Германские языки | Филологический аспект №07 (75) Июль 2021

Метаязыковая рефлексия о новейших англоязычных заимствованиях, ее содержание и формы проявления

Кузнецова Мария Сергеевна
магистр кафедры фундаментальной и прикладной лингвистики и текстоведение, Уральский федеральный университет, РФ, г. Екатеринбург, maria_kusnezowa@inbox.ru

Аннотация: Данная статья посвящена феномену метаязыковой рефлексии. Цель исследования заключается в том, чтобы выявить основные черты, специфику рефлексивных высказываний о новейших англоязычных заимствованиях и о процессе заимствования иноязычной лексики современным русским языком. С помощью методов компьютерной лингвистики автором составлен корпус высказываний, содержащих элементы метаязыковой рефлексии о современных англицизмах. Отобранные для исследования англицизмы представляют собой особую группу лексико-семантических инноваций, еще не получившую должного освещения в научных работах. Высказывания из полученного корпуса контекстов подвергаются количественному и качественному анализу; в работе обсуждаются формы проявления рефлексии, оценочная окраска и общая тональность рефлексивов. Результаты анализа показывают, что наиболее часто встречающейся формой рефлексии об англицизмах является выражение личного мнения, сопровождаемое аргументацией в том или ином виде. Преобладают нейтрально окрашенные рефлексивы, однако нередки случаи совмещения рефлексии и вербальной агрессии по отношению к тем, кто активно использует англицизмы в своей речи.
Ключевые слова: метаязыковая рефлексия, метаязыковая деятельность, заимствования, англицизмы, обыденное сознание

Kuznetsova Maria Sergeevna
master student of Fundamental and applied linguistics and textual studies department, Ural Federal University, Russia, Yekaterinburg

Abstract: This paper is concerned with the phenomenon of metalinguistic reflection. The research goal is to determine main and specific features of reflective utterances about most recent English language borrowings and about the process of foreign lexis borrowing by the modern Russian language. With the aid of computational linguistics methodology the author of the paper has collected a corpus of contexts that contain features of metalinguistic reflection about modern anglicisms. Given contexts are examined quantitatively and qualitatively. The anglicisms chosen for this research constitute a group of lexical and semantic innovations that has not yet received due attention in the past studies. The article discusses manifestations of reflection, evaluative meanings and general tonality of reflective utterances. Results of analysis show that the most frequent form of reflection is expression of personal opinion accompanied by reasoning. Reflective utterances without any emotional charge prevail, though cases of additional verbal aggression towards people who actively use anglicisms are not rare.
Keywords: metalinguistic reflection, metalinguistic activity, borrowings, anglicisms, everyday consciousness

На современном этапе развития лингвистики особое внимание уделяется носителю языка, его языковому сознанию, поэтому исследование метаязыковой рефлексии и ее проявлений становится одним из актуальных направлений лингвистической науки. Метаязыковая деятельность – обязательный компонент языковой способности; она присуща всем носителям языка без исключения, различия можно наблюдать лишь в объеме и качестве метаязыковых высказываний [1]. По определению Т. В. Шмелевой, метаязыковая рефлексия – это «тип речевого поведения, предполагающий осмысленное использование языка, т. е. наблюдение, анализ его различных фактов, оценку их, соотнесение своих оценок с другими, нормой, узусом» (цит. по: [2, с. 59]).

В настоящей статье представлены результаты анализа корпуса высказываний, содержащих элементы метаязыковой рефлексии о современных англоязычных заимствованиях. Группа заимствований ограничена лексикой, характеризующей эмоциональные переживания и межличностные отношения (абьюз, булли, газлайтинг, виктим-блейминг, шеймер и мн. др.). Такой объект выбран неспроста: заимствование лексики, в частности единиц, отражающих свойственное интернет-эпохе восприятие чувствительности и уязвимости, межличностных и межгрупповых отношений, является одним из активных процессов в современном русском языке. Контексты корпуса проанализированы с точки зрения содержания, средств и способов выражения рефлексии, ее общей тональности.

Прежде чем перейти к описанию результатов анализа, скажем несколько слов о метаязыковом сознании. Под метаязыковым сознанием понимается совокупность знаний и представлений о языке, его структуре и функциях его структурных элементов, о языковой норме, эксплицированная в высказываниях для интерпретации фактов языка [3, с. 41]. В более динамичном понимании метаязыковое сознание представляет собой постепенный перенос внимания со значения на структуру во время деятельности, требующей сознательного контроля языковых форм; это способность «децентрализовать», переместить фокус с наиболее заметных компонентов сообщения – смысла и контекста – на структуру, оформляющую смысл, или на структуру дискурса коммуникации. Тем не менее, метаязыковое сознание не подразумевает непременного намеренного действия, хотя в такой форме оно становится наиболее заметным [6, с. 18]. Не подразумевает оно и непременного осознавания языковых законов: на более низких уровнях осознанности, когда носитель языка может замечать, но не осмыслять какие-либо закономерности и факты, результирующие знания (без намеренного изучения) не всегда обобщаются в правила [7].

Общественное метаязыковое сознание существует на двух уровнях: теоретическое сознание (систематизированные научные знания) и обыденное сознание (эмпирические представления, донаучный взгляд на язык). Хотя обыденные метаязыковые знания носителя языка пополняются сведениями из школьной программы, в рамках средне-специального и высшего (нелингвистического) образования и т. д., они так и не приобретают системного характера [3, с. 42]. Обыденному метаязыковому мышлению по-прежнему свойственны средневековые наивность и мифологичность, оно некритично, пристрастно и эмоционально.

Н. Б. Лебедева выделяет следующие черты обыденного метаязыкового сознания [4, с. 50–51]:

1. орудийный подход к языку (язык воспринимается как полностью послушный говорящему);
2. неприятие самоизменения языка (саморазвитие рассматривается как порча языка малограмотными людьми);
3. антиисторизм, смешение слов и значений разных эпох;
4. литературоцентризм (отождествление всего языка с литературной нормой, противопоставление «правильного – неправильного», экспансия канцелярского стиля и т. д.);
5. слабое осознание многозначности слов;
6. наивная этимология;
7. канонизация отдельных лингвистических явлений и разделов в ущерб другим (орфографическая и пунктуационная грамотность, следование акцентологическим нормам отождествляются с владением языком).

См. следующие примеры: За те 15 лет, что я живу за границей, русский язык очень сильно изменился, стал корявым, наполненным англицизмами, канцеляризмами, мат-перемат с центральных ТВ-каналов, мат на улице, мат везде, это удручает.; Загрязняете русский язык англицизмами. Для описанного Вами состояния есть прекрасное русское слово «озарение» и подобные.

В то же время обыденное сознание живо и непосредственно взаимодействует с миром – в связи с этим ему приписывается подлинность, достоверность живого, искреннего переживания [3, с. 92].

Контексты нашего корпуса представляют собой проявления деятельности именно обыденного метаязыкового сознания. Основным источником контекстов послужил сектор «Социальные сети» открытого корпуса для машинного обучения «Тайга» [8], включающий тексты из социальных сетей ВКонтакте, Twitter, Facebook и Live Journal. Поиск по корпусу осуществлялся с помощью алгоритма, написанного на языке программирования R [9] в среде программирования RStudio [10] с использованием функций из пакетов tidyverse [11] и tidytext [12]. Для выполнения поисковой задачи текстовые файлы корпуса были преобразованы в датасеты, хранящиеся в виде файлов формата .Rda и включающие две переменные: имя исходного текстового файла и извлекаемая из него текстовая строка. Для дальнейшего поиска в сформированных таким образом датасетах использовалась функция str_view_all(). Поиск в тексте велся по ключевым словам из фокусной группы лексики (аддикт, блейминг, бодипозитив и пр.), а также по ключевым словам англицизмы, новые слова, заимствования. Поисковые запросы были составлены с помощью регулярных выражений языка R, что позволяет учесть вариативность неустоявшейся графической формы искомых слов, позицию слова в предложении (заглавная или строчная начальная буква), словообразование и словоизменение (что особенно важно, поскольку для поиска использовались неразмеченные тексты). Из полученных контекстов вручную отбирались те, которые содержали элементы метаязыковой рефлексии относительно ключевых слов или относительно процесса заимствования в целом. Дополнительно для сбора контекстов использовался Национальный корпус русского языка, посты и комментарии пользователей в сообществах социальных сетей «ВКонтакте» и «Инстаграм».

Анализ тональности рефлексивных контекстов позволяет в общих чертах представить отношение носителей русского языка к заимствованным словам, к их обилию в современном русском языке и к процессу заимствования в целом.

Мы выделили четыре вида качественной оценки, содержащейся в рефлексивных контекстах: отрицательная, неодобрительная, нейтральная, положительная. Неодобрительная оценка отличается от отрицательной более мягкой формой: пишущий может сообщать о том, что ему не нравятся конкретные слова, но в целом к заимствованиям он относится нейтрально; такие высказывания могут иметь оттенок пренебрежения, иронии, содержать неприятные ассоциации пишущего с объектом рефлексии и т. д. Ср.: бегите, сейчас либо яро поддержат, либо кинут в вас этими модными словечками а-ля «слатшейминг»!; Если кому-то необходимо обогатить свой словарный запас, не возражаю. Буду знать значение, тоже хорошо. Но в большинстве своем эти неологизмы не живут долго, а «классика» незыблема. Это как модная шмотка на один сезон. Отрицательная оценка выражается в требованиях полностью запретить заимствования, в агрессивной критике тех, кто использует слово-объект рефлексии и т. д.: То, что может выражаться словами родного языка, ими и должно выражаться; остальное масдай. Иначе нужно оправдать «няшный», «пофиксить» и весь остальной лексический монстрариум. Нет уж.; Слова – умный и токсик – не сочетаются. Совсем. Что такое токсик??? Вслушайтесь с это слово – оно исключительно для дебилов. За нейтральную оценку мы принимаем сообщение сведений о слове, о его значении, рассуждения о его происхождении и судьбе в русском языке без какой-либо ценностной квалификации: Буллинг, то есть школьная травля, – явление скрытое, тайное.; Абьюз ушел в подростковый сленг по стопам когнитивного диссонанса и гендера. Теперь дело за гештальтом. Положительная оценка проявляется в рассуждениях о необходимости и эстетических качествах слова: Это же правда социальная необходимость, я рада, что маятник качнулся и проблема стала освещаться – слово появилось как следствие этого процесса, и можно, конечно, использовать его в стеб, но у него есть вполне утилитарная необходимость и ценность; Захаррастить тоже симпатичное.

В целом преобладает нейтральная оценка лексики (65 % высказываний корпуса; 6 % высказываний содержат положительную оценку, 20 % – отрицательную, 9 % – неодобрительную). Однако на уровне рефлексии о ситуации с заимствованием иноязычной лексики в современном русском языке более ярко выражена оценка отрицательного (39 %) и неодобрительного характера (17 %). В качестве аргументов «против» пишущие указывают, что:

• с помощью заимствований удобно манипулировать массовым сознанием, т. к. их значение в русском языке неустойчиво;
• заимствований слишком много, они встречаются слишком часто;
•  употребление заимствований агрессивно навязывается малочисленными социальными группами;
• заимствованные слова вызывают неприятные ассоциации, звучат глупо;
• без заимствований жилось лучше;
• заимствования чужды русской культуре, т. к. называют понятия, которых в ней не существует;
• заимствования непонятны большинству носителей языка;
• заимствования портят и загрязняют русский язык, его нужно защищать от заимствований;
• в русском языке есть своя лексика, ее достаточно для выражения любой мысли, она лучше заимствованной;
• заимствования недолговечны и несерьезны, их используют для того, чтобы поднять собственный престиж в глазах окружающих;
• этимоны заимствованных слов имеют дополнительные значения и коннотации, непонятные и неизвестные носителям русского языка – к этим смыслам нужно относиться с осторожностью;
• заимствования могут изменить отношение к общественно-опасным явлениям, потому что не имеют негативных коннотаций в русском языке;
• в профессиональных жаргонах заимствованная лексика допустима, но в бытовой речи заимствования неуместны;
• в русском языке иноязычных заимствований много, а в других языках заимствований из русского мало;
• активное лексическое заимствование выгодно внешним врагам;
• заимствование – искусственное изменение языка, язык должен меняться естественно и т. д.

В большей части этого перечня аргументов ярко проявляется наивность обыденного сознания, его мифологичность – литературоцентризм, отрицание языкового развития и желание оградить язык от изменений, антиисторизм. В подобных контекстах процесс заимствования рассматривается с аксиологических позиций, в оппозициях «свой – чужой», «правильный – неправильный». Заимствованные лексемы называют странными, зловещими, урологическими (какое-то урологическое слово прокрастинация), убогими, чуждыми, прибавляют к ним обсценные эпитеты.

Больше всего негативных оценок получили слова абьюз, шейминг, токсичный и триггер и однокоренные им единицы. Слова харассмент, моббинг и однокоренные, наоборот, чаще оцениваются положительно.

В положительно окрашенных рефлексивах выдвигаются следующие позиции:

• заимствования помогают освещать социальные проблемы;
• заимствования описывают сложные, объемные понятия, могут быть точны и емки;
• заимствования полезны, для многих из них нет аналогов в русском языке, их нечем заменить;
• новые технологии и явления нуждаются в обозначениях;
• заимствования служат основой для словотворчества;
• от заимствованной лексики невозможно отказаться – в русском языке множество давних заимствований, которые уже не воспринимаются как таковые;
• не стоит обособляться от остального мира;
• заимствования улучшают взаимопонимание между людьми, говорящими на разных языках;
• процесс заимствования и использование заимствованной лексики невозможно ни запретить, ни регламентировать;
• заимствование служит обогащению языка;
• живой язык должен развиваться, консервация ведет к смерти языка;
• происхождение слова не имеет значения, если называемое им явление актуально и т. д.

Аргументы «за» практичны, практико-ориентированы, иногда более объективны и отражают более глубокое понимание процессов языкового развития. Иноязычные слова называют красивыми, милыми, симпатичными, полезными.

Отметим еще один важный момент. Помимо отрицательной и порой агрессивной оценки лексических единиц контексты нередко содержат агрессию в отношении оппонента пишущего или всех, кто гипотетически мог бы с ним не согласиться. В исследовании метаязыковой рефлексии И. Т. Вепрева приходит к выводу, «что рефлексивы по линии связи с коммуникацией выступают как маркеры речевого толерантного взаимодействия, речевой координации говорящего и слушающего. Любое коммуникативное взаимодействие речевых партнеров подчинено доминирующей коммуникативной цели – установлению обратной связи и понимания между адресантом и адресатом» [3, с. 93]. К сожалению, на нашем материале это утверждение верно полностью только для нейтральных контекстов, прочие же рефлексивы часто сопровождаются недоброжелательностью, иногда даже вербальной агрессией и враждебностью. Ср.: че это за слово такое *** «слатшейминг». По-русски написать нельзя? Ты в России живешь; тролли это мифическое существо ты больная?; а как называется патология, когда везде вставляют *** англицизмы? и пр. Контексты с положительной оценкой также могут сопровождаться выражением неприязни к оппоненту, но в куда более мягкой форме: то есть, в стране у нас еще и пропаганда англицизмов есть? Вот ета лол. Что-то мне подсказывает, что подобные вашим умонастроения были, есть и будут.

Собранные нами рефлексивные контексты оказались очень разнообразны – от кратких комментариев из нескольких слов до пространных рассуждений в виде полноценных текстов. Обратимся теперь к основным формам выражения рефлексии.

Выше уже упоминалось, что многие контексты с ярко выраженной аксиологической позицией в отношении заимствования иноязычной лексики и заимствованных слов помимо оценочных компонентов сопровождаются аргументацией.

Некоторые рефлексивы содержат прогнозы относительно будущего определенных лексических единиц: Войдет ли "кьютик" в обиход? Вряд ли. Хотя кто-то попользуется. "Захарассить"? Не уверена. Для этого «харассмент» должен войти в нашу жизнь как понятие. Но оно слишком длинное для обиходного и сложное для запоминания в написании. Модифицируется, тогда возможно. А некоторые – мотивацию новых слов, предположения относительно их происхождения, отсылки к этимонам в языке-источнике: У меня выгорание (burnout) было в конце марта - начале апреля.; …не знаю насчет слова «захарассить», но с большой вероятностью в русский язык слово «харассить» (хотя чаще «харасить») и многие производные от него впервые вошли не из либерального жаргона (притом уже давно, лет 15 как), и употреблялось оно активнее подростками (просто потому, что их долгое время было в среде активных игроков заметно больше, чем взрослых). Харас в многопользовательских стратегиях реального времени – партизанская атака небольшими силами на базу противника вместо прямой атаки на основную вражескую армию.

Некоторые авторы рефлексивов проводят исторические параллели между ситуацией в современном русском языке и подобными явлениями прошлых столетий: Когда-то в России была мода на французский (и на немецкий была, но раньше). И все старались вставить модное французское словечко, пусть и с рязанским акцентом. Это можно наблюдать в литературе. До нашего времени дошло не так много. В 90е в обиход пытались ввсети немало англопроизводных слов. Сколько из них прижилось? А где совсем недавние «няшки» и «кавайки»? Уже почти и не встретишь. Другие авторы рассуждают о тонкостях значения новых слов: Троллинг и оскорбления – по-моему разные вещи. Троллинг – это искушение, провокация и подстрекательство. В отдельных случаях признается терминологическая природа объекта рефлексии: Где меня триггерит? В чем заключаются триггеры, которые являются раздражителями? Или вы значение термина попросту не знаете и решили его использовать после меня? Это особенно важно, поскольку значительная часть лексики из рассматриваемой группы попала в язык масс-медиа и социальных сетей из психологической терминологии. По наблюдениям А. М. Плотниковой, «за пределами психологического дискурса используется преимущественно та часть терминов, которые обозначают эмоциональные состояния, связанные с усталостью и уязвимостью человека, а также виды отношений, в которых человек предстает как жертва, как оскорбленный, обиженный другими» [5, с. 51].

В контекстах описываются индивидуальные ассоциации с заимствованными словами: Захарасить сразу заиграло красками. Тут же представился такой командировочный весельчак-балагур, с маленькими пьяными хитрыми глазками, хвастающий о своих планах коллегам, так же сидящим в брюках и майках вокруг гостиничного журнального столика с коньяком, нарезкой и лимончиком. Еще один немногочисленный, но крайне любопытный тип контекстов – конструирование абсурдного текста, состоящего практически полностью из заимствований и транслитераций англоязычных фраз: Язык отражает состояние общества. Пипл френдам постят селфи, хлещут фреши, баббл ти и инстаграмят на хайпе на масленичную неделю пэнкейки. Триггер как законный психологический термин меньшее из наших проблемс, мэн. Ай спик фром зе боттом оф май харт.

Графическое выделение кавычками в контексте без прочих признаков рефлексии (ср.: Получить массу удовольствия, «потроллив» страховую компанию.) может указывать на двойственное, переходное положение единицы в сознании пишущего. С одной стороны, пишущий находит, что значение данного слова поможет ему воплотить авторский замысел точнее, чем более нормативные единицы. С другой, эта единица еще не воспринимается как «настоящее» слово, как стилистически уместное в конкретной речевой ситуации, и носитель языка демонстрирует это, заключая слово в кавычки, тем самым как бы отстраняясь от своего лексического выбора (что сравнимо с опосредованным выражением языковой информации через особые устойчивые формы – иначе не скажешь, так называемый, как говорится и пр., которое также служит дистанцированию говорящего от собственного высказывания [3, с. 73]).

Таким образом, с содержательной точки зрения контексты-рефлексивы крайне многообразны – от графического выделения до языковой игры – и охватывают различные стороны бытования слова в языке и культуре. Наиболее частое проявление рефлексии – высказывание о личном отношении к заимствованию, подкрепленное аргументацией. Аргументация затрагивает самые разные аспекты: полезность, эстетические качества, аксиологическую оценку, личные ассоциации, степень адаптированности заимствования и пр. Анализ тональности контекстов показывает, что большинство активных пользователей социальных сетей относятся к англицизмам и процессу заимствования нейтрально. Среди негативных тенденций отмечаются многочисленные случаи совмещения рефлексии и вербальной агрессии по отношению к оппоненту.

Рефлексивы отражают ценности носителей языка и колеблются от наивных и радикально-пуристских высказываний до рассуждений и предположений, подтверждающих тезис об обыденном метаязыковом сознании: «Иногда неискушенные носители языка поражают точностью своих метаязыковых комментариев – настолько, что “стихийная лингвистика” оказывается чрезвычайно близка “научной лингвистике”» (цит. по: [3, с. 43]).

1. Вепрева И. Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. М. : ОЛМА-ПРЕСС, 2005. 384 с.
2. Голошубина О. К. Метаязыковая рефлексия в интернет-коммуникации (на примере речевого жанра «разговор в мессенджере») // Наука о человеке. 2016. № 3 (25). С. 59–65.
3. Вепрева И. Т. Метаязыковая рефлексия в функционально-типологическом освещении (на материале высказываний-рефлексивов 1991–2002 гг.) : дисс. … докт. филол. наук. Екатеринбург, 2003.
4. Лебедева Н. Б. О метаязыковом сознании юристов и предмете юрислингвистики (к постановке проблемы) // Юрислингвистика. 2000. № 2. С. 50–64.
5. Плотникова А. М. «Когнитивный диссонанс», «депрессия», «разрыв шаблона» и другие психологические термины за пределами психологического дискурса // Cognitive Neuroscience–2020 : материалы межнар. форума. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2021. С. 49–51.
6. Mertz E. E., Yovel J. Metalinguistic Awareness [Электронный ресурс] // The Handbook of Pragmatics / ed. by J.-O. Östman et al. [s. l.] : Kluwer, 2003. URL: https://www.researchgate.net/publication/46417902 (дата обращения: 17.04.2020).
7. Woll N. How French speakers reflect on their language [Электронный ресурс]: a critical look at the concept of metalinguistic awareness // Language Awareness. 2019. URL: https://doi.org/10.1080/09658416.2019.1567743 (дата обращения: 23.04.2020).
Список источников и программного обеспечения
8. Shavrina T., Shapovalova O. Taiga Corpus [Электронный ресурс]: an open-source corpus for machine learning // GitHub Pages. 2017. URL: https://tatianashavrina.github.io/taiga_site/ (дата обращения: 22.01.2021).
9. R 4.0.2 [Электронная программа]: A language and environment for statistical computing // R Foundation for Statistical Computing. 2020. URL: https://www.R-project.org/ (дата обращения: 20.09.2020).
10. RStudio 1.3.1093 [Электронная программа]: Integrated Development for R // RStudio PBC. 2020. URL: https://www.rstudio.com/ (дата обращения: 26.09.2020).
11. Wickham H., Averick M., Bryan J. et al. Welcome to the tidyverse [Электронный ресурс] // Journal of Open Source Software. 2019. № 4 (43). URL: https://doi.org/10.21105/joss.01686 (дата обращения: 26.09.2020).
12. Silge J., Robinson D. tidytext [Электронный ресурс]: Text Mining and Analysis Using Tidy Data Principles in R // Journal of Open Source Software. 2016. № 1 (3). URL: https://doi.org/10.21105/joss.00037 (дата обращения: 18.10.2020).