Литература народов стран зарубежья | Филологический аспект №10 (66) Октябрь 2020

УДК 1751

Дата публикации 31.10.2020

Ландшафтная зарисовка как элемент содержательной формы в повести П. Мериме «Кармен»

Боярская Татьяна Юрьевна
Кандидат филологических наук, доцент кафедры французского языка, Санкт-Петебургский государственный университет, РФ, Санкт-Петербург, boyard05@gmail.com

Аннотация: Пространная ландшафтная зарисовка первой главы «Кармен», диссонирующая с общей сюжетной канвой, нарушая тем самым единство действия повести Мериме, долгое время оставалась за пределами внимания литературных критиков, современников писателя и современных исследователей. Цель данной статьи состоит в изучении функционального значения ландшафтной зарисовки как элемента стилистического приема в имплицитном сопоставлении героев повести — автора-рассказчика и испанского бандита Хосе Наварро с учетом общей стилистики Мериме, его научных интересов и адресата. Проведенный анализ выявляет оригинальность авторской интенции, направленной на все фрагменты повествовательной ткани.
Ключевые слова: П. Мериме, повесть «Кармен», ландшафтная зарисовка, имплицитное сопоставление, адресат, В. Кузен.

Landscape drawing as a element of meaningful form in P. Merimee’s story «Carmen»

Boyarskaya Tatiana Yurievna
Cand.Sci (Philology), assistant professor of French language department, Saint-Petersburg University, Russia, Saint-Petersburg

Abstract: The extensive landscape sketch of the first Chapter of "Carmen", dissonant with the General plot outline, thus violating the unity of Merime's story, has long remained beyond the attention of literary critics, contemporaries of the writer, and modern researchers. The purpose of this article is to study the functional significance of landscape drawing as an element of stylistic technique in the implicit comparison of the characters of the story — the author-narrator and the Spanish bandit Jose Navarro, taking into account the General style of Merime, his scientific interests and the addressee. The analysis reveals the originality of the author's intention aimed at all fragments of the narrative fabric.
Keywords: P. Merime, the story "Carmen", landscape sketch, implicit comparison, addressee, V. Cousin.

Правильная ссылка на статью
Боярская Т.Ю. Ландшафтная зарисовка как элемент содержательной формы в повести П. Мериме «Кармен» // // Филологический аспект: международный научно-практический журнал. 2020. № 10 (66). Режим доступа: https://scipress.ru/philology/articles/landshaftnaya-zarisovka-kak-element-soderzhatelnoj-formy-v-povesti-p-merime-karmen.html (Дата обращения: 31.10.2020).

Проспер Мериме (1803-1870) вошел в историю литературы как мастер лаконичного рассказа, диссонируя с общей стилистикой более крупных повествовательных форм — романов (Стендаль, Флобер), объединенных иногда в целые серии (Бальзак), присущей его современникам.

Впрочем, стоит признать, что и Мериме не избежал тенденции укрупнения повествования, характерной для литературного процесса XIX столетия. Так, повесть «Коломба» (1840) по объему сопоставима скорее с небольшим романом. Все ее составляющие, включая описания природных видов, столь не свойственные новеллам Мериме, связаны между собой общей композицией и проблематикой, что делает эту повесть одной из лучших в творчестве писателя. При этом «Кармен» (1845) — самое известное его произведение, благодаря одноименной опере Ж. Бизе, — по силе воздействия и продуманности композиции уступает не только музыкальному шедевру, но и многим новеллам самого Мериме («Матео Фальконе», «Этрусская ваза», «Взятие редута» и т. д.). В то же время «Кармен» продолжает привлекать внимание как литературоведов (В. А. Луков), так и многочисленных постановщиков, которые далеко не всегда ориентируются на композиторский сюжет и либретто Мельяка и Галеви (П. Брук).

Разгадать тайну поэтической притягательности повести «Кармен» представляется возможным с учетом всех составляющих ее содержательной формы, в том числе ландшафтной зарисовки первой главы, оставшейся за пределами исследовательских интересов как литературной критики XIX в., так и современных ученых.

В период расцвета своего творческого таланта, который, как известно, приходится на конец 1830-х — начало 1840-х гг., Мериме остается верен неповторимой манере краткого, сдержанного, лишенного эмфазы и длительных описаний повествования, обозначенного Стендалем «римским» стилем.

Композиционный прием введения в текст повести «Коломба» (1840) ландшафтных зарисовок, призванный оттенить глубину и своеобразие характеров, не получил дальнейшего развития. В последующих произведениях Мериме пейзаж по-прежнему остается безликим фоном. Так, в повести «Арсена Гийо» (1842), действие которой происходит в Париже, описание пейзажа отсутствует. Городской колорит маркирован лишь упоминанием «аристократического святилища», церкви Святого Роха, окруженной высокими домами и мощеными мостовыми, столичных театров «Варьете» и «Жимназ», кладбища Пер-Лашез.

Та же картина наблюдается и в повести «Кармен» (1845), где обозначены лишь названия испанских городов и горных цепей, по которым проходит маршрут следования действующих лиц. Аффективное отношение героев к Севилье, где зародилась их страстная любовь, как и к Кордове, где она обрела трагический финал, отсутствует. Тем самым Мериме обходит стороной восходящий к Руссо прием использования природных пейзажей в качестве изобразительного средства, передающего эмоциональное состояние героев. Традиция обращения к городским ландшафтам, заложенная в романе Ж. де Сталь «Коринна, или Италия» (1807), в котором меняющиеся в ходе путешествия отношения персонажей друг к другу накладывают отпечаток на их восприятие посещаемых городов, также игнорируется.

Между тем первая глава, предваряющая историю Кармен, начинается с непривычно пространного для повестей Мериме описания Каченской равнины, выдержанного, впрочем, все в том же «римском» прагматичном стиле, исключающем акцентирование эстетического аспекта природных видов. Подобно античным историкам, сосредоточенным на констатации удобных или затруднительных для сражений и передвижения войск особенностях ландшафта, рассказчик после утомительных скитаний по горным уступам делает привал, отмечая: «Трудно было найти место, сулящее путнику более приятный отдых. <…> Пять-шесть прекрасных зеленых дубов, всегда защищенных от ветра и освежаемых ручьем, росли по берегам, осеняя его густой листвой; <…> вокруг водоема мягкая, лоснистая трава предлагала ложе, подобного которому было бы не сыскать ни в одной харчевне на десять миль кругом» [3, т. 3, с.334].

Включение в текст ландшафтной зарисовки связано с поисками автором/рассказчиком, т.е. самим Мериме, поля битвы при античном городе Мунда. В своих археологических изысканиях он ссылается на текст Псевдо-Цезаря, анонимного автора «Испанской войны» Юлия Цезаря, подробно изложившего описание битвы прославленного римского полководца с сыновьями Помпея, состоявшейся в 45-46 гг. до н. э. у стен Мунды. Псевдо-Цезарь указывает, что вся местность прохождения битвы была покрыта великолепными холмами, а город Мунда располагался на возвышенности, внизу которой на шесть миль простиралась равнина. Вблизи города «равнина выравнивалась, а подход к ней пересекался рекой, которая делала доступ к ней очень неудобным: ведь, проходя по обрывистой и болотистой местности, она текла вправо». Римский историк упоминает и о протекавшем неподалеку от города ручье: «Когда наши твердым шагом приблизились к ручью, противники не перестали сопротивляться на неровном месте» [6, с. 26].

Рассказчик «Кармен» как бы по воле случая оказывается в обозначенном Псевдо-Цезарем месте: «…скитаясь по возвышенной части Каченской равнины, <…> я вдруг заметил поодаль от тропинки, по которой следовал, небольшую зеленую лужайку, поросшую камышами и тростником. Это возвещало мне близость источника. И действительно, когда я подъехал, предполагаемая лужайка оказалась болотом, в котором терялся ручей, вытекавший, по-видимому, из тесного ущелья меж двух высоких уступов сьерры Кабра. <...> Не успел я проехать и ста шагов, как ущелье, вдруг расширяясь, обнаружило передо мной как бы природный цирк, сплошь затененный высотою окружавших его откосов. <…> У подножия отвесных скал ручей мчался, кипя, и терялся в небольшом водоеме, устланном белоснежным песком» [3, т. 2, с.333-334].

Между тем приведенная ландшафтная зарисовка никак не связана с сюжетом «Кармен», в чем Мериме откровенно признается сам: «… я хочу вам рассказать небольшую повесть; она ни в чем не предрешает интересного вопроса о местонахождении Мунды» [3, т. 2, с.333]. Мимолетное упоминание об этом стертом с лица земли древнем городе встретится лишь дважды, в начале первой главы и во второй главе, в связи с работой рассказчика над старинной рукописью в доминиканской библиотеке Кордовы. Соответственно, Мериме, всегда придерживающийся тщательно продуманного плана, сознательно нарушает единство действия, в чем не без сожаления признается графине Монтихо в письме от 16 мая 1845г., когда первая редакция повести уже была написана: «Я провел сейчас взаперти восемь дней отнюдь не для того, чтобы описывать подвиги и деяния покойного Д.Педро, а чтобы записать тот рассказ, который я услышал от Вас пятнадцать лет назад и который, я, кажется, испортил» [3, т. 6, с. 72-73].

И действительно, включение подробного ландшафтного описания «достопамятного» места былой битвы неоправданно отяжелило композицию повествования, объем которого еще больше увеличился после второй редакции 1847 г. присоединением четвертой главы, посвященной языку, быту и нравам цыган. Без обрамления «учеными» комментариями текст «Кармен» составил бы сорок страниц, превратив объемную повесть в новеллу, заостренную на экзотических нравах национальных меньшинств (цыган и басков) и жизни контрабандистов Испании, и вписался в стилистику лаконичного повествования с продуманной структурой, столь характерную для Мериме.

Своеобразие построения повести привлекло внимание современников Мериме и современных критиков. Сосредоточившись на ученых рассуждениях автора, составивших рамковое обрамление, они, как правило, игнорируют ландшафтную зарисовку первой главы. Исключение составляет лишь Г. Планш (1808-1857), выказавший недоумение относительно уместности внесения историко-археологических поисков в рассказ о цыганке Кармен [14, p.1215], в то время как виднейшие французские литературные критики XIX в. увидели в приеме рамкового оформления иронию, присущую раннему творчеству Мериме.

Так, Ш.- О. Сент-Бев (1804-1869) утверждал, что обрамление путевыми заметами и этнографическим очерком основного текста повести, является весьма удачным художественным средством, призванным отразить настроение «шутки и иронии» [15, p. 155].

И. Тэн (1828-1893), младший современник Мериме, анализировал «Кармен» в общем контексте творчества Мериме. Размышляя над своеобразием его метода, Тэн, с одной стороны, отметил продуманность деталей (convergence des détails), единство впечатления (effet uni), создаваемое рамковым оформлением и событийным рядом (un cadre et des événements appropriés), с другой — указал на ироничное отношение к изображаемой трагедии. В этой извечной преднамеренной иронии (cette ironie perpétuelle et voulue) Тэн усматривает недостаток (un endroit vulnérable), ставящий под сомнение серьезное отношение Мериме к своему творчеству [16, p. 454-457].

Г. Лансон (1857-1934) также рассматривал «Кармен» в общей канве произведений Мериме: «Посвятив свою жизнь истории и еще в большей степени археологии, он охотно вводил в новеллы рассуждения археолога (des propos d’archéologue), отправившегося в экспедицию для разрешения научной проблемы, напоминая тем самым, что написание повести не входило в его планы и что создана она по чистой случайности ради нашего удовольствия». В этих не связанных с основным текстом произведения научных проблемах критик увидел не оригинальный художественный прием, а «своеобразное кокетство» Мериме [10, p. 1010].

Если литературные критики XIX столетия при анализе рамкового построения акцентируют внимание главным образом на историко-археологических размышлениях, то литературоведы XX в. сосредоточились на этнографическом очерке, завершающем повесть «Кармен», также игнорируя ландшафтную зарисовку первой главы.

Так, А. Бийи, вслед за Лансоном, усматривает «своеобразное интеллектуальное кокетство» Мериме (un trait de coquetterie intellectuelle) в научных рассуждениях последней главы «Кармен» [9, p. 153].

Ж. Мальон утверждает, что «Кармен» — прежде всего рассказ, посвященный нравам, языку и быту цыган, что становится понятным благодаря присоединению к тексту новеллы в 1847 г. этнологических рассуждений автора [12, p. 1561]

В то же время значение ученого опуса, завершающего повесть Мериме порой подвергается сомнению. Так, Ж. Фрестье справедливо отмечает: «… этнографический этюд четвертой главы ничего не прибавляет к достоинствам новеллы, но, напротив, разрушает ее единство» [8, c. 127].

В том же ключе об эстетической ценности «Кармен» размышляет Ю.Б. Виппер. Увидев в рамковом оформлении черты «пародийной усмешки Мериме-художника над Мериме-эрудитом», ученый пишет: «В заключительном этнографическом очерке есть как будто бы все, что можно сказать об истории, быте и нравах цыган. И в то же время в нем, по сути дела, нет ничего, что могло бы <…> пролить свет на смысл захватывающей человеческой драмы, о которой рассказывает сама новелла» [1, c. 22].

Возразить ему пытается В.А. Луков. Настаивая на эллипсной структуре повести, исследователь подчеркивает значение этнографического очерка для понимания авторской концепции «Кармен»: «Обрамление создано Мериме вовсе не из стилистических соображений (для контраста «ученого» повествования с описанием страстей Кармен и Хосе), это важная часть идейного замысла. Автора интересует в первую очередь не Кармен, а цыганский народ» [2, c. 85].

При этом ландшафтная зарисовка, да и вся первая глава, как одна из частей рамкового оформления повести, по-прежнему остается вне фокуса исследовательских интересов.

Между тем авторская интенция, как представляется, получает воплощение в каждом элементе повествовательной ткани, в том числе и в ландшафтной зарисовке первой главы, и раскрывается с учетом своеобразия стилистического кредо Мериме, его научных интересов и адресата/ потенциального читателя «Кармен».

Продуманность деталей, единство впечатления и композиционная выдержанность — черты, присущие стилистике произведений зрелого Мериме — декларированы им и в критических статьях.

Так, в эссе «Николай Гоголь» (1851) Мериме настаивал на необходимости продуманного плана, целостной композиции, выборе деталей [13, p. 311-313]. Стоит отметить, что опус о Гоголе был включен в сборник произведений Мериме 1852 г., куда в окончательной авторской редакции вошла и повесть «Кармен». Описание «достопамятного места, где Цезарь в последний раз сыграл на все против защитников республики» [3, т. 2, с. 332] входило в ткань текста, со всей очевидностью доказывая значимость ландшафтной зарисовки как важного элемента содержательной формы в концепции Мериме.

Начиная с 1834 г., античная история, и главным образом история Древнего Рима, составляет сферу профессиональных интересов писателя.

Личность и деяния Юлия Цезаря приводят Мериме в восхищение. У него даже возникает желание написать биографию великого полководца: в конце 1830-х гг. в письмах к Ж. Дакен он называет Цезаря своим героем [4,с.90].

Мериме тщательно изучил записки о военных походах самого Цезаря, о чем свидетельствует его письмо к Э. Грасе от 2 июня 1841 г.: «…у меня сейчас нет времени перевести Вам из Юлия Цезаря несколько мест, относящихся к осаде Диррахии» [3, т.6, с.90]. Проверял и сличал тексты античных историков, описывавших военные кампании прославленного полководца. В итоге Мериме остановился на истории гражданских войн Древнего Рима, написав двухтомное сочинение «Опыт о гражданской войне» (1841-1844). Одним из источников его исторического этюда была и упомянутая выше «Испанская война» Псевдо-Цезаря, посвященная последней, четвертой, военной кампании Цезаря.

Положив конец кровопролитным гражданским столкновениям, Испанская война явилась важной вехой в истории Рима — республика пала, сменившись империей. Решительная победа была одержана Цезарем в битве при Мунде. Именно поэтому месторасположение древней баталии приобретает в глазах Мериме особое значение, обусловленное в частности влиянием идей, изложенных в трудах Виктора Кузена (1792-1867), создателя философского учения эклектизма (спиритуализма). К тому же, роль, отводимая Кузеном в истории цивилизации, не могла ни импонировать Мериме [7, с. 319].

Лекции Кузена Мериме посещал, еще учась в Сорбонне, а в дальнейшем, как и многие представители либеральной молодежи эпохи Реставрации, заслушивался беседой этого златоуста в литературных салонах. Когда же в начале 1840-х гг. Мериме решил баллотироваться в Академию надписей, а затем и во Французскую Академию, ему пришлось заручиться поддержкой сорока ее членов, в том числе и самого влиятельного из них — В. Кузена (помимо членства во Французской Академии к тому времени Кузен был пэром Франции, членом Государственного совета и министром народного просвещения). На суд действующих академиков он представил свой «Опыт о гражданской войне», о чем доверительно сообщает в 1842 г. в письме к своей корреспондентке госпоже де Буань: «…работая над этой книгой, я думал лишь о том, как бы понравиться господам членам Академии надписей» [8, с. 101].

Все это позволяет предположить, что писатель был неплохо знаком с философией истории Кузена, основу которой составляла непосредственно связанная с нравственностью идея исторического прогресса. Немалое значение в истории цивилизации философ придавал войнам и сражениям, настаивая на их необходимости и благотворности [7, с. 319]. Причину войн он усматривал в борьбе прошлого и будущего, «духа древнего и духа нового». Победа, согласно его убеждению, достается тому, за кем будущее мира, «дух новый»: «… побежденный должен быть побежден и заслуживает этого; <…> победитель не только способствует цивилизации, но он сам по себе лучше, нравственнее, потому он и оказался победителем. Иначе было бы противоречие между моралью и цивилизацией, а это невозможно, так как та и другая — две стороны, два различных, но гармонирующих элемента одной идеи» [8, с. 319].

Для проявления духа эпохи, по мысли Кузена, необходимы три условия: присутствие персонажа в лице народных масс, вождей и сцены, где совершаются события, т. е. месторасположение сражения. Утверждая, что географическое пространство (поле битвы) играет определенную роль в истории и наделено некоей идеей, Кузен все же не был склонен переоценивать его значение: «Битвы при Платее и Саламине пользуются великой славой потому, что в них решалась судьба человечества. Если бы такое же столкновение на тех же местах произошло в средние века, оно не имело бы никакого значения» [8, c. 313-318]. В «Кармен» обозначенные идеи Кузена получат дальнейшее развитие.

Как и все сочинения, созданные в период 1840-1850-х гг. — художественные произведения и научные труды по истории и археологии, повесть «Кармен» адресована музе Мериме, Валентине Делессер (1806-1894), что находит подтверждение в его письме к госпоже Рошжаклен от 29 октября 1856 г.: «На протяжении пятнадцати лет у меня была цель — угождать одной особе. Я почитал себя счастливым, и мне казалось, что я достигаю цели. Я никогда в жизни не писал для публики, только для некоей особы»[3, т. 6, с. 122-123]. Этой особой и была Валентина Делессер — умная, образованная, тщеславная светская дама. Получить ее одобрение относительно своих сочинений имело для писателя большое значение. Ее суждение он учитывал даже при написании своего шедевра повести «Коломба» (1840). «Я очень считаюсь с мнением этой дамы, — признавался он в письме к своему корреспонденту Э. Конти от 12 ноября 1840 г., — и, как видите, сделал изменения, оставив замыслы Коломбы неясными. Однако упрек в низости и корыстных намерениях несколько встревожил меня» [3, т. 6, с. 43].

Усмотрев низость в желании корсиканки Коломбы, решившей, по первоначальному замыслу Мериме, женить брата на богатой английской наследнице, подстроив ей «что-то вроде ловушки» [3, т. 6, с. 43], Валентина вряд ли могла одобрить повышенный интерес писателя к кровавым бойням Древнего Рима, описанным в «Опыте о гражданских войнах» и к восхищению Цезарем.

Этот исторический этюд Мериме, по утверждению Ж. Фрестье, поразил читателей жестокостью и заранее обдуманным стремлением изображать насилие [8, c. 101]. В светских салонах за писателем закрепилась репутация автора непристойных сочинений, о чем тот горестно сообщал в письме к госпоже Монтихо [3, т. 6, с. 63]. Сочтя Мериме недостойным своей любви, Валентина выбирает другого поклонника. Переживания, связанные с охлаждением в отношениях с Делессер, находят воплощение в, адресованных ей без намерения когда-либо издать, повестях 1840-х годов («Арсена Гийо»1844; «Аббат Обен» 1846), наиболее значимая из которых — «Кармен».

Желая оправдаться, снять упреки в пристрастии к жестокости и насилию, Мериме обращается в «Кармен» к кузеновской интерпретации исторического прогресса в его отношении к нравственности. При этом в его повести не будет ни народных масс, ни их вождей, не будет битвы и даже поединка. Ситуация, в которой проявляется дух эпохи, переосмыслена: Мериме использует прием имплицитного сопоставления рассказчика — любознательного француза, путешественника и археолога, знатока языков и диалектов, по сути идентичного автору — с испанским бандитом Хосе Наварро, за выдачу которого обещано двести дукатов. Персонажи Мериме - представители разных, не враждебных, а противопоставленных цивилизаций. Первый — образован, ироничен, осторожен. Его образ запечатлен в манере восприятия и воссоздания действительности, присущей самому автору «Кармен». Второй показан сквозь призму рассказчика — как свирепого вида бандит с мушкетоном наперевес. Мериме было важно подчеркнуть не только и не столько различие социального статуса и национальности героев, сколько их разное поведение в сходной ситуации, позволяющее считать одного носителем «духа нового», а другого — «духа древнего». Эта ситуация задана сюжетной коллизией повести, в основе которой нравственная проблема выбора — смириться с ушедшей любовью или уничтожить ее вместе с жизнью. Выбор Хосе известен из его исповеди накануне казни — не в силах простить изменницу Кармен, он убивает ее и сдается властям. Это выбор «варвара» — носителя «духа древнего». Выбор рассказчика, самого Мериме, известен одной Делессер: он смирился, пренебрегая собой. И этот выбор, по мысли автора «Кармен», достоин носителя «духа нового», представителя более развитой цивилизации.

Встретившись в Каченской равнине, где в античные времена у стен древней Мунды произошла решающая битва, герои Мериме мирно беседовали за походным завтраком. Кровавая схватка, неизбежная, по мысли Кузена, при столкновении «духа нового» и «духа древнего» перенесена в сферу душевных переживаний. Победителем из нее вышел тот, кто придерживается нравственного закона как непременного условия исторического прогресса. Место встречи героев наделяется слитностью локального и нравственного признаков и обретает символическое значение топонима, знаменующего победу сильной воли и истинной любви.

В этом, как представляется, и состоит функциональное значение пространной ландшафтной зарисовки первой главы, нарушающей общей строй повести и диссонирующей с общей стилистикой Мериме. Эксплицитно не вписываясь в сюжетную канву, она является необходимым элементом содержательной формы повести «Кармен», заостренной на любовь, которая, по словам Ницше, по своим средствам является войною, по своей сущности смертельной ненавистью полов [5, с. 529-530].


Список литературы

1. Виппер Ю. Б. Новеллы Проспера Мериме//Prosper Mérimée. Nouvelles. — М: Прогресс, 1976.С.329.
2. Луков В. А. Мериме: исследование персональной модели литературного творчества. Научная монография. — М: Изд-во Моск. гум. Ун-та, 2006. С.101
3. Мериме П. Собр. соч. в 6-ти тт. — М: Правда, 1963. Т.2 . С. 519.Т. 6. С.384
4. Мериме П. Письма к незнакомке. — М: Наука, 1991. С.414.
5. Ницше Ф. Собр. соч. в 2тт. — М: Мысль,1990, т.2 -796с.
6. Псевдо-Цезарь. Испанская война//Циркин Ю.Б. Античные и средневековые источники по истории Испании. — С-Пб: Филол. ф-т; Изд-во С-Петерб. Ун-та, 2006, с. 360.
7. Реизов Б. Г. Французская романтическая историография. — Л: Изд-во ЛГУ, 1956. С. 521.
8. Фрестье Ж. Проспер Мериме. — М: Радуга, 1987, с. 303.
9. Billy A. Mérimée.— Paris: Flammarion, 1959. P. 363.
10. Lanson G. La nouvelle artistique: Mérimée. // Histoire de la littérature française, remaniée et complétée pour la période 1850-1950 par Paul Truffrau. — Paris :Hachette, 1968 P. 1010-1012.
11. Léon P. Mérimée et son temps. — Paris : Presses Universitaires de France. 1962. P. 486
12. Mallion J. Carmen. Notice.// Mérimée P. Théatre de Clara Gazul. Romans et nouvelles. — Paris : Gallimard. 1978, P.1558-1567
13. Mérimée P. Nicolas Gogol// Nouvelles. — Paris : Levy, 1852, p. 311-328
14. Planche G : Ecrivains modernes de la France. Prosper Mérimée// Revue des Deux mondes 15 sept. 1854. P. 1207-1223.
15. Sainte-Beuve Ch.-Aug. Prosper Mérimée. Le Moniteur universel 7 févr. 1853 p.155 .
16. Taine H. P. Mérimée. Son caractère. Son talent// Essais de critique et d’histoire. — Paris, 1887. P.454-457 .

Расскажите о нас своим друзьям: