Русская литература | Филологический аспект №6 (38) Июнь, 2018

Национальное самосознание русской эмиграции первой волны как литературоведческая проблема

Корчевская Ольга Валерьевна,
к. филол. наук, ассистент кафедры русской и зарубежной литературы, Таврической академии (структурное подразделение), ФГАОУ ВО «Крымский федеральный университет им. В. И. Вернадского»,РФ, Республика Крым, г. Симферополь, ok_vs@inbox.ru

Аннотация: В статье выясняется степень изученности и методология исследования в современном литературоведении представлений о русской специфике и ее соотношении с общеевропейской и всемирной традицией в литературе эмиграции. Рассматриваются различные концепции русской национальной специфики, и, в частности, русский европеизм и русский византизм, в которых продолжались и развивались идеи, идущие от славянофильства и западничества XIX века. Выясняется, что доминантой эмигрантской литературы является «русская тема», «русская идея», концепты «России» и «русскости»; в своих представлениях о «русскости» эмиграция прежде всего опиралась на опыт отечественной литературы, образы русских писателей, приспособленные к нуждам нового времени. При этом у старшего поколения эмиграции русская литературная традиция ассоциировалась с А. Пушкиным и Ф. Достоевским, а у младшего – с М. Лермонтовым и А. Блоком. Делается вывод, что восприятие русской дореволюционной традиции в эмиграции было неоднозначным: не только в модернизме, но и в классике второй половины XIX века эмигранты находили, наряду со здоровыми, ложные, «болезненные» основы, приведшие в конце концов к трагедии революции.
Ключевые слова: литература русской эмиграции первой волны, национальное самосознание, «русскость», русская идея, русская традиция, русский европеизм

Korchevskaya Olga Valerievna
Ph.d., Assistant Professor,Crimea Federal V.I. Vernadsky University, Simferopol, Crimea Republic, Russia, ok_vs@inbox.ru

Abstract: The article examines the stage and methodology of the contemporary literary research on the perception of Russian tradition and its relation to European and world traditions in Russian émigré literature. Various theories of Russian national specifics are considered, namely Russian Europeanism and Russian Byzantinism, which developed the ideas of Slavophilia and Westernisation of the nineteenth century. The article proves that the dominant feature of émigré literature is the "Russian theme", the "Russian idea", the concepts of "Russia" and "Russianness". It reveals that the emigrants’ ideas of "Russianness" are based on the experience of Russian literature and the images of Russian writers, adapted to the needs of modern times. The older emigrants associated Russian literary tradition with A. Pushkin and F. Dostoevsky, while the younger ones - with M. Lermontov and A. Blok. It is concluded that the perception of Russian pre-revolutionary tradition in emigration was ambivalent: the emigrants found in modernism as well as in the classics of the second half of the 19th century not only healthy foundations, but also false and morbid ones, which had finally led Russia to the tragedy of the revolution.
Keywords: Russian émigré literature, national identity, “Russianness”, Russian idea, Russian character, Russian tradition, Russian Europeanism

Национальное самосознание – объединяющая основа, «стержень» культуры русского зарубежья [7]. Лучше всего в этом аспекте на сегодняшний день изучено философское наследие русского зарубежья, включая самые разные общественно-политические направления (националистов, евразийцев, новоградцев, религиозных философов круга журнала «Путь»).

Литературоведческих работ, рассматривающих проблему русской национальной специфики и соотношения национального и универсального в эмигрантском сознании, значительно меньше. Между тем, как показала докторская диссертация О. Т. Паламарчука, изучение русской литературы сквозь «призму диалектики национального и общечеловеческого начал» позволяет выделить в ней разные этапы оформления «нравственно-эстетического идеала» и показать его «влияние на формирование национальной ментальности», а также увидеть процесс «культурно-исторического «сближения – отталкивания» разнородных в философско-этическом и нравственно-эстетическом отношении творческих систем» [14, с. 4]. Особенно продуктивным такой подход исследователи считают для русской литературы ХХ века, существовавшей в трех потоках: литературы эмиграции, метрополии и «потаенной» литературы. По мнению М. М. Голубкова, главным синтезирующим фактором русской национальной культуры, позволяющим «преодолевать многочисленные “расколы” и “разрывы” национальной истории», является русская ментальность, русский характер, русская идея [2, с. 3–28].

Современное литературоведение только накапливает материал по разным аспектам проблемы национального самосознания в литературе русской эмиграции первой волны. Поэтика русского характера в эмигрантской и советской литературе первой половины XX века (И. Шмелев, М. Шолохов, Е. Замятин, А. Куприн, М. Пришвин, Б. Зайцев, В. Набоков, И. Бунин) рассматривается в докторской диссертации Н. Ю. Желтовой (2004). Проблемы русской этнотипологии в литературе эмиграции касается докторская диссертация О. Ю. Юрьевой (2003). Исследовательница приходит к выводу, что в понимании русского характера писатели первой половины ХХ века основывались на типологии персонажей Ф. М. Достоевского. «Отрицательный полюс национальной ментальности», представленный в образе «подпольного героя», был воплощен в героях А. Белого, М. Алданова, А. Ремизова. Идеал «русской личности» («соборная личность»), отмеченный такими чертами, как «простодушие, чистота, кротость, широкость ума и незлобие», получил образное воплощение в героях Б. К. Зайцева, И. С. Шмелева [23, с. 495].  О. Юрьева подчеркивает, что «соборная» или «сильно развитая личность» представляет единство индивидуального и всечеловеческого. По ее словам, это «человеческий универсум, включающий в свое индивидуальное бытие – бытие вселенское, не мыслящий своего существования вне гармонии и духовной общности с другими людьми и воспринимающий мир как одухотворенное всеединство, требующее его живого участия, сочувствования и сострадания» [23, с. 499]

Исследованию специфики образа России в литературе эмиграции посвящены диссертации И. И. Пули «Образ-миф России в русских романах В. В. Набокова» (1996); С. В. Полторацкой «Мотив “потерянной” России в эмигрантском творчестве И. А. Бунина и И. С. Шмелева» (2006); Л. А. Макаровой «Воцерковленная Россия в художественном изображении И. С. Шмелева: Малые жанры прозы» (2007); статьи Е. Пономарева «Россия, растворенная в вечности. Жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции»; Ф. Сузи «“Одинокий империалист”, или Осмысление изгнания как субъективизация России в романе Набокова “Дар”»; М. А. Новиковой «Родина души: Владимир Набоков и Митрополит Антоний Сурожский»; М. Д. Филина «В поисках подлинной России (о творчестве И. Лукаша)».

Исследователи сходятся во мнении, что образ России в эмигрантской литературе имеет нереалистическую природу, однако по-разному определяют ее. Для С. В. Полторацкой и Л. А. Макаровой за идеализацией России у И. Шмелева стоит прозрение ее духовно-нравственной субстанции – Святой Руси. Е. Пономарев видит в мифологизации России создание культа: и древняя, и предреволюционная Россия превращалась эмигрантами в «великую мертвую цивилизацию», подобную Древнему Риму или Древнему Египту [17]. Этот исследователь указал на тесную связь в эмигрантском сознании понятий «Россия», «вечность» и «смерть». Е. Пономарев доказывает, что созданные в эмиграции биографии русских писателей и деятелей русской культуры носят ярко выраженные черты житийного канона. Он проводит параллель между «иконостасом» эмиграции и пантеоном вождей и героев в СССР. В отличие от старшего поколения, создававшего соборный миф о Святой Руси, молодые эмигранты (Набоков) творили «индивидуальный миф» о России, включавший в себя «импрессионизацию» [13, с. 331] и «субъективизацию» [21] ее образа.

Концепт «русскости», «русская тема», рефлексия «русской идеи» в литературно-философской критике и публицистике русской эмиграции исследуется в докторских диссертациях А. В. Млечко «Мифосимволическая структура художественного дискурса журнала “Современные записки” (1920–1940)» (2009); М. В. Финько «Религиозно-философская концепция русской культуры: На материале работ И. А. Ильина» (2004); кандидатских диссертациях С. В. Полторацкой «Мотив “потерянной” России в эмигрантском творчестве И. А. Бунина и И. С. Шмелева» (2006); К. Е. Ситниченко «Русское Зарубежье “первой волны”: феномен культурной диаспоры в аспекте самоидентификации» (2008); монографии Л. Ливака «Как это делалось в Париже. Литература русской эмиграции и французский модернизм» (2003); статьях А. Н. Мосейко «Роль духовного наследия российского зарубежья в формировании образа России в западной культуре» (2008) и А. С. Карпова «Проблема национального самосознания в литературе русского зарубежья» (2005).

Как показывают эти исследования, взгляд эмигрантов, размышлявших о русской идее, был устремлен не только в прошлое, но и в будущее. Эмиграция связывала свою миссию не только с сохранением русской дореволюционной культуры, но и с «оздоровлением духовной и общественной жизни России» [22, с. 1]. А. В. Млечко в докторской диссертации, посвященной эмигрантскому журналу «Современные записки», выдвигает концепцию «русского текста» эмиграции как некоего проблемно-тематического и образного единства, «эмигрантского мифа», в основе которого лежат представления о дореволюционной России как Космосе, революционной России – как Хаосе, а эмигрантском бытии – как Возвращении Космоса [10]. Таким образом, А. В. Млечко различает за эмигрантским мифом о России архетип, универсальный сюжет. С. В. Полторацкая выделяет в образе России в публицистике И. А. Бунина и И. С. Шмелева четыре «градации»: образы советской России, зарубежной России, «потерянной» России и будущей России [16]. М. В. Финько рассматривает литературную критику И. А. Ильина в контексте его концепции русской культуры и новой русской идеи, определяющей пути выхода из духовного кризиса [20].

Демифологизирующий подход к понятию «русскость» демонстрируется в исследовании Л. Ливака. В его монографии раскрывается условность и двусмысленность критерия «русскости» в литературной критике эмиграции. Концепт «русская душа», по мнению Л. Ливака, был в эмиграции важным орудием литературной политики. С его помощью можно было обвинить автора в денационализации или, наоборот, похвалить его за культурную универсальность [25, с. 18]. Как замечает Л. Ливак, критерии «русскости», предъявляемые старшими эмигрантами по отношению к молодым в 1920-е годы, позже, в 1930-е, стали для тех поводом, чтобы обвинять в «нерусскости» самих «отцов». В установке старшего поколения на общественное служение и идейность молодые увидели аналог политической ангажированности искусства в Советской России. У младшего поколения эмигрантов «русскость» ассоциировалась с «беспокойством души», заинтересованностью «последними» вопросами – о смысле жизни и смерти, приматом индивидуального над общественным [25, с. 12].

Размышления о России и русском в эмиграции были неразрывно связаны с русской художественной литературой. Основным материалом для постижения «русского духа» для эмигрантов были русские писатели и их персонажи. Впервые мысль о крайнем литературоцентризме русского зарубежья прозвучала в одном из фундаментальных исследований эмигрантской литературы – работе М. Раева «Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции». Как пишет Ж. Нива, «Раев демонстрирует, до какой степени историки, юристы и критики преувеличивали значение русской литературы – подлинного воплощения “русского духа”. Русскость для них была своего рода духовным подвижничеством, которому предавались великие писатели от Ломоносова и Державина до романистов XIX столетия» [12, с. 270]. Ж. Нива разделяет мысль М. Раева и делает вывод, что «литература была квинтэссенцией эмигрантской России и “русскости”, унесенной на подошвах сандалий» [12, с. 271].

Схожие мысли находим в работах последних лет. М. В. Финько подчеркивает, что русская литературы была для И. А. Ильина способом постижения духа народа и русской идеи. З. В. Пасевич отмечает, что русская классическая литература стала «основой для размышления о религиозном (православном) миросозерцании русского народа, о необычном характере русской истории», о «русской духовности» [15, с. 18]. Личность и биография отдельных русских писателей (Пушкина) осмыслялись «сквозь призму созданного эмигрантами мифа и вовлекались в сферу мировоззренческого, исторического, политического противостояния эмиграции и метрополии» [15, с. 17].

Г. Ю. Стернин увидел специфику восприятия знаковых для русской литературы имен (Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого) эмигрантами в том, что для них они были «плодом ее (эпохи второй половины XIX века. – О. К.) трансцендентного духа, а не ее упорядоченно-культурных намерений» [18, с. 282]. По словам К. Д. Каменевой, персонажи и личности русских писателей стали для эмигрантов «маркерами личностной культурной идентичности» [5].

Критика зарубежья стремилась сформулировать каноническое представление о русской литературной традиции, которым и руководствовалась в оценке «русскости» или, наоборот, «денационализации» того или иного писателя. Воплощением «русскости» в жизни и творчестве для эмигрантских писателей старшего поколения были Пушкин и Достоевский. По словам Т. Красавченко, «отношение к Пушкину было “лакмусовой бумажкой” – проверкой отношения к России, мерой верности ей и русской культуре: Пушкин, охвативший в своей поэзии все российское пространство и наиболее полно выразивший русский менталитет, “парадигматически” русский поэт, олицетворял собою Россию, был ее символом <…> отход от него, шаг “в сторону” <…> приравнивался к измене, нравственному падению, отпаду от русской литературы» [8]. Ф. Достоевский был опорой тех эмигрантов, кто считал, что русская словесность отличается от западной содержательностью (психологическая глубина, искренность, гуманизм, духовность) и некоторым пренебрежением к форме произведения [25, с. 15]. Младшее поколение эмигрантов в представлениях о русской литературе больше ориентировалось на Лермонтова и Блока. Как отмечает Т. Красавченко, в Лермонтове они видели одиночку и маргинала, с раздвоенной и истерзанной душой, «в страстях земли тоскующего о небе» [8,  с. 27–49].

В то же время восприятие и Достоевского, и Толстого, и Лермонтова, и Блока в эмиграции было весьма неоднозначным. Одним из первых на это обратил внимание Г. Ю. Стернин на первом международном форуме, посвященном русскому зарубежью, – «Культурное наследие российской эмиграции. 1917–1940» – в 1993 году. По мнению исследователя, особенно сложным было отношение эмиграции к идеологии русской интеллигенции второй половины XIX века: с одной стороны, они сознавали себя ее детищем, с другой, как И. Ильин, видели в интеллигентском наследии те «ложные основы», которые и породили революцию, большевизм, и пытались их преодолеть [18, с. 280–281].

Мысль Г. Ю. Стернина получила развитие в сборнике «Достоевский и русское зарубежье», где ряд авторов объясняет противоречивое отношение эмигрантов к Ф. М. Достоевскому тем, что для них он был одновременно открывателем и носителем «темного полюса» русского национального характера, «который навлек беду на русский народ»; «диагностиком и частью диагностированной болезни» [3, с. 7].

Работа международного семинара «Модернизм в русской эмигрантской литературе первой волны» (Тарту и Таллинн, 2000) показала, что «диалог большинства эмигрантских писателей с модернизмом носил сложный, неоднозначный характер, и очень часто преемственность сочеталась с сознательной полемикой, избирательной литературной неприязнью, отторжением того или иного модернистского автора (направления)», что, однако, «вовсе не означало “забвения” литературы начала века» [11].

Проблема содержания и соотношения понятий «национальное» и «общечеловеческое» в литературе эмиграции затрагивается в исследованиях О. Ю. Юрьевой и А. С. Карпова. О. Ю. Юрьева исследует трансформацию русской идеи Ф. Достоевского в художественном сознании серебряного века. Она приходит к выводу, что на этом этапе русская идея преобразуется «из принципа мировидения» в «принцип миромоделирования», в ней актуализируются «потенции формирования мирового и национального пространства» [23, с. 39]. О. Ю. Юрьева разграничивает в «русской идее» «национальный» и «всечеловеческий» аспекты. «Национальный» аспект в ХХ веке, по ее словам, реализуется как «историософское и культурологическое позицирование идеи существования двух типов национального сознания: народного и интеллигентского, как исследование конфликта народа с “образованным классом”». «Всечеловеческий» аспект для художников начала XX века стал «задачей осмысления влияния на национальную ментальность культурных и мировоззренческих систем Востока и Запада, Европы и Азии, а также задачей претворения в жизнь исторической миссии “всесветного единения”» [23, с. 500].

Внимание к отражению проблемы национального в литературе эмиграции отличает также работу А. С. Карпова. Исследователь подчеркивает важность для эмигрантского сознания триединства «индивидуальное – национальное – универсальное», проявляющегося, в частности, в творчестве И. Шмелева, Б. Зайцева, И. Бунина. Сравнивая отношение к национальному в эмиграции и в Советской России, ученый приходит к выводу, что именно эмигрантам удалось выработать жизнеутверждающую концепцию национального [6, с. 3–12].

На наш взгляд, «русская идея» не сводима к мифотворчеству и метафизике и является отражением процесса самопознания и самоопределения русской нации между Востоком и Западом, почвой и культурой. В таком понимании «русской идеи» мы опираемся на мнение М. М. Голубкова. По словам этого ученого, русское сознание определяется двумя противоположными «генотипами», «в равной степени укорененными в национальной исторической традиции», – азиатско-деспотическим и европейским, «почвой» и «цивилизацией» [2, с. 17]. Единственное, что роднит всех, писавших о «русской идее», – это ее «внутренняя оппозиционность» (выделено автором. – О. К.) [2, с. 15].

Как и в XIX веке, взгляд эмигрантов на русскую традицию зависел от их позиции в споре славянофилов и западников. Современные исследователи не сомневаются в том, что главный спор русской философии получил продолжение в эмиграции. Однако и фразеология, и концептология спорящих сторон изменились настолько, что исследователи предпочитают применительно к русской эмиграции первой волны говорить о консерваторах и либералах; евразийцах и русских европейцах. Так, З. Д. Яковлева рассматривает русский европеизм в эмиграции как продолжение русского западничества и антитезу русскому евразийству как наследнику славянофильства и почвенничества [24]. Исследовательница раскрывает различия в концепциях русских европейцев и русских евразийцев эмиграции первой волны через их взгляды на соотношение культуры и цивилизации. Если европеистов в целом отличали европоцентристские идеалы человечества и мирового прогресса, признание благотворности подчинения локальной культуры европейскому влиянию, то евразийцы противопоставляли культуры Европы и России, отвергали идею евроцентризма и призывали к созиданию евразийской культуры как синтеза русского и азиатских компонентов. В то же время исследовательница отмечает, что и русские европейцы (Н. Бердяев, Г. Федотов, Ф. Степун) вовсе не идеализировали Запад, вслед за О. Шпенглером видели «закат Европы», проявляющийся в распространении мещанства и деперсонализации. И для России, и для Европы Н. А. Бердяев видел выход из кризиса в новой духовности, отказе от светского гуманизма, порождающего бескрылый прагматизм, бездуховность и богоборчество. Г. Федотов, считая, что европейское влияние было и является благотворным для культуры России, а восточное – пагубным, неоднозначно относился к европеизму Петра Первого и русскому западничеству. По мнению мыслителя, русская интеллигенция искажала европейские идеи и нередко пыталась внедрить их в родную культуру насильно. Европеизм у русских европейцев ассоциировался с принципом свободы и личности; а азиатство – с косностью, восточным деспотизмом и безличностью. Тема «русского европеизма» в эмиграции в историческом и философском аспекте рассматривается также В. Кантором («Русский европеец» как задача России; Степун в Германии) и В. Щукиным («Между полюсами: об органичности и судьбоносности русского западничества»).

В литературоведческих исследованиях указания на существование западнического и славянофильского лагеря в литературе эмиграции встречается нечасто. С. И. Кормилов отмечает, что «свои аналоги западничества и славянофильства (подчас несопоставимые по качеству и характеру) были и остаются и в литературе метрополии, и в эмигрантской, где “европеец” Д. Мережковский изначально выглядел альтернативой Б. Зайцеву и слывшему “русопетом” И. Шмелеву» [4]. С. Р. Федякин переводит эту проблему в область языка: он отмечает в эмиграции борьбу «двух литературных языков», восходящую к проблеме противостояния в дореволюционной русской культуре Петербурга и Москвы, нации и народа, начал государственно-культурного и этнического, «России» и «Руси» [19, с. 12–13]. Один литературный язык, по его словам, в эмиграции предпочитали Ремизов, Шмелев и Цветаева, другой – И. Бунин.

Отголоски противостояния славянофилов и западников сохраняются в разделении эмигрантских писателей на традиционалистов и персоналистов. В учебных пособиях по литературе эмиграции [9, 1] принято говорить о двух типах мировидения, отличавших старшее и младшее поколение эмиграции: традиционном / реалистическом (ориентированном на поиски духовной опоры в ценностях традиционной веры, в опоре на сверхличное) и экзистенциальном (ориентированном на внутренние духовные ресурсы личности, на индивидуально-субъектное). Творчеству писателей первой группы Алданов, Осоргин, Шмелев, Ремизов, Зайцев) свойственно следующее: герои, воплощающие характерные черты «русского характера, души и духа»; видение мира «в цвете, звуке, запахе, дорогих, памятных мелочах»; преобладание метафизического и субстанционального над социальным и историческим в концепции человека; противопоставление злу этических и религиозных ценностей. Для авторов второй группы (Набоков, Ходасевич, Г. Иванов) национальная принадлежность героев менее существенна; художественный мир этих писателей «нередко иллюзорен, подобен декорации, сновидению»; творчество для их героев – «единственный способ жить, не теряя личного достоинства, артистизм составляет суть жизненной позиции, а культура, искусство – единственный настоящий дом, прибежище для одинокой души» [1, с. 3].

В литературоведческих работах понятие «западничество» обычно связывается с ориентацией на европейскую духовную культуру и персонализмом, а «славянофильство» – с традиционализмом и верой в русскую самобытность. Именно такое значение вкладывает в эти понятия О. Коростелев, говоря об эволюции Г. Адамовича, одного из ведущих литературных критиков русской эмиграции, от франкофильства к славянофильству. Рост русского самосознания, стремление остаться русским были характерны для эмиграции первой волны, поэтому приведенная характеристика Г. Адамовича может быть отнесена к большинству из них.

Т. Н. Красавченко в этой связи даже опровергает тезис об антитрадиционализме молодых эмигрантов, заявив: «Сама жизнь сделала их – и “старших”, и “младших” – традиционалистами, ибо, возможно, единственное, что они действительно “унесли из России’ – это усвоенная “с молоком матери” культура, традиция русской классической литературы» [8]. Феномен русского европеизма в эмиграции, в отличие от западничества, подразумевал не что иное, как соединение европейского и русского самобытного начал.

Таким образом, несмотря на то, что систематического изучения проблема «родного и вселенского» в литературе русской эмиграции до сих пор не получила, в  работах современных литературоведов содержится целый ряд ценных наблюдений:

- доминантой эмигрантской литературы является  «русская тема», «русская идея», концепты «России» и «русскости»;

- в своих представлениях о «русскости» эмиграция прежде всего опиралась на опыт отечественной литературы, образы русских писателей, приспособленные к нуждам нового времени. При этом у старшего поколения эмиграция русская литературная традиция ассоциировалась с А. Пушкиным и Ф. Достоевским, а у младшего – с М. Лермонтовым и А. Блоком.

- восприятие русской дореволюционной традиции в эмиграции было неоднозначным: не только в модернизме, но и в классике второй половины XIX века они находили, наряду со здоровыми, ложные, «болезненные» основы, приведшие в конце концов, по их убеждению, к трагедии революции.

1. Барковская Н. В. Литература русской эмиграции «первой волны» : учеб. пособие. – Екатеринбург : [б. и.], 2001. – 228 с.
2. Голубков М. М. Русская литература ХХ в. : После раскола : уч. пособие для вузов. – М. : Аспект Пресс, 2001. – 267 с.
3. Жаккар Ж.-Ф. Достоевский и русская зарубежная культура : К постановке вопроса // Достоевский и русское зарубежье ХХ века / под ред. Ж.-Ф. Жаккара и У. Шмида. – СПб. : Дмитрий Буланин, 2008. – С. 7–26.
4. История русской литературы XX века (20–90-е годы). Основные имена / под ред. С. И. Кормилова. – М. : МГУ им. М. В. Ломоносова, 1998. – 480 с.
5. Каменева К. Д. “Своё” и “чужое” в культуре русской эмиграции “поколения полутора”: на примере творчества Г. Газданова : автореф. дис. … канд. филос. наук. – М., 2008. – 23 с. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dslib.net/teorja-kultury/svojo-i-chuzhoe-v-kulture-russkoj-jemigracii-pokolenija-polutora.html (Дата обращения: 06.06.2017)
6. Карпов А. С. Проблема национального самосознания в литературе русского зарубежья // Шмелевские чтения : сб. науч. тр. – Симферополь, 2007. – С. 3–12.
7. Косорукова М. И. Национальная идея и ее роль в развитии русской культуры за рубежами России (20 – 30-е г. г. XX века) : дис. ... канд. ист. наук. – М., 2004. – 216 c. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.lib.ua-ru.net/diss/cont/65066.html (Дата обращения: 06.06.2018)
8. Красавченко Т. Н. Лермонтов, Газданов и своеобразие экзистенциализма русских младоэмигрантов // Гайто Газданов и «незамеченное поколение» : писатель на пересечении традиций и культур : сб. науч. тр. / отв. ред. Т. Н. Красавченко ; сост.: Т. Н. Красавченко, М. А. Васильева, Ф. Х. Хадонова. – М. : ИНИОН РАН, Б-ка-фонд «Русское зарубежье», 2005. – С. 27–49.
9. Леденев А. В. Литература первой волны русской эмиграции. Основные тенденции литературного процесса // История русской литературы ХХ века (20–50-е годы) : Литературный процесс : учеб. пособие / под. ред. Л. В. Кутукова. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. – С. 576–585.
10. Млечко А. В. Мифосимволическая структура художественного дискурса журнала «Современные записки» (1920–1940) : автореф. дис … д-ра филол. наук. – M, 2009. – 40 с. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dslib.net/zhurnalistika/mifosimvolicheskaja-struktura-hudozhestvennogo-diskursa-zhurnala-sovremennye-zapiski.html (Дата обращения: 06.06.2017)
11. Немзер А., Пильд Л. Модернизм в русской эмигрантской литературе «первой волны» [Электронный ресурс] : материалы международного семинара, 5–7 октября 2000 года, Таллин и Тарту. – Режим доступа : http://www.ruthenia.ru/document/413033.html (Дата обращения: 05.02.2017)
12. Нива Ж. Возвращение в Европу : статьи о русской литературе / пер. с фр. Е. Э. Ляминой ; предисл. А. Н. Архангельского. – М. : Высш. шк., 1999. – 304 с.
13. Новикова М. Міфи та місія. – К. : Дух і Літера, 2005. – 432 с.
14. Паламарчук О. Т. Проблемы национального и общечеловеческого в контексте движущейся художественно-исторической мысли (актуальная ретроспекция) : дис. ... д-ра филол. наук. – Краснодар, 2003. – 524 с. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/problemy-natsionalnogo-i-obshchechelovecheskogo-v-kontekste-dvizhushcheisya-khudozhestvenno- (Дата обращения: 06.06.2017)
15. Пасевич З. В. Русские классики в литературной критике дальневосточной эмиграции : дис. … канд. филол. наук : спец. 10.01.01 «Русская литература». – Хабаровск, 2008. – 289 с. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://cheloveknauka.com/russkie-klassiki-v-literaturnoy-kritike-dalnevostochnoy-emigratsii (Дата обращения: 06.06.2017)
16. Полторацкая С. В. Мотив “потерянной” России в эмигрантском творчестве И. А. Бунина и И. С. Шмелева : автореф. дис. … канд. филол. наук. – Белгород : Изд-во БГУ, 2006. – 22 с. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/motiv-poteryannoi-rossii-v-emigrantskom-tvorchestve-ia-bunina-i-shmeleva (Дата обращения: 06.06.2017)
17. Пономарев Е. Россия, растворенная в вечности : Жанр житийной биографии в литературе русской эмиграции] // Вопросы литературы. – 2004. – № 1. – С. 84–111.
18. Стернин Г. Ю. Взгляд русской эмиграции (первой волны) на культурную традицию России как опыт самопознания // Культурное наследие российской эмиграции : 1917–1940. В 2 кн. Кн. 2. – М., 1994. – С. 278–287.
19. Федякин С. Р. Кризис художественного сознания и его отражение в критике русского зарубежья // Классика и современность в литературной критике русского зарубежья 1920–1930-х гг. В 2 ч. Ч. 1. / ИНИОН РАН. Центр гуманит. науч.-информ. исслед. Отдел литературоведения ; редкол.: Т. Г. Петрова (отв. ред.) и др. – М., 2005. – С. 8–33.
20. Финько М. В. Религиозно-философская концепция русской культуры : на материале работ И. А. Ильина : дис. ... д-ра филос. наук. – Б. м., 2004. – 303 c. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dslib.net/religio-vedenie/religiozno-filosofskaja-koncepcija-russkoj-kultury-na-materiale-rabot-i-a-ilina.html (Дата обращения: 06.06.2017)
21. Франк С. «Одинокий империалист», или Осмысление изгнания как субъективизация России в романе Набокова “Дар” // Логос. – 2001. – № 3. – С. 83–95.
22. Хінкіладзе К. В. Розвиток ліричних жанрів у поезії російського зарубіжжя 1920-х – 1930-х років : автореф. дис. … канд. філол. наук : спец. 10.01.02 «Російська література». – Сімферополь, 2007. – 20 с.
23. Юрьева О. Ю. Художественная эманация идей и образов Ф. М. Достоевского в русской литературе начала XX века : дис. ... д-ра филол. наук. – М., 2003. – 528 c. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dslib.net/russkaja-literatura/hudozhestvennaja-jemanacija-idej-i-obrazov-f-m-dostoevskogo-v-russkoj-literature.html (Дата обращения: 06.06.2017)
24. Яковлева З. Д. Проблема взаимосвязи культуры и цивилизации в философии русского зарубежья 1920–1940-х годов: дис. ... канд. филос. наук. – Тверь, 2006. – 202 с. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://cheloveknauka.com/problema-vzaimosvyazi-kultury-i-tsivilizatsii-v-filosofii-russkogo-zarubezhya-1920-1940-h-godov (Дата обращения: 06.06.2017)
25. Livak L. How It Was Done In Paris. Russian Émigré Literature and French Modernism / Leonid Livak. – Madison : The University of Wisconsin Press, 2003. – 292 p.