Теория литературы. Текстология | Филологический аспект №07 (87) Июль 2022

«Осталось только имя»: номинологическое мерцание как прием (на материале романов В. Набокова и М. Варгаса Льосы)

Ковалев Борис Вадимович
Исследователь Филологического факультета Санкт-Петербургского Государственного Университета, член Союза писателей СПб, bvkovalev@yandex.ru

Аннотация: В статье анализируется номинологическое мерцание как прием в романах В. Набокова «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» и «Бледный огонь» и в романах М. Варгаса Льосы «Город и псы» и «Зеленый дом». Дается определение номинологического мерцания, рассматриваются история и эволюция приема на примере различных античных, средневековых и возрожденческих текстов. На основании подробного анализа ключевых номинаций исследуемых романов выделяются варианты реализации приема, свойственные поэтике В. Набокова и М. Варгаса Льосы. Делается вывод, что в приведенных текстах В. Набокова и М. Варгаса Льосы прием номинологического мерцания представлен во всей своей полноте –– он оказывается не просто одним из базовых авторских приемов, но играющим фундаментальную роль для организации текста на структурном, психологическом и нарратологическом уровнях. В заключении выстраивается ряд оппозиций: перволичность – третьеличность, линейность – нелинейность, однозначность – неоднозначность, лингвистичность – алингвистичность, – как критерии определения особенностей реализации приема.
Ключевые слова: Набоков, Варгас Льоса, семантика имен, имя собственное, структура текста

Kovalev Boris Vadimovich
Research assistant at the Philological Faculty of St. Petersburg State University, Member of the Union of Writers of St. Petersburg

Abstract: The article analyzes the nominological flickering as a technique in the novels by V. Nabokov "The True Life of Sebastian Knight", "Pale Fire" and in the novels by M. Vargas Llosa "The City and the Dogs" and "The Green House". The definition of nominological flickering is given, the history and evolution of the device are considered on the example of various ancient, medieval and renaissance texts. On the basis of a detailed analysis of the key nominations of the studied novels, the variants of the implementation of the technique, characteristic of the poetics of V. Nabokov and M. Vargas Llosa, are distinguished. It is concluded that in the texts cited by V. Nabokov and M. Vargas Llosa, the technique of nominological flickering is presented in its entirety - it turns out to be not just one of the basic authorial techniques, but plays a fundamental role in organizing the text at the structural, psychological and narratological levels. In conclusion, a number of oppositions are built: primary - third-personality, linearity - non-linearity, unambiguity - ambiguity, linguisticity – non-linguisticity as criteria for determining the features of the implementation of the technique.
Keywords: Nabokov, Vargas Llosa, semantics of names, proper name, text structure

Выполнено в рамках гранта «Литературные тексты и их язык vs количественные, корпусные и компьютерные методы: взаимное тестирование (Набоков и сопоставительный материал): 2022 г. этап 3", (ID: 92565342)»

Номинологическое мерцание как прием представляет особый интерес для изучения с позиций компаративистики и общей поэтики. Именно подробное и системное исследование и описание этого приема позволяет пролить свет на ряд авторских стратегий, сопряженных с самыми разными текстуальными аспектами: сюжетом, повествованием, стилем, фоникой, графикой, психологией и проч. Поняв, как автор работает с конкретными номинациями своих героев, как имена соотносятся с образами, мы можем составить более полную картину поэтики того или иного писателя, поскольку имя как прием, метафорически говоря, служит универсальным ключом от дверей многих уровней текста – и только исследователь волен настраивать оптику, выбирая, какой из факторов оказывается более существенным в конкретном случае. Однако, несмотря на кажущуюся очевидность существенного значения номинации как элемента текста, проблема номинологического мерцания до сих пор остается мало изученной и мало сформулированной, но от этого не становится менее актуальной. Поэтому в настоящей работе наша цель – охарактеризовать проблему в целом, показать варианты реализаций номинологического мерцания и найти точки соприкосновения между этими вариантами на материале романов В. Набокова и М. Варгаса Льосы.

Выбор именно этих авторов обусловлен тем, что и В. Набоков, и М. Варгас Льоса являются авторами с ярко-выраженными стилистическими особенностями, их тексты насыщены многообразными приемами, среди которых значительную роль играет и оперирование именами собственными персонажей. Кроме того, В. Набоков и М. Варгас Льоса – представители разных ветвей одной большой европейской литературной традиции: первый – часть оси «Северная Европа – Северная Америка», второй – «Южная Европа – Южная Америка». Тем интереснее рассмотреть, как функционирует один и тот же прием в текстах столь разных и в то же время столь похожих авторов: северного и южного модернистов, уделяющих огромное внимание стилю, приему и конструированию собственных текстов.

Вообще говоря, номинологическое мерцание является одним из древнейших приемов. Мы бы рискнули дать следующее определение: номинологическое мерцание – это прием, состоящий в умышленном сокрытии автором истинной  номинации того или иного персонажа в определенной текстуальной ситуации. На древнем этапе наиболее характерная форма мерцания – умалчивание некого персонажа о собственном имени. При этом истинная номинация часто подменяется нулевой. Первое упоминание в литературе можно отыскать у Гомера («Одиссея», Песнь V). Хитроумный Улисс называет Полифему ложное имя (Никто), чтобы впоследствии спастись от разгневанного циклопа. Надо сказать, что здесь нулевая номинация Одиссея обыгрывается особенно удачно: подобного рода мерцание служит не только важным сюжетным инструментом, но и демонстрирует главное качество героя – хитроумие. Умалчивает о своем имени поначалу и Орест в «Электре» Софокла – и лишь впоследствии открывается сестре: «Орест (показывая ей свой перстень). Печать отца ты знаешь? Взгляни, проверь, сказал ли правду я!» [10].

Развитие приема наблюдается, например, в «Декамероне» (день второй, новелла третья). Здесь схема иная – молодой Алессандро встречает в дороге аббата, который начинает проявлять к нему эротический интерес. Однако вскоре выясняется, что аббат на самом деле – женщина. При этом мерцание становится двойным: «Алессандро хотя и не знал, кто она, но имея в виду ее свиту, считал благородной и богатой, а что она красавица, это он видел, потому, недолго думая, отвечал, что если ей так угодно, то и ему очень по нраву» [1]. И только прибыв в Рим, Алессандро узнает, что его возлюбленная – дочь английского короля. Схема усложняется, индентификация удлиняется, при этом в тексте все еще нет номинаций. Цепочку «преобразований» аватаров персонажа можно записать так: образ-маска (аббат) – некая женщина – дочь английского короля.

Используется прием номинологического мерцания и во втором томе «Дон Кихота». Бакалавр Самсон Карраско решает вернуть героя домой, победив рыцаря печального образа во время поединка, но с первой попытки у него не получается – и тогда он предпринимает новую: «Я вижу, сеньор, что вы пришли для того, чтобы узнать, кто я; и, так как мне незачем скрываться, я вам открою это с полнейшей правдивостью, пока слуга будет снимать с меня доспехи. Знайте, сеньор, что меня зовут бакалавр Самсон Карраско; я живу в том же селе, что и Дон Кихот Ламанчский, безумие и дурачества которого внушают глубокое сострадание всем, кто его знает, а один из тех, кого они особенно печалили, – это я; решив, что средство к его исцелению – это покой и возвращение домой на родину, я прибегнул к хитрости, чтобы заставить его вернуться» [9, с. 365]. Именно этот случай представляется для нас важнейшим, поскольку знаменует собой переходный этап: прежде читателю (слушателю или зрителю) было известно истинное положение вещей, какой персонаж скрывается под некой номинацией. Даже в приведенной новелле из «Декамерона» неопределенность, связанная с полом аббата, разрешается чрезвычайно быстро. В «Дон Кихоте» же реципиент оказывается в той же ситуации восприятия, что и герой, поскольку поначалу не знает, кто скрывается под именем рыцаря Белой Луны (можем только догадываться по небольшим текстуальным намекам) и идентификация персонажа устанавливается лишь спустя некоторое время.

Обзор эволюции номинологического мерцания немыслим для короткой статьи. Однако мы вкратце показали зарождение игровой специфики приема и зафиксировали важную смену фокуса, произошедшую в Новое время: если для ранней стадии характерна преимущественная осведомленность читателя об истинной номинации героя, о подлинном соотношении имени и образа, то в новую эпоху ключевой особенностью становится введение читательской неосведомленности. Именно с ее помощью открывается пространство для литературной игры не только на сюжетном (единственное функциональное поле этого приема на раннем этапе), но и на лингвистическом, психологическом и повествовательном уровнях.

На наш взгляд, полнота и наивысшая степень разнообразия номинологического мерцания как приема достигается в романах В. В. Набокова и М. Варгаса Льосы. Именно на материале их текстов нагляднее всего можно продемонстрировать и описать весь функциональный потенциал этого приема.

В первом англоязычном романе Набокова «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» проблема номинологического мерцания актуализируется уже при переводе названия. Г. Барабтарло так переводит «The Real Life of Sebastian Knight» в 2008 году: «Истинная жизнь Севастьяна Найта»[1] [6]. Однако в более раннем переводе С. Ильина (1993 г.) видим иную версию: «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» [5]. Такое пространство для интерпретации обусловлено языковой игрой, заложенной самим Набоковым: главный герой – В. – заявляет в финале текста, что он и есть Севастьян Найт, а буква «В», совпадающая на графическом уровне и в латинском, и в кириллическом алфавитах, служит своеобразным «порталом» между «русской» и «зарубежной» ипостасями героя. Однако, как отмечают Ковалев и Пугач, «Имя Севастьяна Найта, а равно и второстепенных персонажей романа, исследовалось и с другой стороны: фамилия главного героя (англ. Knight) может означать «шахматный конь», фамилия его подруги – Бишоп (англ. Bishop), то есть «слон» в шахматах, роковой любви – Лесерф («ферзь»). Композицию всего романа в таком случае можно уподобить шахматной партии» [4, с. 169].

Как видим, номинация рассказчика соединяет его фигуру с образом Себастьяна Найта на графическом уровне. При этом «валентности» этого имени открыты и для других интерпретаций: «Knight» (рыцарь) созвучен с «night» (ночь), в то же самое время «Knight» есть обозначение шахматного коня, что вполне укладывается в общую систему номинаций романа. Заметим, что и в случае с другим носителем мерцающей номинации – В. – также наблюдается множественность вариантов: «В.» может естественным образом отсылать и к имени самого Владимира Набокова, и к имени Севастьяна Найта. Прием формализуется, приобретает технический характер, Набоков работает уже не с нулевым именем (хотя и не раскрывает полной номинации рассказчика) и извлекает максимум семантического многообразия из морфонологической неопределенности.

В. Набоков продолжает развитие приема в «Бледном огне». Здесь номинологическое мерцание становится структурообразующим инструментом. Ключевым вопросом романа является идентичность главного героя: кем на самом деле является Кинбот? Вполне допустим вариант, что Кинбот, Боткин, Шейд и Карл Возлюбленный являются одним человеком, однако в тексте разгадки нет. Набоков – быть может, и даже скорее всего намеренно запутывая читателя, – мнимо проясняет некоторые аспекты романа: «Например, малосимпатичный комментатор — вовсе не бывший король Земблы и не профессор Кинбот, а сумасшедший русский профессор Боткин (Botkine). В его комментарии много замечаний, касающихся энтомологии, орнитологии и ботаники. Рецензенты утверждают, будто я втиснул в роман мои любимые темы. Но они не заметили, что Боткин в них ничего не смыслит и все его замечания чудовищно ошибочны» [3, с. 212].

Однако наша цель – не отыскать истинную идентичность главного героя «Бледного огня» и не найти единственно верное соотношение «имя героя – образ героя», а показать множественность вариантов реализации приема номинологического мерцания. Как справедливо отметил М.В. Окс, «проблема авторства поэмы и идентификации персонажей, определение двойников и прототипов в «БО» –– задачи, в принципе, неразрешимые. Сама идея подобного произведения предполагает наличие загадки, мистических совпадений, неразрешимых противоречий. И попытка… определить, кто есть кто в «БО»… противоречит самой идее игрового постмодернистского произведения» [8, с. 94]. И именно в «Бледном огне» мы обнаруживаем продолжение тенденций, имеющих место в «Подлинной жизни Себастьяна Найта». Основой приема становятся анаграммы (Боткин – Кинбот) и билингвизм (двуязычие Набокова-автора и его героя – и не важно, прибыл он из Земблы или России). В работе, посвященной проблеме множественности лингвистического материала в «конструкторе» «Бледного огня», М. В. Окс выявил: «Источником образования новых слов земблянского языка выступают языки германской группы (немецкий, английский, исландский, шведский), в меньшей пропорции представлены элементы романских языков –– латыни и французского» [8, с. 99-100]. Однако именно на уровне номинаций проблема полилингвизма оказывается особенно острой, поскольку номинологическая неопределенность является значимой не только для сюжета, но и сама по себе. Она оказывается самоценным инструментом, предназначенным для создания игры слов и соединения мнимо или действительно различных образов на формальном уровне. Именно номинация замыкает на себе ряд уровней, становясь своего рода центром всеобщей лингвистической множественности и неопределенности романа; оказывается их ярчайшим маркером.

Б. Бойд так пишет о «Бледном огне»: «Наиболее изощренное произведение Набокова стало парадигмой литературной неуловимости, выражением очевидной неопределенности» [11, с. 3]. Как видим, неопределенность номинологическая становится органической частью этого антиромана, основным принципом которого исследователь признает неопределенность как таковую.

Значительно более конкретен и однозначен в своих построениях перуанский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (2010) М. Варгас Льоса. Номинологическое мерцание присутствует уже в первом его романе и служит как для выстраивания повествования, так и для раскрытия психологических черт героев. Роман делится на две части по восемь глав в каждой. Главы делятся пробелами на нестабильные и непериодические главки. В восьмой главе первой части трагически погибает кадет Рикардо Арана по прозвищу Холуй –– это своего рода композиционный центр текста. С гибелью Холуя логичным образом прерывается его сюжетная линия –– воспоминания о девочке Тересе и взаимоотношения с ней. В тексте даны точки зрения сразу нескольких актантов: Альберто Фернандес, Рикардо Арана, Ягуар и Питон (Боа). Может быть, перед нами еще не самая сложная конструкция, но определенно цельная и устойчивая. Каждому актанту сопутствует определенная манера повествования, но все они пересекаются, образуя многозначную и многоплановую оптику: Альберто Фернандес появляется в частях с традиционным диалогом, Боа выстраивает диалог с собакой Худолайкой и в нем вспоминает и описывает произошедшее, перволичный дискурс Ягуара монологичен –– он словно исповедуется, повествование о Рикардо носит третьеличный и более отстраненный характер. У этого есть обоснование в свете поступательного развития образа героя. По М. Ф. Надъярных, его фигура «постепенно проявляется в двух первых главах романа, затем становится все более отчетливой, обретает необходимую многомерность –– личностность» [17, с. 635]. Однако все герои (пока остаются живы) появляются во всех частях, осложнением служит отсутствие номинации или использование прозвищ в некоторых частях: Альберто –– Писатель, Арана – Холуй. И лишь Ягуар и Питон остаются таковыми всегда. В этом –– начало «номинологического мерцания», которое достигнет пика в «Зеленом доме». В сущности, приемом, скрепляющим композицию, является контраст (отчасти эта тенденция задается названием текста, содержащим антитезу). Как отмечает Х. М. Дельгадо дель Агила, «именно литературные приемы, нацеленные на изображение контраста, позволяют нам наблюдать противопоставление всех элементов на протяжении всего романа» [12, с. 228].

Иное развитие получает прием номинологического мерцания во втором романе перуанского автора – «Зеленый дом». В этом тексте каждой главе соответствует определенная сюжетная линия, главы чередуются в ахронологическом порядке. Одни и те же персонажи в разных главках именуются по-разному, читатель не сразу понимает, что это одни и те же герои: Дикарка и Бонифация, сержант и Литума. Номинации таких персонажей сопряжены с определенной локацией – герой называется Литумой в Пьюре, а сержантом – в сельве. Главная героиня именуется дикаркой в Пьюре, а в остальных местах (сельва, Санта-Мария-де-Ньева) – Бонифацией. Кроме того, нелинейность повествования вносит определенные сложности для атрибуции читателями персонажей и их истинных номинаций. Однако ко второй половине романа автор сам «раскрывает» нам идентичности своих персонажей, поэтому изъятие путем сплавления с соседними отдельных глав и линий носит исключительно утилитарный характер; коль скоро сюжетная линия должна развиваться, а тайна имени того или иного персонажа раскрыта, не имеет смысла и поддержание атомарной системы главок. Показателен случай «политической истории»: агварун Хум рвет бумагу, которую ему дали полицейские: «Они поставят на бумаге штамп – и готово дело, он пойдет с нею искать сеньора Реатеги и Эскабино-дьявола, чтобы они ему все вернули… этот Хум не так глуп, он разорвал бумагу на клочки и бросил на площади» [2, с. 279]. Продолжать «политическую» главку бессмысленно: операция с каучуком закончена, линия доведена до конца.   

Таким образом, номинологическое мерцание как прием в двух ранних романах М. Варгаса Льосы имеет две тенденции. В «Городе и псах» отличительной чертой становится невозможность атрибутировать рассказчика в одной из линий повествования (Боа vs Ягуар). При этом подобная неоднозначность служит и для психологического раскрытия героев. В «Зеленом доме» прием обладает более формальным и структурообразующим функционалом – умышленное чередование номинаций сопряжено с нелинейностью повествования.

Итак, рассмотрев особенности реализации номинологического мерцания в текстах интересующих нас авторов, мы обнаруживаем несколько фундаментальных критериев, на основе которых уместно сопоставить особенности приема у Набокова и Варгаса Льосы.

1. Перволичность vs тиретьеличность. В. Набоков, как правило, ведет повествование от лица носителя мерцающей номинации. В этом случае прием непосредственно связан с категорией ненадежного рассказчика. М. Варгас Льоса же предпочитает третьеличное повествование.
2. Однозначность vs неоднозначность интерпретаций. Если В. Набоков оставляет пространство для читательской догадки и не дает нам единственного и неоспоримого ключа, то М. Варгас Льоса приводит четкое соответствие героя и номинации: сержант – Литума, Дикарка – Бонифация. У перуанского писателя соотношение номинации и героя можно представить как 1:1, а у В. Набокова – 1:n.
3. Линейность vs нелинейность. При этом оба автора предпочитают нелинейное повествование. Идентифицировать героя становится сложнее, отсутствие хронологической последовательности составляет благодатную почву для использования номинологического мерцания.
4. Лингвистичность vs алингвистичность. Однако с точки зрения характера игровой природы приема М. Варгас Льоса – больший традиционалист, нежели В. Набоков. Он менее внимателен к «внешней форме слова», имена героев или их субституты чаще ориентированы на характеристику персонажа с позиции психологии или сферы деятельности (Ягуар, Питон, Сержант, Дикарка), выстроены менее изобретательно и не представляют интереса с точки зрения игры слов. Из истории приема можно сделать вывод, что по этому критерию номинологическое мерцание обрастает функционалом на трех уровнях: поначалу – сугубо сюжетном, затем – на уровне характеристики героя и наконец на игровом. Примечательно, что Одиссей-Никто у Гомера  обладает всеми тремя функциями. М. Варгас Льоса бежит игры на языковом уровне. В. Набоков же использует номинации героев для выстраивания разного рода лингвистических игр: уподобление сюжету шахматной партии, установление взаимосвязей между различными номинациями (В. и Себастьян, Боткин и Кинбот и т.д.)

С древних времен и до наших дней не раз менялись фокус приема и сфера его воздействия –– «игра номинаций», первоначально осуществлявшаяся между персонажами, к XX в. вышла на уровень «автор –– читатель», а умение в нужный момент повествования ввести ту или иную номинацию персонажа для достижения авторских целей стало своего рода необходимым приемом для любого писателя – и В. Набоков и М. Варгас Льоса не являются исключениями. Однако смена фокуса не означает замещения одного типа приема другим. Несомненно, что номинологическое мерцание как прием неоднородно и разнообразно – одновременно сосуществует несколько разных вариантов его реализации даже в рамках поэтики одного автора, что мы продемонстрировали в настоящей работе. В самом общем виде мы рискуем предложить типологию вариантов этого приема, основываясь на следующих критериях: 1) от какого лица ведется повествование и как точка зрения повествователя соотносится с точкой зрения носителя мерцающей номинации; 2) дается ли конкретный ответ на вопрос, какое соотношение героя и номинации является верным (осведомлен ли об этом читатель заранее, узнает ли истину впоследствии или вообще не получит ответа); 3) является ли повествование линейным (нелинейность – признак дополнительного и более позднего усложнения приема); 4) имеет ли место в случае конкретной мерцающей номинации игра слов, обеспечивающая дополнительную семантическую нагрузку (и нередко, как следствие, сообщающая множественность интерпретаций), или же речь идет о сугубо сюжетной и характеризующей функции номинации.

1. Бокаччо Дж. Декамерон. [Электронный ресурс]: http://lib.ru/INOOLD/BOKKACHO/dekameron.txt_with-big-pictures.html#17 Дата обращения: 01.07.2022
2. Варгас Льоса, М. Зеленый дом. – М.: Прогресс, 1971. – 410 с.
3. Владимир Набоков "Знаете, что такое быть знаменитым писателем ?..". Из интервью 1950–1970-х годов Составление и предисловие Н. Г. Мельникова. Переводы с английского, французского и итальянского Н. Мельникова, М. Дадяна и Е. Лозинской // Иностранная литература. – 2003. – № 7. – С. 212-213
4. Ковалев Б.В., Пугач В.Е. Имя собственное в рассказах В.В. Набокова (на примерах рассказов «Подлец» и «Рождество») // Вестник Костромского государственного университета. 2020. Т. 26, No 2. С. 169–176. DOI 10.34216/1998-0817-2020-26-2-169-176.
5. Набоков В. В. Собрание сочинений : в 5 т. – СПб. : Симпозиум, 2004. Т. 3. – 702 с.
6. Набоков В.В. Истинная жизнь Севастьяна Найта / Пер. с англ. Г. Барабтарло. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012. – 352 с.
7. Надъярных М.Ф. Марио Варгас Льоса // История литератур Латинской Америки. Т. 5 Очерки творчества латиноамериканских писателей ХХ в. – М.: ИМЛИ РАН, 2005. – С. 622-664.
8. Окс М.В. Полилингвизм в романе В. Набокова «Бледный огонь» // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2006. No 8. C. 93–100.
9. Сервантес М. де С. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Т. 2 / пер. под ред. Б.А. Кржевского и А.А. Смирнова. – М.: Наука, 2003. – 790 с.
10. Софокл. Драмы / пер. Ф.Ф. Зелинского. – М.: Наука, 1990. – 606 с.
11. Boyd B. Nabokov's Pale Fire: The Magic of Artistic Discovery. – Princeton: Princeton Univ. Press, 1999. – P. 3.
12. Delgado Del Aguila, J. M. Trabajo técnico en La ciudad y los perros. Estudios críticos tras su lectura // Sincronía. – 2020. – Vol. XXIV(77). – P. 224-245.