салат из одуванчиков, варили щи из крапивы, но в основном щипали траву и носили, носили, носили в рюкзаках и сумках» [6]. <…> «За лето мы с матерью стали грубыми крестьянками с толстыми пальцами и руками, с толстыми грубыми ногтями, в которые въелась земля, и, что самое интересное, у основания ногтей возникли как бы валики, утолщения или наросты» [6].

Автор не дает нам практически никаких сведений о персонажах, мы не знаем их имен, кто они. Отказ от индивидуализации, создание собирательного образа семьи необходимы, чтобы показать семью как вид, и акцентировать внимание на материальной стороне вещей: жилье, еде, работе.

В рассказе Л. Петрушевская противопоставляет образы «новых» робинзонов «старым». В деревне, куда переехала семья, проживают три старушки – Таня, Анисья и «совсем одичавшая» [6] Марфутка, которые представляют собой результат той жизни, которую только начинают осваивать главные герои произведения. Через образы старушек в произведение вводятся мотивы одиночества, безысходности и смирения. Старые женщины живут одиноко в деревне, вдали от городской цивилизации. Тане – «единственной, у кого было семейство» [6] помогали дети: «Что-то привозили, что-то увозили, привозили городские банки консервов, сыр, масло, пряники, увозили соленые огурцы, капусту, картошку. У Тани был богатый погреб, хороший крытый двор…» [6].

Анисья же выживала своими силами: «Надо сказать, что Анисье мы платили не деньгами, а консервами и пакетами супов. Долго это продолжаться не могло, молоко у козы было и прибывало с каждым днем, а консервами мы только и питались. Надо было установить более жесткий эквивалент, и мама сказала тут же после разговора с Анисьей, что консервы кончаются, есть нам самим нечего, так что молоко покупать не будем. Анисья, человек смекалистый, ответила, что завтра принесет нам баночку молока и поговорим, может, если у нас есть картошка, тогда поговорим» [6].

Герои Л. Петрушевской милосердны и добры к окружающим. Несмотря на недостаток продовольствия, они забирают к себе маленькую девочку Лену, которая жила с пьющей бабкой Фаиной, затем первые беженцы подбросили им под дверь мальчика Найдена, на новом месте жительства они приютили бабку Анисью. Конечно, это милосердие преследует больше биологические цели, поскольку героям необходимо продолжить свой род, продлить существование человеческого вида. В финале рассказа мы можем наблюдать создание собирательного образа цивилизации, своеобразный Ноев ковчег, в котором «были козы. Были мальчик и девочка для продолжения человеческого рода, кошка, носившая нам шалых лесных мышей, была собака Красивая, которая не желала этих мышей жрать, но с которой отец надеялся вскоре охотиться на зайцев. …У нас была бабушка, кладезь народной мудрости и знаний» [6].

Рефреном через все произведение проходят слова отца семейства – «удалось бежать» – это становится наваждением: «Отец однажды включил приемник и долго шарил в эфире. Эфир молчал. То ли сели батареи, то ли мы действительно остались одни на свете. У отца блестели глаза: ему опять удалось бежать!» [6]. Герои остаются «одни на свете» [6]. Но разве это правильный путь? Человек – социальное существо, которое не может жить изолированно, вне окружающего мира. Остаться одному – значит проявить слабость и сдаться, ведь невозможно жить в вечном бегстве от проблем, однажды они в полной мере обрушатся на человечество. Итак, в рассказе Л. Петрушевской мотив робинзонады представлен социальной проблемой бегства людей от катастрофы, тоталитаризма и суровой природы, уединения во имя спасения. Люди не способны жить в таком мире, решать его проблемы, они предпочитают скрыться в своей «раковине». Здесь мы наблюдаем модель зоны, где пространство полностью ограничено от мира, а связи с человечеством практически сошли на нет. Однако невозможно, сбежав от цивилизации и пустив её в свободное плаванье, построить счастливое будущее.

Литература XX века свободно обращается к архетипическим схемам, находя в них глубокий потенциал и видя нечто универсальное, что дает возможность приспособить их семантику к нехарактерной для них национально-исторической действительности. Так, структура робинзонады эволюционирует в каждую последующую эпоху в национальных литературах: многочисленные формы и способы ее рецепции в ХХ веке не только факт жизненности, но и подтверждение актуальности ее идейно-семантического содержания, которое спроецировано на современность и связано с проблематикой данной эпохи. Трансформация классического канона проявляется в модификации традиционных пространственно-временных референциях сюжетной линии, национализации ее образной системы, наполнении универсальных сюжетных схем предметно-бытовыми приметами усваивающей эпохи.

 


Список литературы

1. Нямцу А.Е. Поэтика традиционных сюжетов / А.Е. Нямцу. – Черновцы: Рута, 1999. – 176 с. ISBN 966-568114-1
2. Козьмина Е.Ю. Фантастика XX века в жанровом освещении / Е.Ю. Козьмина // Научный диалог. – 2017. – № 2 (41). – С. 63-68. DOI: 10.24224/2227-1295-2017-6-148-157
3. Кант И. К вечному миру / И. Кант // Трактаты о вечном мире. – Москва: Соцэкгиз, 1963. – С. 150-190.

Список источников
4. Голдинг У.Д. Повелитель мух. Режим доступа: https://mybrary.ru/books/prikljuchenija/adv-geo/page-14-23214-uilyam-golding-povelitel-muh.html#book (Дата обращения: 05.05.2024).
5. Белокурова С. П. Словарь литературоведческих терминов / С. П. Белокурова. - Санкт-Петербург: Паритет, 2006. – 314 с. ISBN 5-93437-258-0 Режим доступа: http://gramma.ru/LIT/?id=3.0&page=2&wrd=%C0%D0%D5%C5%D2%C8%CF&bukv=%C0 (Дата обращения: 05.05.2024).
6. Петрушевская Л. Новые робинзоны: Рассказ. Режим доступа: https://skazki.rustih.ru/lyudmila-petrushevskaya-novye-robinzony/?ysclid=lwsgbgf35r998704019 (Дата обращения: 20.04.2024).

Расскажите о нас своим друзьям: