Русская литература | Филологический аспект №05 (73) Май 2021

Своеобразие сюжета и эмблематика образного ряда в малой прозе Дины Рубиной

Вахрушева Татьяна Сергеевна
студентка факультета филологии и межкультурных коммуникаций, Башкирский государственный университет, Бирский филиал, РФ, Республика Башкортостан, г. Бирск, tat06048@mail.ru

Аннотация: В работе представлен вариант интерпретации малой прозы Дины Рубиной. Основное внимание уделяется анализу сюжетной организации рассказов Д. Рубиной, а также своеобразию построения образного ряда. Методологические принципы разбора литературного текста соотносятся с современными и актуальными наработками – это рецептивная эстетика, герменевтика, эмпирическое обобщение. Проза Дины Рубиной, на наш взгляд, является примером яркой стилистической работы. Писательский талант также отображается в нетривиальности нарратологического хода, разрешения сюжетной коллизии. Материал может быть использован при изучении своеобразия новейшего литературного процесса.
Ключевые слова: Дина Рубина,сюжет, художественный образ, наррация, дискурс, рассказ

Vakhrusheva Tatyana Sergeevna
Student the Faculty of philology and intercultural communications, Bashkir State University, Branch in Birsk, Russian Federation, Bashkortostan, Birsk

Abstract: This article presents a variant of the interpretation of Dina Rubina's short prose. The main attention is paid to the analysis of the plot organization of D. Rubina's stories, as well as to the peculiarity of the construction of the figurative series. The methodological principles of the analysis of the literary text correlate with modern and current developments – this is receptive aesthetics, hermeneutics, empirical generalization. Dina Rubina's prose, in our opinion, is an example of a bright stylistic work. The writer's talent is also displayed in the non-triviality of the narrative course, the resolution of the plot conflict. The material can be used to study the originality of the latest literary process.
Keywords: Dina Rubina, plot, artistic image, narrative, discourse, story

Дина Рубина – мастер современной художественной прозы. Ее почерк, стиль и манера письма привлекает как читателей, так и исследователей. На наш взгляд, своеобразие таланта Рубиной заключается в нетривиальности сложения сюжета и нестандартной организации т.н. образного ряда. Соответственно, данная работа посвящена анализу малой прозы Д. Рубиной[1, 2, 3] – рассказам, которые точечно отображают спектр нюансов, связанных с указанными уровнями текстового целого.

Методология исследования созвучна ряду современных аналитических разработок – это рецептивная критика, герменевтика, эмпирическое обобщение. Думается, что синкретический характер работы наиболее продуктивен и действенен, именно такой вариант позволяет объективировать проблему, наметить новые срезы оценки, выйти на верифицированную дешифровку смысловых пределов.

Вначале стоит отметить, что тексты Дины Рубиной в массе критических источников [6, 8] анализируются полновесно, масштабно, функционально. Правда, большая часть исследований касается крупных форм, а это романы, романные конструкты, объемные повествовательные модели. Думается, что органика оценки текстов Д. Рубиной связана с тем, что сама наличная структура – оригинально сформированныйбазис – допускает довольно интересный извод мыслей и соображений. Читателю удается с подачи сюжета, образного ряда художественный кадр сложить не только как плоскость с признаками действий / движений, но и как сферу, наделенную многообразными, фактурными собственно художественными приметами.

У Дины Рубиной привлекает, безусловно, и синкретический тон наррации, сводящий в единый контрапункт настоящее, реальное, вымышленное, дополненное и придуманное автором. Мир ее текстов не только наличный состав действительности / реальности, это иерархически упорядоченная вселенная. Таким образом, целью данной статьи является попытка определить принципы сложения сюжетного хода малых форм Дины Рубиной, а также наметить эмблематику образной системы в ее литературно-поэтическом дискурсе[9].

Точечный анализ указанных сегментов произведен на примере рассказа «Шарфик», который, на наш взгляд, нетривиален разверсткой сюжетной [7] канвы, индивидуален разрешением вопроса моделирования образного ряда. При этом наличный текстовый объем позволяет в пределах небольшого исследования сделать это объективно.

Заметим, что художественный дискурс Дины Рубиной сложно сопоставить с дискурсом кого-либо из классиков. Не получается однозначно совместить ее писательскую манеру с текстами начала XXI века и литературными образцами века XIX. В практике языкового письма Рубиной явно ощутимо желание вступить в диалог с прошлым, но делает она это несколько не нарочито, не буквально, не так открыто, как например Виктор Пелевин («Чапаев и Пустота»), Михаил Елизаров («Библиотекарь»), Владимир Сорокин («Метель»), Алексей Слаповский («Туманные аллеи»). Хотя и с буквально «новыми» именами в литературе Дину Рубину сопоставить довольно трудно. Например, с Мариной Степновой («Сад», «Хрируг»), Наринэ Абгарян («Я неба упали три яблока», «Дальше жить») [4] и т.д.

Эстетическое переживание в малой прозе Дины Рубиной реализуется, на наш взгляд, за счет усиления авторского акцента на деталях бытового фона, перипетиях сюжета, отчасти концептах-символах, а также обобщениях психологического толка, проявляющихся в портретном ряде. Фабульный состав и образная структура рассказа «Шарфик» [2, с. 145-169] не так сложны. В начале – Рубина выдерживает традиционный т.н. экспозиционный блок – обозначено пространство и время, введена основная фигура текста, определены временные координаты, так или иначе намечен уровень коллизии: «Позвонили из популярного журнала… попросили интервью – к тридцатилетию творческой деятельности…» [2, с. 145]. Автор привлекает внимание читателя фатальной недоговоренностью. Использование фигуры умолчания – неформальный прием Дины Рубиной, это попытка начать диалогическое продуцирование сюжета совместно с реципиентом.

Нина Аркадьевна, как констатирует автор, – заглавный персонаж текста, она поэтесса, следовательно, заинтересованный ее творчеством читатель ждет нового репортажа, новой встречи в ином формате, элементарно – новой фотографии. Правда, героиня не очень доверчива к журналистам, вероятно, ее смущает непрофессиональный подход к делу, неумение удачно сформировать диалогический контакт. Однако она соглашается на встречу: «Ну хорошо, бог с вами, – сдалась она» [2, с. 146]. Вероятной интригой данного текста становится встреча с «известным фотографом Михайловым», любопытство, так или иначе, нарастает у Нины Аркадьевны, фатальность этого события держит читателя также в некоем напряжении.

Формально интервью состоялось, и даже некая его «легкость» развеяла главную героиню. Заключительным аккордом сюжета становится фотосессия. Подготовив Нину Аркадьевну к съемке, журналист «откланялся», на пороге появились двое: «Один – пожилой и угрюмый, – собственно, и был фотографом… Второй никем не был. Просто ходил, шатался по квартире…» [2, с. 148]. Собственно второй – Витя – и становится образом, концентрирующим на себе внимание Нины Аркадьевны, да и читателей. Его манеры отличны / контрасты, внешний вид – впечатляет, особо приметна мимика, в которой дается намек на «оценочный тон» всего, что его окружает. Для раскрытия героя Рубина дает вполне полновесное описание. При этом собирательность образа в его уместности к любой ситуации.

Фотограф Михайлов для большего усиления на «женственности» Нины Аркадьевны хочет найти универсальную деталь в гардеробе, ей становится шарфик: «Блондин [Витя] … накинул ярко-алый шарф на ее плечи поверх пальто и сам остался в восторге…» [2, с. 150]. Детализация у Дины Рубиной также контраст, усложняющий сюжетный ход, собственно это предопределение и будет раскрыто в финале текста, когда Витя расскажет о себе более подробно, точнее объяснит взаимоотношения с «девушкой, кореянкой…». «Художник вызывает в уме воспринимающего по преимуществу образы (т.е. те же представления), а не понятия, и они-то и производят эмоциональный эффект» [12, с. 267]. Таким образом, сюжет буквально не прописывается автором, но дополняется и корректируется уже с подачи формально незначимых элементов. Это, на наш взгляд, характерно для таких рассказов Дины Рубиной, как «В прямом эфире», «Голос в метро», «Заклятье», «Двое на крыше», «И когда она упала…», «Такая долгая жизнь».

Рассказ «Шарфик» имеет ряд концептуально-мифологических примет. Однако стоит заметить, что «рождение мифа загадочно. Сюжетность не возникла вместе с языком… мифу предшествовали эмоции и представления. Они выражались в языке, но вербализация была минимальной» [5, с. 13]. Для Дины Рубиной миф не в тайнописи и локации сюжета, но в типологии и расширении собственно фактическогодискурса [10].

Герои рассказа есть номинации эмблематического порядка, в их судьбе и отображается типичное / характерное для многих. Судьба поэтессы Нины Аркадьевны, Вити, фотографа Михайлова, «кореянки» во многом схожи – они явления социального порядка. Устройство жизни в «Шарфике» так или иначе переплетается с рядом закономерностей, от которых человеку просто не уйти. При этом менталика, оговариваемая Диной Рубиной, дистантна, оппозиционна, каждый остается в своем, неповторимом режиме оценки. Захар Прилепин в одном из очерков обозначает, что «народы, теряющие свою мифологию, свою литературу и музыку, – постепенно теряют и суверенитет» [11, с. 182]. Следовательно, выбор пути становится должным пределом разрешения метафизической коллизии.

В финальных эпизодах рассказа читатель узнает, что «девушка-кореянка» Вити такие детали гардероба, как «шарфики и платочки» использовала для драпировки своих некрасивых ключиц. Она мастерски повязывала, накручивала, накидывала на «шею и плечи шарфы и косынки… вытворяла с ними черт знает что…» [2, с. 156]. Фотографии же, которые сделал Михайлов, настолько заворожили Нину Аркадьевну, что выбрать лучший кадр она смогла с трудом. Одновременно с выбором фото поэтесса слушала непростую историю жизни кореянки, срез ее взаимоотношений с Витей, любовь к высоте, полетам, парашютам, далее же расставание и скорый отъезд в Париж. Нетривиальный разговор подходил к концу: буквально в дверях Нина Аркадьевна спросила:

« – А сейчас? С кем она, если не с вами, Витя?

– Сейчас?.. Сейчас она, поди, с ангелами соревнуется – кто дальше прыгнет с облака…

– То есть?!.

– Эти парашюты, видите ли, имеют обыкновение иногда… Она просто запуталась в своем последнем шарфике…» [2, с 159-160].

Как видно из разрядки сюжета судьба сыграла свою злую шутку – дальше только тишина. Эмоциональное разрешение в финале сложно и противоречиво. Фотографии, сделанные Михайловым с подачи «детали-шарфика» Вити, конечно же, впечатляли Нину Аркадьевну, но контекст их разного «использования» импульсом срабатывает на читателя. Трагический исход и в том, и другом случае неизбежен. Констатируем, коллизия сюжета – сплетается с коллизией реальности, образ же Вити, встретившийся Нине Аркадьевне, дробится у читателя на ряд ролевых позиций. Эмблемой для реципиента становится проекция индивидуально-личного порядка, ибо узнаваемость и дешифровка случая налицо.

Таким образом, малая проза Дины Рубиной органично сочетает допустимый передел сюжетных противоречий, не поддающихся однозначной трактовке. Текст рассказа «Шарфик» выступает универсальной моделью презентации вариантных путей развязки жизни. Основные персонажи в нарративной структуре Дины Рубиной раскрываются с позиций невымышленного, не придуманного. Для писателя объективация событий есть закономерный путь достижения художественной сверхцели – действенно влиять на мышление и воображение читателя. На наш взгляд, сильными позициями текста у Рубиной становится не только заголовок, начало и финал, но и сюжет как формально-содержательный уровень, а также образный строй, играющий роль функциональной единицы. Отметим также и особый языковой строй малых форматов писательницы. Думается, что он вбирает диалоги, более совместимые с т.н. монологической исповедальностью. Фразы / реплики героев сосредоточены на поддержании языковой «беседы», правда, за формальной графикой проступает и второй слой, более сложный в смысловом плане.

Персонажи и ситуации Дины Рубиной вариативны, хотя их и объединяет единое культурно-историческое пространство. Морально-нравственный ценз писателя заключается в стремлении обрести гармонию. Это для Рубиной и душа, и внутренний мир, и эмоции, и некий условный космос. Переплетая вымысел с реальностью, писатель допускает т.н. литературный эксперимент, который отличает прозу Рубиной от ряда других современных писателей. На наш взгляд, универсальность слога в рассказах анализируемого автора создает некие условия смыслового выбора, причем это намечается практически с самого начала художественного повествования.

В текстах Дины Рубиной многоликость тем не в буквальной номинации, но в смежности и удивительности совпадений. Нетривиальный ход событий, сочетающийся с эмблематикой образного ряда, допускает разрядку социокультурного кода – кода важного и необходимого для читателя. Картина жизни слагается в прозе Дины Рубиной в сферическое бытие, тяготеющее к полилинейной парадигме. Проектируя варианты разрешений проблем и вопросов, Дина Рубина дает возможность потенциально заинтересованному читателю выстроить свою версию художественной дешифровки объективного настоящего.

1. Рубина Дина. Завтра как обычно: [Чужие подъезды]. М.: Эксмо, 2020. 224 с.
2. Рубина Дина. Мастер-тарабука. М.: Эксмо, 2019. 288 с.
3. Рубина Дина. Сахарное свечение. М.: Издательство «Э», 2018. 352 с.
4. Абгарян Н. С неба упали три яблока. М.: Издательство АСТ, 2021.
5. Назиров Р.Г. Становление мифов и их историческая жизнь. Уфа: ГУП РБ Уфимский полиграфкомбинат, 2014. 292 с.
6. Безруков А.Н., Улыбина Н.А. Малая проза Дины Рубиной: поэтика предопределений // Филологический аспект. 2020. № 6. С. 53-59.
7. Безруков А.Н. Субституция сюжета в новейшей русской прозе // Нижневартовский филологический вестник. 2020. № 1. С. 3-10.
8. Безруков А.Н. Поэтика случайного и трагического в малой прозе Дины Рубиной // CredeExperto: транспорт, общество, образование, язык. 2019. № 4. С. 100-112.
9. Безруков А.Н. Коммуникативные стратегии анализа художественного дискурса // Вестник Димитровградского инженерно-технологического института. 2017. № 2 (13). С. 143-149.
10. Безруков А.Н. Метасемный характер художественного дискурса // Linguamobilis. 2015. № 2 (53). С. 7-13.
11. Прилепин З. Имя рек. Сорок причин поспорить о главном. М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. 313 с.
12. Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология / Под ред. проф. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. 320 с.