Русская литература | Филологический аспект №07 (99) Июль 2023
УДК 821.161.1
Дата публикации 31.07.2023
Семантика чаепития в рассказе А.П. Чехова «Крыжовник»
Воловинская Марина Владимировна
канд. филол. наук, доцент кафедры теории, истории литературы и методики преподавания литературы, Пермского государственного гуманитарно-педагогического университета, РФ, г. Пермь, volovinskaya@yandex.ru
Аннотация: В статье рассматривается мотив чаепития в рассказе А.П. Чехова «Крыжовник», обосновывается связь данного мотива с поставленными писателем мировоззренческими вопросами, показывается, что отношение к ритуалу чаепития как одному из маркеров усадебного быта является дополнительным средством характеристики персонажей. Предлагаемый аспект исследования дает возможность увидеть дистанцию между автором и героем-рассказчиком, а также провести не отмечавшиеся ранее параллели между рассказом «Крыжовник» и другими произведениями русской литературы.
Ключевые слова: Чехов, «Крыжовник», чай, рассказчик, мотив.
Cand. Sci. (Philology) , associate professor of the Department of Theory, History of Literature and Methods of Teaching Literature, Perm State Humanitarian Pedagogical University, Russia, Perm
Abstract: The article deals with the motive of tea drinking in the story of A.P. Chekhov's "Gooseberry", the connection of this motif with the worldview questions posed by the writer is substantiated, it is shown that the attitude to the ritual of tea drinking as one of the markers of the estate life is an additional means of characterizing the characters. The proposed aspect of the study makes it possible to see the distance between the author and the hero-narrator, as well as to draw previously unnoticed parallels between the story "Gooseberry" and other works of Russian literature.
Keywords: Chekhov, "Gooseberry", tea, narrator, motive
Воловинская М.В. Семантика чаепития в рассказе А.П. Чехова «Крыжовник» // Филологический аспект: международный научно-практический журнал. 2023. № 07 (99). Режим доступа: https://scipress.ru/philology/articles/semantika-chaepitiya-v-rasskaze-ap-chekhova-kryzhovnik.html (Дата обращения: 31.07.2023)
Деталь в произведениях А.П. Чехова является ключом к пониманию художественного целого – это утверждение давно и прочно вошло в «аксиоматический фонд» (В.И Тюпа) отечественного литературоведения. К числу таких емких, значимых деталей, вводимых писателем в повествование, относится часто упоминаемое в разных контекстах чаепитие. Чеховские персонажи пьют чай в дворянской усадьбе, крестьянской избе, архиерейском доме, на постоялом дворе, в процессе задушевной беседы или уединенных размышлений. Чай оказывается одним из слов-маркеров, воссоздающих сложно поддающуюся вербализации, но безошибочно узнаваемую чеховскую атмосферу в стихотворении Ю. Левитанского «Ялтинский домик»: «Грустная желтая лампа в окне мезонина. // Чай на веранде, осенних теней мешанина...» [3. с. 262].
Тем не менее чаепитие в произведениях Чехова далеко не всегда вписывается в элегический хронотоп, примером этому может послужить один из самых его известных и хорошо изученных исследователями рассказов – «Крыжовник». О «Крыжовнике» как одной из частей «маленькой трилогии» писали как отечественные (А.П. Скафтымов, Г.П. Бердников, З.С. Паперный, М.Л. Семанова, В.Б. Катаев, Л.М. Цилевич, И.Н. Сухих, В.И. Тюпа, В.Н. Шацев и другие), так и зарубежные (Дж. Фридмен, Х. Шмид, Д. Рейфилд) чеховеды, однако в предлагаемом аспекте рассказ не рассматривался.
Лексема «чай» встречается в тексте «Крыжовника» пять раз, мотив чаепития связывает воедино историю Николая Ивановича, пессимистические рассуждения его брата о счастье и обрамляющие части произведения, где субъектом речи оказывается безличный повествователь.
Начнем с того, что печальный рассказ о «футлярном» существовании новоявленного помещика Николая Ивановича Чимши-Гималайского, нашедшего смысл жизни в выращивании крыжовника, ведется его братом за чайным столом («И только <...> когда красивая Пелагея, бесшумно ступая по ковру и мягко улыбаясь, подавала на подносе чай с вареньем, только тогда Иван Иваныч приступил к рассказу» [7, с. 301 – 302]), в данном случае сама ситуация рассказывания корректирует в восприятии читателя некоторые выводы героя-рассказчика.
Крыжовник становится для Николая Ивановича воплощением мечты, соединившей воспоминания о проведенном в деревне детстве и стремление приобщиться к миру дворянско-помещичьей культуры. Чаепитие в данном случае входит в общее семантическое поле с крыжовником и тоже оказывается связано с представлениями о радостях помещичьего образа жизни: «Деревенская жизнь имеет свои удобства, — говорил он, бывало. — Сидишь на балконе, пьешь чай, а на пруде твои уточки плавают, пахнет так хорошо и... и крыжовник растет» [7, с. 303] .
Ассоциативная связь между чаепитием и воплощением мечты неоднократно встречается в произведениях русской классики, принадлежащих разным направлениям и жанрам. Так, И.В. Бурдин рассматривает в этом контексте нелепые прожекты Манилова, рассуждающего о том, как хорошо бы было построить дом с бельведером, откуда будет видно Москву, и пить там чай. «В мечтах Манилова о благополучии неизменно присутствует чай» [1, с. 82], – справедливо заключает исследователь.
Героиня совсем иного плана, но тоже склонная рисовать в своем воображении утопические картины, Верочка Розальская, также связывает представления о счастливой и свободной жизни с приятным чаепитием: «Как вкусен чай, когда он свежий, густой и когда в нем много сахару и сливок! Чрезвычайно вкусен! <...> Когда у меня будут свои деньги, я всегда буду пить такой чай, как этот» [6, с. 21].
Воссоздаваемая героем Чехова ситуация идиллического чаепития на балконе дает основания провести параллель и другого рода: в рассказе И.С. Тургенева «Два помещика» Мардарий Аполлоныч Стегунов чудесным летним вечером сидит на балконе и, с добрейшей улыбкой прихлебывая чай из блюдечка, повторяет в такт звуку кнута, которым секут «шалунишку Васю», «чуки-чук». Конечно, Чехов ставит иные акценты, но упоминание о том, что, по мнению Николая Ивановича, «телесные наказания вообще вредны, но в некоторых случаях они полезны и незаменимы» [7, с. 305], наводит на мысль, что приведенная параллель имеет право на существование.
Однако рассказчик не может простить брату в первую очередь не заявление о телесных наказаниях, не делающее ему чести, и не отношение к жене, которую он «держал впроголодь», а его с детской непосредственностью выражаемую радость по поводу выращенного в имении крыжовника. Рассуждая о том, как страшны самодовольство и равнодушие к общественной жизни, Иван Иванович опять же использует лексему «чай», и фраза с упоминанием чая обретает характер формулы: «Для меня нет теперь более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай» [7, с.307].
Чаепитие действительно оказывается в некоторых произведениях Чехова воплощением бессмысленного, бессодержательного существования, выразительнее всего об этом сказано, пожалуй, в рассказе «Архиерей»: «Похоже было, как будто в своей жизни она (мать главного героя. – М.В.) только и знала, что чай пила» [7, с. 463]. И все же гневное обличение мирного семейного чаепития выглядит несколько странным даже в контексте рассуждений о необходимости «человека с молоточком», который должен стоять за дверью каждого счастливого и напоминать, что в мире есть страдания.
В связи с этим возникает уже поднимавшейся в литературоведении вопрос, насколько рассказчик близок автору и в какой степени мы можем доверять его оценкам.
О том, что персонажи-рассказчики в «маленькой трилогии» не полностью выражают авторскую позицию, писали многие авторитетные исследователи творчества Чехова. Так, трудно не согласиться с выводами В.Б. Катаева: «Чимша-Гималайский интересен для автора как представитель еще одного типа людей, имеющих “личный взгляд на вещи” и поглощенных этим своим взглядом. Этот взгляд кажется герою “настоящей правдой”, но автор позволяет почувствовать субъективную обусловленность и относительность его позиции» [2, с. 246]. Для автора диссертации «Маленькая трилогия А.П. Чехова: литературная традиция XIX века и проблема рассказчика» В.Н. Шацева также принципиально важно отметить, что «в образах рассказчиков представлены три типа русских интеллигентов, истории которых (внутренние новеллы) недостоверны, пристрастны и говорят прежде всего о субъекте, а не об объекте повествования» [5, с. 4].
Иван Иванович является не только субъектом речи, но и объектом авторского изображения, и многие его высказывания (в том числе про вызывающее тяжелое чувство семейное чаепитие) объясняются особенностями его характера, мировоззрения и образа жизни. Важным представляется нам замечание В.И. Тюпы о том, что Иван Иванович «проявляет узость нравственного кругозора, провозглашая драматизм нормой жизни <….> Занятая <...> “экзистенциалистская” позиция отчаяния, чутко уловленная Чеховым в атмосфере эпохи, не оставляет в жизни места для чувства радости бытия» [4, с. 195].
Думается, что дело не только в мировоззренческих установках героя, но и в том, что одинокому Ивану Ивановичу не ведома радость чаепития в теплом семейном кругу, даже единственный родной брат оказывается внутренне чужим человеком.
Не обретают взаимопонимания и участники чаепития в доме Алехина – исповедь Ивана Ивановича равнодушно встречена слушателями: «<...> слушать рассказ про беднягу-чиновника, который ел крыжовник, было скучно» [7, с. 308]. Такая ситуация взаимного отчуждения и внутреннего одиночества героев характерна для произведений писателя, однако функция мотива чаепития в «Крыжовнике» не сводится к тому, чтобы лишний раз подчеркнуть, как сложно людям услышать и понять друг друга даже тогда, когда обстановка, казалось бы, к этому располагает.
В последний раз лексема «чай» появляется в рассказе Чехова в контексте, не имеющем прямого отношения к изображенным в нем действующим лицам. Повествователь фокусируется на висящих в гостиной портретах: «И то, что они сидели в гостиной, где всё – и люстра в чехле, и кресла, и ковры под ногами говорили, что здесь когда-то ходили, сидели, пили чай вот эти самые люди, которые глядели теперь из рам <...>, – это было лучше всяких рассказов» [7, с. 308].
С одной стороны, чай, который пили когда-то изысканные дамы и генералы, изображенные на портретах, выступает в данном контексте как оппозиция крыжовнику, который ел скучный «бедняга-чиновник», так и не сумевший по-настоящему приобщиться к миру дворянской культуры. С другой стороны, упоминание о чаепитии подчеркивает, что люди, чьи лица стали деталью интерьера, когда-то были живы, радовались, печалились, имели бытовые привычки, как и те, кто сидит сейчас за чайным столом, что заставляет задуматься одновременно о связи времен и быстротечности жизни.
Таким образом, мотив чаепития оказывается в рассказе «Крыжовник» сквозным – ситуация чаепития, объединяющая и разъединяющая героев, дает возможность поставить вопросы, ответы на которые каждый из читателей должен найти сам.
Список литературы
1.Бурдин И.В. Концепт «чай» в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. – 2021. – № 3. – С. 79 – 85.
2. Катаев В.Б. Проза Чехова: проблема интерпретации. – М: Изд-во Московского университета, 1979. – 327 с.
3. Левитанский Ю. Д. Избранное: Стихи/ Предисл. Ю. Болдырева. – М.: Худож. лит., 1982. – 559 с.
4. Тюпа В.И. Анализ художественного текста: учеб. пособие для студ. филол. фак. высш. учеб. заведений. – 3-е изд. – М.: Издательский центр «Академия», 2009. – 336 с.
5. Шацев В.Н. Маленькая трилогия А.П. Чехова: литературная традиция XIX века и проблема рассказчика: Автореф. дис. канд. филол. наук. – С-Петербург, 2010. – 22 с.
6. Чернышевский Н.Г. Что делать? – Л.: Наука, 1975. – 876 с.
7. Чехов А.П. Собрание сочинений: В 12 т. – М.: Гослитиздат, 1954 —1957. – Т. 8. – 558 с.