Русская литература | Филологический аспект №10 (42) Октябрь, 2018

«Предчувствие правды» в творчестве А.П.Чехова (рассказ «Дама с собачкой»)

Двоеглазов Владимир Викторович
кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры русской и зарубежной литературы и методики обучения ФГБОУ ВО «Вятский государственный университет», Vladimir6798@yandex.ru

Аннотация: В статье рассматриваются этико-философские взгляды А.П.Чехова, отраженные в образной форме произведения «Дама с собачкой». Центром мировоззренческих взглядов писателя становится онтологическая правда. Именно ее «жаждут» герои, оказываясь в сложнейшей «этической ситуации». Определение характера высшей правды, ее смысловое наполнение в произведении – цель статьи. Всей совокупностью детального мира произведения, перипетиями сюжета, обнажающейся проблематикой автор подчеркивает соотнесенность прекрасного бытийного и приземленного бытового в жизни. Подводя своих героев к выбору, автор показывает необходимость прекрасного, «окрыленности» жизни, «правды» целокупного существования любви, красоты, нравственности.
Ключевые слова: творчество Чехова, этико-философская проблематика, онтологическая правда

Dvoeglazov Vladimir Viktorovich
Candidate of Philology, senior lecture of Russian and Foreign Literature Department at Vyatka State University

Abstract: The article deals with the ethical and philosophical views of Chekhov, reflected in the figurative form of the story "Lady with а dog". The ontological truth becomes the center of the writer's philosophical views. Нeroes are in a difficult ethical situation. They want the truth. The purpose of the article is to determine of the truth. The author shows the need for beautiful, the truth of the whole existence of love, beauty, morality. Detailed world, peripeteias, the plot, problematics of story are demonstrated this.
Keywords: Chekhov’s works, the ethical and philosophical problems, the ontological truth

Литературоведение последних десятилетий активно включает в свою сферу рассмотрение образного воплощения «культурного бессознательного», обусловленного глубинным приобщением национальной мыслительной традиции к сфере духовно-религиозной, православной по сути [3, с.16]. Такое включение является вполне естественным, органичным: содержательный аспект русской литературы отличается «общественно-нравственной направленностью», «проповедью человечности, песнями в честь свободы, глубоким интересом к жизни народа, целомудренным отношением к женщине, упорными поисками всеобщей, всеосвещающей правды» [6, с. 184]. Категория «правды» и связанное с ней явление «праведничества», как доказывают современные ученые, субстанциально связаны с религиозной почвой [2, 9].

В контексте общего исследования содержательных универсалий национальной культуры (и литературы, в частности) ученые рассматривают связь ценностных аспектов мировоззрения А.П.Чехова с христианско-православным миропониманием. Особо в этом отношении выделяется поздний, «религиозный», по словам О.Михайлова, период творчества художника, отмеченный, прежде всего, созданием драматических произведений. Так, при рассмотрении пьес «Дядя Ваня» и «Три сестры» академическое литературоведение отметило растущие в героях по авторской воле «предчувствия правды и счастья», данные на фоне  «низменности жизни», «тягостной скуки и печали» [1, с.224]. По всей видимости, для смыслового уточнения сущности «правды и счастья», Г.Бялый приводит из «промежуточной редакции» финальный монолог одной из трех сестер: «Над нами перелетные птицы, летят они каждую весну и осень, уже тысячи лет и не знаю зачем, но летят и будут лететь ещё долго, долго, много тысяч лет, пока, наконец, бог не откроет им тайны…» [1, с.225]. О «тоске по общему смыслу, “по общей идее”», о лежащем в основе жизни законе «правды и красоты» повествует и «Дама с собачкой».

Сюжет произведения обращает нас к интимно-личными переживаниями и связывает искренним чувством Гурова и Анну Сергеевну – семейных людей. Их связь – одновременно типичный в описываемых условиях и исключительный факт. Типичность задана краткой биографической справкой о героях (гл.1, гл.2), отдельным воссозданием примет самой действительности, полной «условной правды» и «условного обмана». Жизнь центральных персонажей связана с окружающей обыкновенной действительностью, погружена в нее, «опутана» ею [1, с.209]. Однако степень детерминации варьируется в зависимости от личного участия каждого в решении своей судьбы, личной склонности героев. И в этом проявляется «случайная» исключительность ситуации: Гуров – филолог, мечтал петь в опере, но бросил – смирился с судьбой, свыкся с бытом; Анне Сергеевне хочется «пожить», изведать «другой жизни». Индивидуальные склонности, черты характера наиболее ярко раскрываются в момент первого совместно проведенного вечера и во второй главе. Своеобразный чеховский Дон-Жуан [5], приспособившийся к жизни, и ищущая «другой жизни» женщина сходятся в общении, романтической беседе (о том, «как странно освещено море» [10, с. 130]).

Вторая глава – своеобразный этико-философский спор. Ко всему случившемуся герои относятся по-разному: «Пусть бог меня простит! – Ты точно оправдываешься. – Чем мне оправдаться? Я дурная, низкая женщина, я себя презираю и об оправдании не думаю» [10, с. 132]. Свершившееся «падение», ставшее знаком и следствием условий бытовой стороны реальности, воскресило в сознании героини нравственную требовательность, обозначило оценку, связанную в русской нравственно-философской традиции с присутствием Бога. Эта требовательность, рассмотрение жизни в свете совершенства рождает покаяние. Его характер своеобразен, психологически сложен: Анна Сергеевна оценивает свое состояние как положение человека, поступившего безнравственно, она называет себя «пошлой, дрянной женщиной, которую всякий может презирать»; и в то же время, раскрывая причины сближения с Гуровым, говорит о «любопытстве», которое влекло ее «пожить и пожить», найти «чего-нибудь получше». «Покаяние» человека, живущего, как и Гуров, в мире поглощения и угасания лучших стремлений, обнажает нравственную природу сознания и потребность души в лучшей жизни. Появляется сложно окрашенное признание: «Я не мужа обманула, а самое себя. И не сейчас только, а уже давно обманываю». В представлении Анны Сергеевны сходится лучшее земное, обещающее полноту жизни и человеческое достоинство, его изначальная нравственная чистота. «Падение» нарушило единство человеческого и нравственного. Отсюда – «оправдание»,  желание восстановить гармонию, что выражается в сути стремлений; определение «другой жизни» героиня дает в согласии со своим признанием: «Верьте, верьте мне, умоляю вас. Я люблю честную, чистую жизнь, а грех мне гадок…» [10, с. 133].

Автор выражает свое сочувствие Анне Сергеевне. Он особенно близок той стороне судьбы героини, которая отличается высотой нравственной требовательности и связанным с ней искренним желанием обнаружить лучшую жизнь. Потому, выступая в роли объективного повествователя, отличает свою речь эстетически сочувствующим, оценочно-небытовым сравнением: «У нее опустились, завяли черты и по сторонам лица печально висели длинные волосы, она задумалась в унылой позе, точно грешница на старинной картине». Особенной детальной значимостью наполнена характеристика облика героини в сравнении с поведением Гурова: «На столе в номере был арбуз. Гуров отрезал себе ломоть и стал есть не спеша. Прошло, по крайней мере, полчаса в молчании.

Анна Сергеевна была трогательна, от нее веяло чистотой порядочной, мало жившей женщины; одинокая свеча, горевшая на столе, едва освещала ее лицо, но было видно, что у нее нехорошо на душе» [10,с. 132].

Если для Анны Сергеевны произошедшее – «нехорошо», то для мира Гурова ситуация обыденна, не требует протеста совести. Поэтому признание Анны Сергеевны, нарушающее нравственное спокойствие, безучастие, вызывает в герое первоначальное раздражение, воспринимается как «неожиданное и неуместное». Психологически точно детальным аккомпанементом к случившемуся звучат слова, создающие описание города, «имеющего совсем мертвый вид», шумящего моря и «мерцающего фонарика», о сущностно общем с человеком и независимом в своей вещной природе мире.

Природа, любовь и нравственное волнение как элементы, знаки «прекрасного» раскрывают бытийное в произведении. В последовавшей за своеобразным этическим спором сцене поездки в Ореанду повествователь путем лирико-философского отступления выражает мысль об объективной красоте-гармонии природы, в которой таится вечное начало всей жизни: «И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства» [10, с.133-134]. Как часть этой гармонии воспринимается красота Анны Сергеевны. Созерцание «сказочной обстановки», лишенной бытовых черт, высвобождает онтологическое переживание «прекрасного». Сопричастное созерцание цельной красоты, открывающейся герою («эстетическая ситуация»), позволяет увидеть в приземленном «таинственное» и «красивое», обнаружить «высшие цели бытия», «человеческое достоинство». Личное переходит в думание о «всеобщем», ощущение его.

Развитие отношений главных героев, как было подчеркнуто  в науке, преодолевает фабулу курортного романа. Тем самым выражается авторский взгляд на «чувственно заинтересованные» вопросы. Заметно это преодоление в описании встреч героев, в отношении к этим встречам: Анна Сергеевна «жаловалась, что дурно спит и что у нее тревожно бьется сердце, задавала всё одни и те же вопросы, волнуемая то ревностью, то страхом, что он недостаточно ее уважает»; Гуров «был нетерпеливо страстен, не отходил от нее ни на шаг», «вдруг привлекал ее к себе и целовал страстно», «когда вблизи их никого не было» [10,с. 134].

Гуров «точно перерождается», и автор, приближаясь к точке зрения героя, замечает: «…прогулка удавалась, впечатления всякий раз были прекрасны, величавы».  Выписанные сцены «прекрасного» создают почву для формирования настоящего чувства и «перерождения» героя. Однако отмеченные отличительные черты героев сохраняются, тревожное состояние героини по-прежнему обусловлено ощущением «человеческого достоинства» и потому оказывается противоположным естественному стремлению к личному благополучию. Именно поэтому роман воспринимается как «безумие», «сладкое забытье», и в этом определении Гуров и автор оценивающе равны.

Чехов обращается к описанию рождения тайны любви. Герои глубинно объединились ощущением «высших целей бытия», «человеческого достоинства». Однако они первоначально расходятся в формах отношения к этим ощущениям: для Анны Сергеевны при переживаемом любовном чувстве ясен драматизм положения, противоречащего всеобщей необходимости (в сцене прощания отмечается: «Мы навсегда прощаемся, это так нужно, потому что не следовало бы вовсе встречаться. Ну, господь с вами»); Гуров, отдаваясь во власть «сладкого забытья», находится под влиянием своих «московских» убеждений.

Возникшая в свободной обстановке насыщенность эмоционального переживания героя, умноженная на красоту и нравственную, «наивную» чистоту облика героини, захватывает не лишенного эстетических эмоций, этического начала человека и сталкивается с привычной атмосферой, которая складывается из прежних убеждений, практики участников обыденного мира. В знаменитом обличительном монологе Гурова [10,с. 137] «прекрасное» сталкивается с детально выписанной сущностью повседневной действительности, вызывает взволнованное неприятие «бескрылой жизни», лишенной сопряжения с душевно-духовным, высоким. Онтологически свободная любовь, становящаяся импульсом обличения, оказывается несвободной в наличествующем мире: «…точно сидишь в сумасшедшем доме или арестантских ротах», – говорит герой; «от такого забора убежишь», – оценивающе передается состояние жизни Анны Сергеевны. Автор в лице героя осуждает общество за «неуменье жить» – за «серую и унылую жизнь», «грубый деспотизм в нравах», «обывательскую тупость», «мещанскую ограниченность и жадность», непроницаемость субъективной жизни, отсутствие высших запросов, отчего «вянет нежность, гибнет любовь, тускнеют порывы к красоте и простору, останавливается веселость и грубо уродуются отношения даже между близкими людьми» [7, С.380].

Гуров выразил человеческую тоску по «окрыленности» жизни. Это чувство овладевает им и приводит к попытке отменить противоречие между ощущаемым «прекрасным» и наличным окружающим миром. Так объясняется устремленность героя к Анне Сергеевне. Автор подчеркивает: «В декабре на праздниках он собрался в дорогу и сказал жене, что уезжает в Петербург за одного молодого человека, – и уехал в С. Зачем? Он и сам не знал хорошо. Ему хотелось повидаться с Анной Сергеевной и поговорить, устроить свидание, если можно» [10,с.137]. Слияние живой потребности в общении с нравственно и эстетически отзывчивым человеком, духовно близким, проходит этап сильной субъективной значимости любви: «…она, затерявшаяся в провинциальной толпе, эта маленькая женщина, ничем не замечательная, с вульгарной лорнеткой в руках, наполняла теперь всю его жизнь, была его горем, радостью, единственным счастьем, какого он теперь желал для себя; и под звуки плохого оркестра, дрянных обывательских скрипок он думал о том, как она хороша. Думал и мечтал» [10,с. 139]. Все эпизоды, изображавшие действия, переживания героя, показали его приобщение к общечеловеческому. В привычных «приземленных» условиях оно оказалось связанным с желанием «другой жизни», «получше». Потому сцена свидания в провинциальном театре композиционно соотносится с эпизодом «покаяния» героини во второй главе произведения.

Желание «прекрасного» срастается с крепнущим чувством любви. Интимно-личные отношения присутствуют в новелле вплоть до финальных строк произведения. Сквозь личное, субъективное, просматривается общее, «универсальное». Важной деталью в этом отношении обладает представленный автором монолог Гурова, идущего на очередное свидание к Анне Сергеевне. Его смысловое наполнение сводится к убежденности героя в том, что каждый человек имеет свою тайну, которая и составляет самое главное, «зерно» человеческой жизни. Такое обобщенное умозаключение о первостепенной важности личного вырастает на почве осмысления сложившейся ситуации жизни.

В финале «Дамы с собачкой» жизнь оценивается и Анной Сергеевной. Героиня осознает ее как «разбитую». Причины личной драмы – в разладе с заявленным во второй главе идеалом: нет «чистой жизни» без греха, искренняя, свободная взаимная любовь окружена обстоятельствами «условного обмана» и «условной правды» окружающего мира. Героиня показывается страдающим человеком. Однако она до конца остается этически отзывчивой, с присутствующим в сознании пониманием необходимости нравственной правды и взыскующим в душе желанием лучшей жизни.

Гуров изображен эволюционирующим героем. К этому содержанию тяготеет основная мысль новеллы, которая воплощается художественно. Герой «стареет» внешне и душевно-духовно возрастает, оказывается способным к сострадательной любви. Автор замечает, так же эмоционально, как и в отношении Анны Сергеевны, что сострадание вызывается и пониманием окружающей жизни, которая заставляет «блекнуть и вянуть». Изменение героя, показанное как внешнее старение, осознание настоящей любви, одновременно передается как опытное овладение бытием: «Время шло, он знакомился, сходился, расставался, но ни разу не любил; было всё что угодно, но только не любовь.

И только теперь, когда в него голова стала седой, он полюбил, как следует, по-настоящему – первый раз в жизни» [10,с. 143]. Вероятно, поэтому именно Гурову, прошедшему путь от обыденного «казалось» к «прекрасному» и сложному, бытийному «оказалось», автор доверяет завершающий сюжетное повествование ответственный вопрос: «как избавить себя от необходимости прятаться, обманывать, жить в разных городах, не видеться подолгу. Как освободиться от этих невыносимых пут?

– Как? Как? – спрашивал он, хватая себя за голову. – Как?». Сам вопрос в контексте всего повествования воспринимается этико-философски: он о том, как быть в этом мире, он взывает к цельности жизни, лежащему в ее основе закону единой правды.

Герои Чехова, по всей вероятности, олицетворяют любовь в ее многозначной интерпретации: и как естественное стремление человека к личному благополучию, и как основанные на любовном высоком чувстве отношения взаимности, понимания между людьми, сострадания. «Анна Сергеевна и он любили друг друга, как очень близкие, родные люди, как муж и жена, как нежные друзья. <…> Они простили друг другу то, чего стыдились в своем прошлом, прощали все в настоящем и чувствовали, что эта их любовь изменила их обоих»,– таких отношений в обыкновенном мире нет. Поэтому герои несчастны от их отсутствия и невозможности осуществления в сущем мире. Однако Гуров и Анна Сергеевна выделяются внутренней свободой. Она художественно реализуется в переданных повествователем взволнованных размышлениях об освобождении от пут «условной правды» и «условного обмана». Герои испытывают «жажду правды» цельной жизни [4; 8, с.30.], целокупного существования любви, красоты, нравственности.

1. Бялый Г. А.П.Чехов // История русской литературы: в 4 т. Л., 1980-1984. С.177-230
2. Горелов А.А. Н.С. Лесков и народная культура. Л., 1988. С.223-255
3. Есаулов И.А. Русская классика: новое понимание. СПб, 2015.
4. Ильин И. А. Творчество И.С. Шмелева // Ильин И. А. Собрание сочинений : в 10 т. М., 1993-1999. Т.6. Кн. 1. С. 392
5. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://apchekhov.ru/books/item/f00/s00/z0000017/st012.shtml. Дата последнего обращения: 24.10.2018
6. Курляндская Г.Б. И.С.Тургенев и русская литература. М., 1980
7. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972
8. Собенников А.С. "Правда" и "справедливость" в аксиологии Чехова // Чеховиана. Мелиховские труды и дни. М.: Наука, 1995. С. 27-34
9. Тарасов А.Б. В поисках идеала: между литературой и реальностью. М., 2006. С.14-24
Список источников
10. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. М., 1974-1983. Сочинения. Т.10. С.128-144. В тексте статьи все ссылки на текст рассказа «Дама с собачкой» даются по этому изданию с указанием страницы в скобках.