Русская литература | Филологический аспект №07 (87) Июль 2022

О роли пушкинского претекста в рассказе А.И. Куприна «Игрушка»

Даренская Наталья Александровна
канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка, Санкт-Петербургский государственный педиатрический медицинский университет, РФ, г. Санкт-Петербург, darn.formidable@mail.ru

Аннотация: В статье анализируется роль пушкинского претекста (стихотворения «Если жизнь тебя обманет…») в рассказе А.И. Куприна «Игрушка». Показано, что связующим смысловым звеном анализируемых текстов являются два полярных, противоположных мотива – мотив ожидания, веры в «день веселья» и мотив разочарования, обманутых надежд. Философским абрисом и одной из ключевых тем двух текстов является утрата романтических иллюзий. Высказано предположение, что купринский рассказа изоморфен содержанию пушкинского стиха, угадывается общий синопсис (ожидание «веселья», сменяющего унылость) с разницей в композиционно-временных сдвигах. Автор полагает, что пушкинский претекст (тема времени и осмысления жизни) является философско-тематическим вектором, значимым для понимания и смысловой интерпретации купринского рассказа.
Ключевые слова: А.И. Куприн, А.С. Пушкин, претекст, литературная игра, интертекст.

Darenskaya Natalia Alexandrovna
Candidate of Philological Sciences (Ph.D), associate Professor of the russian language department, Saint Petersburg state University pediatric medical University, Russia, Saint-Petersburg

Abstract: The article analyzes the role of Pushkin's pretext (the poem "If life deceives you ...") in A.I. Kuprin's story "Toy". It is shown that the connecting semantic link of the analyzed texts are two polar, opposite motives – the motive of expectation, faith in the "day of fun" and the motive of disappointment, disappointed hopes. The philosophical outline and one of the key themes of the two texts is the loss of romantic illusions. It is suggested that the Kuprinsky story is isomorphic to the content of Pushkin's verse, a general synopsis is guessed (the expectation of "fun" replacing despondency) with a difference in compositional and temporal shifts. The author believes that Pushkin's pretext (the theme of time and the understanding of life) is a philosophical and thematic vector, significant for understanding and semantic interpretation of the Kuprin story.
Keywords: A.I. Kuprin, A.S. Pushkin, pretext, literary game, intertext.

Небольшой по объёму ранний рассказ писателя, созданный в новеллическом жанре, имеет значимые признаки последнего – остросюжетность и неожиданный финал: герой предвкушает встречу со своей бывшей любовницей, которую не видел два года, готовит подарок-игрушку для ее малолетнего сына, предается воспоминаниям, всё более подогревающим остывшую страсть, но, приехав, застает сцену похорон мальчика и … уезжает обратно, так и не решившись увидеться со своей бывшей пассией. Однако в ходе чтения внимание привлекает не столько сюжетная драматичность рассказа, сколько осмысление «чужого» претекста как самим автором, так и читателем, как известно, являющимся не пассивным реципиентом, а активным участником в процессе интерпретации текста, нередко привносящим в него новые смыслы.

По мнению И.П. Смирнова, «…любые контакты между текстами сопрягаются с какой-либо одной фигурой или одним тропом: взятая сама по себе интертекстуальность может < …>  изображаться исключительно в виде метонимии (цитата замещает “референтный текст” по принципу pars pro toto)» [1, 15]. Таким референтным текстом в рассказе Куприна является надпись на конверте, сделанная героем (Ждановым): «Что прошло, то будет мило» [2, 256]. Обращает внимание слегка неточное имплицитное (за расплывчатым «надпись из своего любимого поэта» прямо авторство не указывается) цитирование последней строки пушкинского стихотворения «Если жизнь тебя обманет…» (1825), неточность, допущенная вовсе не из-за казуальности, а имеющая, на наш взгляд, нарочитый характер и несущая определенную семантическую нагрузку.

Обратимся к пушкинскому тексту, в силу небольшого объема приведем его полностью:

Если жизнь тебя обманет,

Не печалься, не сердись!

В день уныния смирись:

День веселья, верь, настанет.

Сердце в будущем живет;

Настоящее уныло:

Все мгновенно, все пройдет;

Что пройдет, то будет мило [3, 96].

Неточность заключается во времени глагола в последней строфе: в стихотворении Пушкина используется форма будущего времени («пройдет»), в рассказе Куприна глагол употреблен в прошедшем («прошло»).

На первый взгляд, цитата из пушкинского стихотворения ничего не говорит и ничто не предвещает, отчасти потому, что помещена в начале развития событийного ряда, отчасти по выраженной успокаивающе-примирительной тональности самой строчки.  Однако она уже коннотативно задает тему обмана («жизнь обманет»), подготавливает трагический финал посредством экстраполяции в весь стихотворный поэтический контекст. Завершающая поэтический шедевр, последняя строка неизбежной ретроспекцией отсылает к заглавной, которая одновременно служит и названием стихотворения. Таким образом, в искушенном читательском восприятии крошечный поэтический «осколок» актуализирует семантический комплекс всего пушкинского текста. Попробуем рассмотреть поэтический претекст как философско-тематический вектор, значимый для понимания и смысловой интерпретации купринского рассказа.

 Связующим смысловым звеном рассматриваемых текстов являются два полярных, противоположных мотива – мотив ожидания, веры в «день веселья» и мотив разочарования, обманутых надежд.

Рассказ Куприна начинается с того, что Жданов (говорящая фамилия!) испытывает неописуемое волнение, подъезжая к городу. Повествование с самого начала строится по нарастающей внутреннего томления, исступления: жизнь героя все более и более сгущается, концентрируется вокруг ожидания встречи. О настоящей жизни Жданова – доволен ли он своим положением, счастлив ли, имеет ли семью, – читатель не получает никаких сведений. Автор-рассказчик сообщает лишь то, что «герой взял недавно двухмесячный отпуск, чтобы привести в порядок доставшееся ему неожиданно по наследству имение» [2, 256]. Судя по авторскому умалчиванию, а также тому, насколько герой поглощен будущей встречей, его настоящая жизнь скучна и уныла, как в пушкинском стихотворении: «Сердце в будущем живет// Настоящее уныло». Единственным, поистине волнующим героя, оказывается его воспоминание о былом увлечении Антониной Васильевной, когда-то он недооценил эту связь, даже тяготился ею, но теперь «воспоминания о прошлой любви окрасились «в поэтический, грустный и сладкий колорит» [2, 256].

Тема времени и осмысления жизни, значимая в стихотворении Пушкина, играет большую роль в рассказе Куприна. Настоящая жизнь героя – в прошлом, в воспоминаниях, поэтому новой встречей он пытается вернуть ее. Любовь уже прошла, дни веселья в прошлом, однако герой жаждет возвратить себе былое веселье, хотя бы на непродолжительное время – период отпуска. Но это ожидание не сбывается, жизнь обманывает его. Сюжет купринского рассказа отчасти изоморфен содержанию пушкинского стиха, угадывается общий синопсис (ожидание «веселья», сменяющего унылость) только с разницей в композиционно-временных сдвигах.

В жизнерадостно-утверждающем стихотворении Пушкина значимы две временные константы – настоящее и будущее, при этом акцентируется обращенность лирического героя и читателя в будущее («обманет»; «настанет»; «пройдет»). Прошедшего времени на грамматическом уровне нет, оно скорее подразумевается как некая неотвратимая будущность: «Все мгновенно, все пройдет//Что пройдет, то будет мило». В рассказе Куприна временной фокус в равной мере обращен как в прошлое (воспоминания о былой любви), так и в будущее (ожидание встречи). Лишь только в финале появляется неприглядное настоящее – ужасное и неотвратимое, которое напрочь разбивает романтические мечты и планы героя. Легковесное сослагательное «если…»  пушкинского шедевра превращается у Куприна в тяжелую неотвратимую реальность жизненного обмана.

Известно, что пушкинское стихотворение обращено к молоденькой пятнадцатилетней девушке – Е. Н. Вульф, то есть адресатом является женское лицо, в купринском рассказе строчки обращены к герою, точнее – самоадресованы. Вольно процитированную строку герой фиксирует своей рукой на конверте, в которой хранит записочки от бывшей возлюбленной, тем самым давая личную оценку прошлым отношениям.

Хотя стихотворение Пушкина принято относить к «романтическим», оно, проповедующее трезвый взгляд на жизнь, стоическую необходимость всегда быть готовым воспринимать удары судьбы, по факту лишено всякой романтической патетики. В связи с этим можно утверждать, что философским абрисом и одной из связующих тем двух текстов является утрата романтических иллюзий. Рассмотрим, как маркируется (репрезентируется) романтический топос в рассказе Куприна.

Во-первых, это прилагательные, которыми характеризует автор-рассказчик любовные воспоминания героя: «поэтический, грустный и сладкий». Во-вторых, посредством ряда мотивов и деталей, в частности, это различные цветочные коннотации, акцентируемые как прямо (запах флорентийского ириса, преследующего героя), так и опосредованно, через авторскую игру с семантикой фамилии героини. Возлюбленная и все, что ее окружает, ассоциируются с флорентийским ирисом: «Ирисом пахли и ее письма к нему, и этот аромат каждый раз, когда он читал ее строки, необыкновенно ярко воскрешал перед ним ее образ» [2, 257]. Флорентийский ирис в энциклопедических источниках обозначен как белый (ср. возлюбленная – блондинка) с небесно-голубыми переходами цветок, отличающийся изысканностью и декоративностью, и эта соотнесенность имеет отчетливые романтические коннотации. На этом цветочная тема не исчерпывается, поскольку в фамилии героини (Ленарская) можно усмотреть возможную отсылку к названию другого растения – дикого льна (linaria vulgaris), что подкреплено как деталями во внешности женщины («пышная и томная блондинка», «завитки белокурых волос»), так и ребенка («длинные льняные локоны»). Романтический топос сопряжен и с описанием внешности сына героини – Вити. Мальчик напоминает средневекового пажа и инфанта с длинными льняными локонами, нежным цветом лица, одетого в изысканные бархатные кружевные костюмчики. В финале, в сцене похорон описание внешности ребенка в гробу практически не меняется, подчеркиваются «нежное личико», «длинные льняные локоны», только изысканность одежды подменяется «маленьким нарядным гробиком».

Общий тематический знаменатель пушкинского и купринского текстов – утрата романтических иллюзий, реализуется в рассказе знаковым финальным жестом разбивания волшебного фонаря - камеры, которую герой намеревался подарить ребенку. Это сцена вполне символична, читается как прямое прощание со сказкой (ср. констатация невозможности рассказывать сказки на ночь ребенку). Жест уничтожения «дорогой игрушки» читается и как прощание с романтическими иллюзиями, окончательная точка в отношениях с женщиной (ср. традиционный культурный стереотип «женщина =игрушка»), полная утрата надежд на продолжение отношений.

Заданные пушкинским стихотворением бинарные философские оппозиции «веселье» - «уныние»; «обман» - надежда» на смысловом и сюжетно-композиционном уровне значимы и в рассказе Куприна. Метафорически они представлены в образе огня и света (свет=надежда; свет=жизнь) по нисходящей градации «яркое свечение – затухание, темнота». Уже в первых строках рассказа в сцене подъезда к городу, в репликах извозчика и в описании пейзажа свет маркируется как радостный добрый знак («Ишь, огни-то»; «Ровно зарево»; «отблеск уличных фонарей»). Находясь в предвкушении встречи, герой видит «внизу веселые огоньки города, разбросавшегося по громадной, широкой долине» [2, 256]. Показательно, что поэтика фамилии возлюбленной тоже может быть связана с темой огня. Существует этимологическая версия об арабском происхождении корня «ленар», переводимого как «пожар», «огненный», «свет» [4]. То есть герой в своих устремлениях метафорически все время тянется к свету, к полноте жизни, к веселью.

Впоследствии при приближении к дому Ленарских «огонь в окне» окажется обманчивым счастливым знаком семейного благополучия. «“Слава  богу, есть огоньˮ, – подумал Жданов, радуясь тому, что застанет Антонину Васильевну дома, и считая это  счастливой приметой» [2, 258]. При входе в дом образ яркого огня сменяется вначале «неосвещенным залом» и косо падающим на паркет светом от лампы в гостиной, а далее, в сцене похорон яркий свет будет замещен концом зажженной свечи, которым дьячок водит по строкам.

Проведенный анализ свидетельствует, что пушкинский претекст не является спонтанной случайностью у Куприна, а служит нарочитым приемом литературной игры, отправной точкой в порождении новых смыслов при создании собственного оригинального литературного продукта.

1. Смирнов И.П. Порождение интертекста (элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака)/ И.П. Смирнов – Санкт-Петербург: Издательство СПБГУ, 1995. –193 с.
2. Куприн А.И. Собрание сочинений в 9 т. М.: Художественная литература, 1970. Т.1: Произведения 1889-1896 гг. –1970. – 512 с.
3. Пушкин А.С. Собрание сочинений в 10 томах. –М.: Гослитиздат, 1959. -Т. 2: Стихотворения. 1823-1836. - 1959. - 799 с.
4. Значение и происхождение имени Ленар – судьба и характер человека [Электронный ресурс]. URL: http://www. azastroteam.ru/imena/lenar (дата обращения 01.07.22)