Русская литература | Филологический аспект №03 (71) Март 2021

Скрижали России в «Тупейном художнике» Н.С.Лескова

Костецкий Виктор Валентинович
доктор философских наук, профессор, профессор кафедры философии и гуманитарных наук Санкт-Петербургской академии художеств им. И.Е.Репина, РФ, Санкт-Петербург

Аннотация: Философский анализ рассказа Н.С.Лескова выявляет четкую позицию писателя относительно философии русской истории. В полу-сказочной форме писатель шифрует вполне определенное содержание, которое связано с оппозицией рыцарского поведения анти-рыцарскому в рамках всей России. Парадоксальность рассказа, выводящая на тему философии русской истории, состоит в том, что феномен рыцарства и духовного аристократизма представлен в лице крепостных, но отсутствует в генеральском семействе и в персоне священника. Соответственно, возникает вопрос об оппозиции русской культуры системе социальных отношений в России.
Ключевые слова: Лесков, русская культура, рыцарство, аристократизм, философия истории, наглость, подлость.

Kosteckij Viktor Valentinovich
Doctor of Philosophy, Professor, Professor of the Department of Philosophy and Humanities of the St. Petersburg Academy of Arts named after I. E. Repin, Russian Federation, St. Petersburg

Abstract: The philosophical analysis of the story by N. S. Leskov reveals the writer's clear position on the philosophy of Russian history. In a semi-cryptic form, the writer encrypts a very specific content, which is associated with the opposition of chivalrous behavior to anti-chivalrous behavior throughout Russia. The paradoxical nature of the story, which leads to the philosophy of Russian history, is that the phenomenon of chivalry and spiritual aristocracy is represented in the person of serfs, but is absent in the general's family and in the person of a priest. Accordingly, the question arises about the opposition of Russian culture to the system of social relations in Russia.
Keywords: Leskov, Russian culture, chivalry, aristocracy, philosophy of history, arrogance, meanness.

 «Рыцарство остается вечным заданием человеческого духа…»

  Н.А.Бердяев

«Тупейный художник» Н.С.Лескова относят к «рассказам», хотя по жанровой специфике это почти сказка, вполне «уральская сказка» в духе П.П.Бажова. Почти все признаки «волшебной сказки» (по В.Я.Проппу) в этом произведении налицо. Сказ ведется от лица няни маленькому барчуку, на какой-то неизвестной ему могилке, но хорошо известной старой няне. Сказительница, когда-то красавица, рассказывает о своей трагической любви, о несостоявшейся истории «Золушки», причем роль «Золушки» сыграл бы её покойный возлюбленный, «тупейный художник», крепостной парикмахер («тупе» - модный хохолок в мужской прическе). Произведение было опубликовано в 1883 году, то есть много позже отмены крепостного права, что так же соответствует сказочному «давным-давно». Место действия – усадьба лютого крепостника из генеральского семейства, присвоившего себе «право первой ночи». Чтобы невеста молодого человека избежала злой участи, он тайно увозит свою возлюбленную за пределы поместья: конечно, ночью, на тройке, с сопутствующими аксессуарами погони, укрытия, затем коварного предательства и ареста. Беглецов схватили, девушку отвели крепостнику с внешностью чудовища («Минотавра»), а молодого человека ждала лютая расправа. Но его не забили до смерти, а, смилостивившись, отдали в солдаты. Уже «в солдатах», проливая кровь «за Царя», возлюбленный девушки получает чин офицера и героем возвращается к ней, причем со значительной суммой денег. А испорченная барином девушка всё это время жила в ожидании любимого на скотном дворе, с телятами. Однако, встреча возлюбленных не состоялась: молодой офицер был ночью зарезан из-за денег владельцем гостиницы.

Для философского анализа это произведение Н.С.Лескова интересно не своим сказочным жанром, не романтическим сентиментализмом, а четкими разграничениями персонажей произведения по своего рода культурологическим осям. Если отбросить «сказку про доброго царя» (и губернатор приехал на похороны, и залп почетного караула прозвучал над могилой), то в произведении проявятся три основы.

Во-первых, безудержная наглость всей генеральской семьи с абсолютным тоталитаризмом власти-собственности на манер деспотичного государства. Люди в этой семье высокопоставленного военного наделены в рассказе чудовищно-отвратительной внешностью, соответствующей глумливости их поведения; ни во внешности, ни в характерах нет и намека на рыцарство, воинскую доблесть, честь и аристократизм. Но это тоже Россия.

Во-вторых, неожиданное явление типично рыцарской культуры в лице влюбленной парочки (крепостных художника и актрисы), причем поведение «тупейного художника» обрисовано в самых благородных тонах: бесстрашие, доблесть, верность, щедрость, героизм, пылкость, жертвенность. «Любушка голубушка! За нами гонятся…согласна ли ты умереть - спрашивает крепостной парень свою возлюбленную, - если не уйдем от погони? Я отвечала, - рассказывает та, - что даже с радостью согласна» [5 с.383]. Вряд ли можно сомневаться в том, что Н.С.Лесков не случайно так старательно представил перед читателями культуру рыцарства в фигуре крепостного (удалив всякие следы рыцарской культуры из генеральского окружения). И это тоже Россия.

В-третьих, есть еще один коллективный персонаж в лице пожилого священника и содержателя двора-гостиницы. Батюшка, укрывший у себя влюбленную парочку в целях венчания и принявший за это деньги, предал её преследователям простым кивком головы в сторону укрытия. А собственник гостиницы лично перерезал горло спящему боевому офицеру. Из-за денег. И это тоже Россия.

Из трех культурологических осей одна ось рыцарская, а две не рыцарские: первая из них наглая, вторая подлая, причем обе обусловливают друг друга. Под рыцарством, конечно, не следует понимать исключительно средневековье. Как отмечал Н.А.Бердяев, «категории рыцарства и буржуазности – категории религиозно-метафизические, а не социально-исторические…Рыцарство остается вечным заданием человеческого духа <…> Дух рыцарства призван хранить подлинный, небесный аристократизм моральных ценностей» [2 с.472]. Если для рыцарства (аристократизма) честь дороже жизни, то вне рыцарства своя жизнь дороже и чести, и любой другой жизни.

В историческом плане наглость является продуктом деспотии цивилизаций Др.Востока, с которой в Элладе справились путем равенства друг другу многих деспотов (эта ситуация и подразумевалась в исходном смысле слова «демократия»). В наглости деспотия без силового противодействия теряет меру, впадая в садизм и глумление. Что касается подлости, то это явление либо военной жизни, либо экономики: выйти из затруднительного положения за счет других, не исключая предательства.

В «Тупейном художнике» писатель метить каждого из персонажей одним особым цветом, не пытаясь в графском семействе отыскать благородных отпрысков или найти в попе-предателе проявления нежных чувств к попадье. Наглость – это наглость, и ничего более. Подлость – это подлость, и ничего более. Рыцарство «тупейного художника», это именно рыцарство, а не мимолетный цветок влюбленности. Именно такой подход писателя позволяет говорить о прочертанности культурологических осей в реальной жизни России. Беда России в том и состоит, что наглость и подлость изначально входят в систему социально-государственных отношений.

Как известно из психологии, еще Л.С.Выготский утверждал так называемой закон развития высших психических функций: «Каждая высшая психическая функция появляется в процессе развития дважды: сначала как функция коллективного поведения…а затем вторично как способ личного приспособления, как внутренний процесс поведения» [3 c.197]. Этому закону предшествовала позиция Г.Гегеля: каждое индивидуальное сознание повторяет историю всего человечества в общих чертах. Так, например, если во всемирной истории выделить три этапа: первобытная культура, цивилизации Др.Востока, античность, - то это будет некоторым образом соответствовать трем фазам возраста. Соответственно, малые дети эмоциональны и мифологичны; подростки деспотичны и склонны к играм и приключениям; взрослые пытаются жить своим умом и относиться к жизни серьёзно. В особых ситуациях жизни каждый человек способен неожиданно порой для самого себя то предаться мифологии, то превратиться в деспота, то пуститься в авантюру, то вдруг серьёзно задуматься о жизни. История человечества в каждом человеке просится наружу. Точно так же история России во всех ее достижениях и пороках просится наружу поверх всякого русского человека.

Н.С.Лесков, вникая в особенности поведения людей в России, по сути дела намечает типы человеческих взаимоотношений, которые интериоризуются всем населением, «вростая» в каждого человека в силу его проживания в границах страны. В «Тупейном художнике» эти типы взаимоотношений представлены в виде дихотомии рыцарство-антирыцарство, а последнее подразделяется на «наглость» и «подлость». Соответственно, любая личность человека в России складывается именно из этих трех составляющих, но, естественно, в разных пропорциях. То есть можно говорить о том, что любой коренной житель РФ имеет с детства три зерна личностного роста: рыцарство, наглость и подлость. Все три направления способны привести к успеху – с точки зрения карьеры и финансов. При воспитании и, затем, при социальном взрослении, каждый «русский человек» (вне зависимости от «крови») находит себя на этих осях, самостоятельно решая, каким человеком стать. Так, например, при поступлении на любую государственную службу возникает искус к наглости и подлости с забвением рыцарства. Карьеризм, верноподданичество, а при случае казнокрадство, обусловлены всей системой социальных отношений России, но не русской культурой как таковой.

Система социальных отношений может включать в себя национальную культуру, но может и не включать. Об этом еще Софокл заявил своей «Антигоной». Конфликт между социальными отношениями и национальной культурой разделяет сестер Антигону и Исмену: одна за верность культуре, другая за закон и социальные отношения. Антигона согласна нарушить указ градоначальника, по которому труп ее брата должен валяться на площади без погребенья, но родная сестра возражает: «Я буду подчиняться тем, кто властен <…> Всегда бессмертных чтила я, но все же\ Я против воли граждан не пойду» [1 с.318]. Между тем, Антигона настроена решительно: «И за себя, и за тебя для брата\ Все сделаю, ему останусь верной <…> Мне сладко умереть, исполнив долг» [1 c.318]. Верность памяти брата, верность долгу, все это типичные черты рыцарства. В финале трагедии все основные герои, включая Исмену, ведут себя по-рыцарски, рискуя и жертвуя жизнью ради чести.

Ось культуры рыцарства имеет своим истоком не государство, и не народ (народившийся люд), а систему особых обычаев, традиций, ритуалов, зафиксированных в истории культуры многих цивилизаций, в том числе в эпосе. В истории рыцарства была своя логика: начавшись с походного образа жизни, рыцарство в итоге приводило общество в «галантный век»: с нарядами, дворцами, пирами и банями. Спустя века, а иногда и тысячелетия, те же самые элементы нарядной жизни обнаруживались в «простом народе» и в совершенно другой географической зоне. Одни народы в своих «великих переселениях» утрачивали заимствованные элементы дворцового образа жизни, другие их бережно воспроизводили по какому-то странному призванию. Например, многие этносы в течение столетий не имели обычая регулярно мыть всё тело. Славяне мыли: кто в корыте (как украинцы), кто на скотном дворе (как белорусы), а кто – как русские – в специальном строении.

В истории культуры специальные строения для бань появляются исключительно в условиях роскоши аристократического образа жизни (римские термы, турецкие бани султанов). Многие элементы русских традиций, такие как баня, гостехождение, застолье, тяга к охоте на медведя, боеготовность, - однозначно свидетельствует о том, что исток русской культуры заложен аристократическими традициями какой-то древней цивилизации; в этом смысле русская культура не создана ни русским народом, ни, тем более, русским государством. Только часть населения на «русской земле», которая верно следует за «русской культурой» (сформировавшейся за тысячелетия до того, как возникла страна Россия со своими этносами), будет исконно «русским народом».

В произведении Н.С.Лескова гнусная семья фельдмаршала, - это тоже Россия, но это не «семья в традициях русской культуры». Безусловно, и семья фельдмаршала могла бы быть «русской», если бы она следовала не собственной наглости, а традициям аристократизма времен какого-то «осевого времени». Другая часть персонажей, в лице священника-предателя и предпринимателя-убийцы, есть тот народ, который просто «очень хочет жить» (для рыцарской чести это само по себе позорно) вполне согласно поговорке «рыба ищет, где глубже, а человек где лучше». Это феномен «народа-вне-культуры», народившегося материала. Вряд ли надо напоминать о том, что человек не родится человеком, он им становится. Или не становится, но живет. Осуждает ли Лесков священника за предательство и держателя гостиницы за убийство? – в произведении по их адресу нет ни жеста негодования. Авторское презрение к ним вытеснило даже негодование. Писатель недвусмысленно оставляет убийцу в живых, без смертной казни, с наказанием только розгами. Другое дело священник: все, что может быть подлого в мужчине, Лесков вложил в этот образ. Поп с попадьей согласились тайно венчать молодых, причем за деньги; на ночь приютили за деньги. Попу щедро предложили четыре золотых, он выторговал себе пять, и попросил «прибавьте еще лобанчик хоть обрезанный…Аркадий дал ему шестой червонец, полный» [5 с.384]. Поп, взяв деньги, все равно предал. А после плевка в свой адрес напутствовал погоню просьбой добавить жестокости к пленному якобы за оскорбление сана. Понятно, что ни о каком христианстве в подлом состоянии людей не может быть и речи. Так и про помещика-душегуба сказано было «граф сам в бога не верил!». Граф к одним нагл, к другим подл, но желает выглядеть по-военному усилиями парикмахера. Писательское презрение к графу бесконечно, вплоть до внешности: «страшно нехорош» был и «на всех зверей сразу походил». В отличие от влюбленных крепостных, все прочие персонажи повести Лескова оказываются людьми вне культуры своего народа; это просто рты и рожи – чего с них взять? Это реально «мертвые души», а не смешные списки в руках гоголевского персонажа. Мертвые люди есть среди живых, да и любому человеку никакого труда не составит быть «мертвой душой» при непомерной жажде жить, сверх чести. По поводу такого рода «людей» Ф.Ницше писал: «Разве ваша душа не есть бедность и грязь, и жалкое довольство собою?» [6 с.8]. Отношение к современным государствам у Ф.Ницше не лучше, чем к жалким душам: «Государством называется самое холодное из всех холодных чудовищ <…> и что оно говорит, оно лжет – и что есть у него, оно украло» [6 с. 35]. Сверх-человек для «раннего» Ф.Ницше - это феномен исконного аристократизма культуры, вариантом которого можно считать и традиционную «русскую культуру» (напомню: это не произведение народа России; это его выбор и исполнение).

В России против традиций «русской культуры» задействованы многие социальные институты: судопроизводство, правительство, религиозные церкви и секты, школа, система трудовых отношений, наука и образование, искусство, - всех не перечислить. В результате, как известно, «государство пухнет, народ хиреет» (В.О.Ключевский). В системе судопроизводства подлость в паре с наглостью процветают как и во все века истории России. И это не случайность и не злой рок, а пренебрежение древней культурой, по причине чего сложившаяся культура не может быть реформирована ни жизнью, ни специальными реформами. До сих пор ни в научном, ни в общественном сознании нет понимания того, что «русская культура» – это не «культура русского народа», - она и среди русских людей редкость (отчего и родственен русскому человеку образ «тупейного художника»). Когда-то давно, на заре формирования своего этноса, русский народ каким-то образом выбрал себе среди множества разных культур одну, главной особенностью которой был «аристократизм» с его культом рыцарства: любовь, верность, щедрость. И этот выбор новый этнос пронес сквозь века, подстраивая под него и выбор ландшафта, и образ хозяйствования, и образ досуга. Русский ландшафт с возможностями сезонного труда (сенокос, жатва, грибы-ягоды, охота на перелетных птиц, рыбная ловля, зимние рыбалка-охота) выбран по принципу «один день год кормит», оставляя время для досуга. Сам народ сформировался под выбранный им ландшафт и под образами культуры каких-то древних цивилизаций. С исторической точки зрения это далеко не исключительный факт. Аналогичным образом античная «Эллада» выбрала себе культуру, в которой нет места восточному деспотизму – и сохранила этот выбор на все века своего существования.

С точки зрения культурологического анализа, у России две нешуточные беды (в отличие от известных): это наглость государства и подлость народа. Наглость государства состоит в отсутствии щедрости к своему народу, а подлость народа состоит в отсутствии верности собственной культуре, друг другу и своему обществу. Оба недуга коренятся в игнорировании феномена рыцарства, в котором две доблести превыше всего: верность вассала сюзерену, и щедрость патрона по отношению к своим верным вассалам. Как отмечал историк рыцарской культуры Ф.Кардини, «постоянный атрибут вождя – его щедрость» [4 с.142]. Когда в России пытаются говорить о патриотизме, то всё сводят к верности государству, забывая, что патриотизм народа – в верности, а патриотизм власти – в щедрости к своему народу, а не в риторической «любви к родине» и в призывах всех к патриотизму. Отсутствие щедрости к народу (об этом говорит статистика) однозначно свидетельствует об отсутствии патриотизма у верховной власти и её вождей. Не случайно в лихие военные годы как бы ниоткуда появляется не риторическая, а мистическая «любовь к родине» с её рыцарским служением - это «русская культура» отодвигает в сторону государство с его наглостью и гонит прочь бытовые интересы народа с их налетом индивидуальной подлости. «Русь святая» есть далеко не религиозное понятие (тем более не церковное), хотя и мистическое. Мистика кроется в истории духа народа, объединенного с ландшафтом родной природы, отчего исторические миграции этносов приобретают телеологический характер. Народ, который называется «русским», русский не по крови самой по себе, не по «русской земле» самой по себе, не по русскому государству, а по мистическому выбору своей истории, в которой есть место рыцарству самому по себе. Иначе откуда рыцарство в крепостных влюбленных из повести печальной Н.С.Лескова?

1. Античная литература. Греция. Антология. Ч.1. М.,1989.
2. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М..1989
3. Выготский Л.С. Собрание сочинений в 6-ти томах. Т.5. М.,1984.
4. Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М., 1987.
5. Лесков Н.С. Рассказы. М.1981.
6. Ницше Ф. Сочинения в 2-х томах. Т.2. М.,1990.