Русская литература | Филологический аспект №05 (61) Май 2020

Художественное своеобразие романа М. и С. Дяченко «Пещера»

Церюльник Анна Юрьевна
старший преподаватель кафедры Русской филологии, Тихоокеанский государственный университет, РФ, г. Хабаровск, anna-jur@mail.ru

Аннотация: Данная статья посвящена анализу романа М. и С. Дяченко «Пещера». Актуальность исследования обусловлена тем, что творчество этих писателей представляет собой на сегодняшний день малоизученное явление. Выделяются художественные особенности произведений М. и С. Дяченко, среди которых неожиданные повороты сюжета, а также яркие, зримые образы героев, которые надолго остаются в памяти. Анализируются особенности использования в романе «Пещера» таких средств выразительности, как аллегория, повтор, фигура умолчания, метафора, сравнение, оксюморон.
Ключевые слова: М. и С. Дяченко, фантастика, социальная фантастика, художественные средства, сравнение, аллегория, повтор

Tceryulnik Anna Yurevna
the senior teacher of Department of Russian philology, Pacific State University, Russian Federation, Khabarovsk

Abstract: This article is devoted to the novel «The cave» by M. and S. Dyachenko. The author notes the relevance of the research, due to the fact that the work of these writers is currently a little-studied phenomenon. The author highlights the features of M. and S. Dyachenko's works, including original stylistic and linguistic moves and unexpected plot twists, as well as bright, visible images of characters that remain in the memory for a long time. The author analyzes the artistic means of the novel «The cave», including allegory, repetition, the figure of silence, metaphor, comparison, and oxymoron.
Keywords: M. and S. Dyachenko, science fiction, social science fiction, artistic means, comparison, allegory, repetition

Марина и Сергей Дяченко – литературный феномен последних лет. Пишущие на русском и украинском языках в жанрах современной научной фантастики, фэнтези, сказки и др., также успешно совмещая несколько жанров в одном произведении, они являются авторами нескольких десятков хорошо известных в настоящее время романов, повестей, рассказов, вышедших как в издательствах Киева, так и в самых престижных издательствах Москвы и Санкт-Петербурга. В их творчестве есть и пьеса, и произведения для детей. Сегодня они  лауреаты престижных литературных премий стран СНГ, присуждаемых за фантастические произведения, написанные на русском языке.

М. и С. Дяченко начали свою творческую деятельность на рубеже XX –XXI веков, первый их роман вышел в 1994 году.

Отнести произведения М. и С. Дяченко к конкретному жанру  достаточно сложно, так как авторы обращают на себя внимание, прежде всего, нестандартностью подхода, нежеланием вписываться в определённые схемы. Работая непосредственно в русле фантастики, они постоянно экспериментируют с жанровыми разновидностями. М. и С. Дяченко зарекомендовали себя как авторы, произведениям которых присущи неожиданные повороты сюжета, а также яркие, зримые образы героев, которые надолго остаются в памяти после прочтения их произведений [3, 7, 9, 10]. Стиль авторов отличается «углубленным психологизмом, мифотворчеством, обращением к фольклору различных народов» [8, с. 299].

Многие произведения новейшей русской литературы, в том числе и произведения супругов М. и С. Дяченко, ещё не получили должного осмысления в критике и литературоведении. Их эстетическая значимость до конца не выявлена. Актуальность данного исследования определяется тем, что роман «Пещера», как многие другие произведения М. и С. Дяченко, является малоизученным.

Роман С. и М. Дяченко «Пещера» относится к жанру социально-философской фантастической прозы, в рамках которой сегодня осуществляется множество утопических литературных экспериментов. Социальная фантастика как в отечественной, так и в зарубежной литературе обладает широким спектром возможностей, позволяющих на основе общего стремления фантастического жанра к синкретизму ставить не только собственно социальные проблемы, но и рассматривать их в тесной связи с проблемами философского, мировоззренческого, этического, в том числе и нравственного аспекта. В произведении реализован характерный для творчества данных авторов один из типов хронотопа – раздвоенный мир, в создании которого проявляется мастерство М. и С. Дяченко, сумевших в полной мере изобразить глубину характеров и ситуаций [8].  

Как отмечает Сергей Бережной, «от романа к роману Дяченко меняют масштаб событий и ракурс, в котором показан герой: общий план, потом камера берет крупно лицо – глаза, – потом опять широкая панорама... Но человек в их романе никогда не заменяется "народными массами", их герой всегда централен, авторы никогда не выпускают его из кадра. Им важно не потерять его глаза…» [2]. Такова отличительная черта изображения персонажей у этих писателей.

Миры Дяченко во многом зримы и реалистичны, причиной этого является концентрация авторов «не только на переживании главных героев», но и на внимании «ко второму плану, к тому, что в живописи называется "стаффажем"»  [5, с. 409]. Писатели в романе кинематографически прорабатывают всю натуру, все декорации, весь реквизит: «Из-под его ноги сорвался второй камень. И почти сразу — третий. Ему казалось, что пустота, притаившаяся на дне ущелья, протянула невидимую мягкую лапу и взяла его за ногу повыше щиколотки» [4, с. 196]; «Махи больше не стояла на карнизе. Она висела, ухватившись одной рукой за едва заметный выступ, другой — за стебель угнездившегося в щели растения, сейчас эта сухая веревочка лопнет, не выдержав веса легкой, как пушинка, девочки…» [4, с. 196]. Подобных описаний в романе «Пещера» большое количество. Как раз такие детали и составляют мастерство этих авторов.

Художественной манере Дяченко также характерен открытый финал произведения. Так, после прочтения «Пещеры» остается не совсем ясным – кинется ли сааг на сарну или нет. Такой принцип открытого финала позволяет каждому читателю самостоятельно выбрать возможный конец романа и решить, насколько он правильный и справедливый.  

В современной философии существует понятие «семантика возможных миров». Основная мысль его заключается в том, что у каждого настоящего существует некоторое количество вариантов развития будущего. Причем «действительный мир не занимает привилегированного положения» [6, с. 260]. Дяченко убеждают нас, что действие, о котором только что было прочитано, в некоторой неведомой нам реальности еще не завершилось. Закончилось только повествование о нем. Рассказчик поведал нам обо всем, что знал. Но вот только знал он далеко не все. Такой художественный прием, кроме всего прочего, придает повествованию достоверность и в определенной степени докумен­тальность.

Аллегорические образы пронизывают роман «Пещера» Дяченко. Один из центральных образов – это сама Пещера, представляющая мир нашего подсознания, в котором реализуются все нелицеприятные, животные начала человека. Сами звери в Пещере также являются аллегорическими образами. Сааг – хищник, в жизни властный, порой жестокий человек. Сарна – травоядное животное – человек, часто беззащитный в жизни. Схруль – это хищник, питающийся в большей степени падалью и нападающий только тогда, когда находится в группе сородичей. В данном звере также имеются качества подлого человека, использующего любые средства, чтобы достичь желаемого. Тхоль – самый маленький зверь, питается личинками. В жизни человек подобного типа абсолютно беззащитен и безобиден. Самым главным обитателем Пещеры является егерь, который следит за порядком и уничтожает тех, кто, по его мнению, нарушает баланс сил и угрожает стабильности обычного, дневного, мира. Как правило, в жизни егеря – это представители Администрации, люди, обладающие самыми большими полномочиями.  Среди главных персонажей данного романа есть и сарна (Павла Нимробец), и сааг (Раман Кович), и егерь (Тритан Тодин). Каждое соотношение, как правило, подтверждает факт того, что это неслучайное совпадение: основные черты характера и особенности жизни человека совпадают с чертами его зверя.

Отличительной чертой стиля М. и С. Дяченко является использование повтора. Данный прием помогает создать особый ритм на содержательном уровне, акцентировать внимание читателя на отдельных важных моментах. Используется достаточно большое количество повторяющихся звуковых образов: «Звенели цикады. Весь мир состоял из цикад. Весь мир замкнут был в кольцо гор — далеких, синих, и близких, красно-желтых, и белых, покрытых песком, который так мерзко скрипит на зубах» [4, с. 86]. «Гремели цикады. По склону далекой горы пылила еле различимая отсюда повозка; бродяга поднялся на локте. Всмотрелся, прищурив глаза» [4, с. 88]. «В глубине парка яростно звенели цикады» [4, с. 267].

Действия, движения также повторяются авторами достаточно часто. М. и С. Дяченко, как правило, не стремятся заменить их, и это значительно усиливает в целом атмосферу напряжения: «Сплетения коридоров — артерии и вены, по которым вздохами и отзвуками струится жизнь; она шла, еле слышно шелестел ветер, текущий с верхнего яруса, подобно холодному ручью. В глубокой щели дышал ручей, невидимый и легкий, будто ветер, она шла, ее копыта утопали в плотной губке лишайников, и время от времени шаг ее поднимал в воздух крохотную, мерцающую искорку» [4, с. 112]. «Она шла, ведомая звуком влаги. Падали капли. Она шла; вода струилась, становясь на мгновение мутной, и муть уносило течением — и снова дрожащее зеркало, сверкающие мешочки капель, маслянистые мешочки, вспыхивающие, как глаза…» [4, с. 113].

Также следует отметить работу писателей с прилагательными цвета, создающими необыкновенный удивительный колорит. Особенно это касается описания цвета глаз: «Павла впервые его таким видела — на желтоватых щеках все яснее проступал румянец, глаза горели, упрямые глаза злого избалованного мальчишки» [4, с. 114]. «Его глаза сидели так глубоко, что с трудом можно было различить их цвет; спустя долю секунды она поняла, что его глаза не коричневые, как ей казалось, а голубые. Почему ей мерещилось, что глаза у него карие?!» [4, с. 45]. «Встав за спиной плешивого — тот доходил ему едва до плеча, — поднял взгляд на Павлу; лицо у вошедшего было чуть асимметричным, узким и смуглым, и неожиданно светлыми казались глаза — ярко-зеленые, пристальные и рассеянные одновременно. Павла даже удивилась, как этот взгляд ухитряется сочетать несочетаемое. И поежилась» [4, с. 64].

Достаточно распространенной стилистической фигурой в творчестве М. и С. Дяченко является фигура умолчания. Часто эти авторы не показывают что-либо, не объясняют, а просто намекают с целью обратить внимание на какое-то вроде бы случайное действие и догадаться самим, почему происходит так, а не иначе. В первую очередь это во многом относится к вставным эпизодам в романе «Пещера». Так, читатель далеко не сразу понимает, кто такая Махи и ее спутник Танки, в то время как это одна из ключевых линий романа, помогающих позже понять одного из главных героев Тритана Тодина.

Особый интерес в прозе Дяченко вызывает язык повествования. Привлекает внимание лиричность, крайне редкая вообще для современной прозы [1]: «Павла видела мир клочками, урывками; была маленькая комната с пятнами солнца на полу, потом солнце исчезло, поглощенное темными запахнувшимися шторами. Был желтый цветок, чахнувший в вазоне, тянущийся лепестками за окно» [4, с. 137]. Также в данном романе часто встречается поэтическое описание, построенное на противопоставлении Света и Тьмы, Штор и Окна. Игра причастий с их шипящими окончаниями «запахнувшийся», «чахнущий», «тянущийся» помогает создать соответствующее фонетическое ощущение: «Шторы, плотно задернутые, погружали комнату во мрак; толстая витая свеча догорела почти до пня. Тритан искоса взглянул на язычок пламени — отразившись в его глазах, огонек приобрел изумрудный оттенок» [4, с. 138].

Среди самых распространенных тропов в произведениях М. и С. Дяченко следует выделить сравнения, которые в романе «Пещера» весьма яркие и во многом символичные. Интересно, что предметом сравнения у Дяченко часто бывают глаза: «Лежащий рядом человек смотрел прямо перед собой. Такой взгляд Павла видела на коробках с кошачьим кормом — цветные сытые кошки глядели с глянцевитого картона круглыми и бездумными, пустыми, как пустыня, глазами» [4, с. 230]; «Махи стояла, прижавшись щекой к скале, ее опухшие от слез глаза казались огромными, как блюдца» [4, с. 196]; «– Тритан, что же ты… всю ночь?.. Конечно, не спал, сказали ей его ввалившиеся зеленые глаза. Зеленые в красной рамочке, как пятно травы среди поля маков…» [4, с. 201]. Также весьма часто в романе приводится сравнение со свечой: «Единственное светлое окно, оживлявшее сонный фасад полночного дома, беззвучно погасло. Как свечка» [4, с. 115]; «Лица была вся в слезах, как восковая свечка» [4, с. 255]. Яркие образные сравнения часто вводятся авторами как самостоятельные предложения, что привносит в произведение характер отрывистости: «Теперь он сидел на постели; склоняющееся солнце, отыскавшее щелку в закрытых шторах, белой полоской лежало на его голой шее. Как галстук. Или как лезвие» [4, с. 142]; «Пытаясь дать название охватившему его чувству, он остановился вскоре на слове «радость». Его радовало появление Павлы; она была удивительно кстати. Как подходящий аккорд…»[4, с. 152]; «Сквозь щель между складками тяжелого пододеяльника Павла смотрела, как пятно движется. Будто живое существо. Как ядовитый паук, Павлиному воспаленному воображению представились даже десятки суетящихся лап…» [4, с. 215].

Параллель реального мира с пещерным, которая часто находится в основе сравнений данного романа, становится источником ярких символов: «Автобус еле полз в гору, он похож был на тяжелого, сытого зверя, пыхтящего от малейшего усилия…» [4, с. 16]. Неожиданные образы помогают придать тексту особую выразительность: «…в тусклом свете его смуглое лицо казалось темным, будто старая маска из красного дерева» [4, с. 140]; «– А у меня и так… вся жизнь… встала на уши… На поверхности светило солнце, неяркое, прикрытое дымкой, будто абажуром» [4, с. 137]; «Она вообразила себе сонную Стефану, белым лебедем выплывающую из спальни» [4, с. 115]; «Огромный острый обломок, выступающий над краем пропасти, как нос каменного корабля, выдержал его хватку» [4, с. 197]; «…голос Рамана сделался железным, как корабельная цепь» [4, с. 250].

Помимо сравнений, в романе присутствуют и метафоры, которые также помогают придать произведению особую выразительность и образность: «белый камень казался одиноким бельмом на лысой голове великана» [4, с. 84]; «– Я устала. Я туда не хочу… Ты иди. Он закусил губу. Поднял глаза к небу, к осколку неба, заключенному в изломанную рамку горных вершин. Оно долго будет ему помниться, это небо. Он знал наверняка. Не поможет, не подскажет, не даст совета — запомнится, как яркая картинка…» [4, с. 195]; «Скрипки, играющие в его душе, чуть примолкли; он рассчитывал уже сегодня вечером взяться за исследование пьесы, а для этого нужно было, чтобы Павла ее принесла» [4, с. 151].

Также интересно отметить использование в романе «Пещера» оксюморонов: «Он сидел на вершине под белым камнем, и палящие лучи полуденного солнца обливали его морозом. Наверное, он совершил ошибку – а какую, ему скажут потом…» [4, с. 85].  

В заключение необходимо сказать, что многочисленные художественные средства в романе «Пещера» позволяют писателям ярко и образно заявить свою позицию и в результате достичь предельной эмоциональной и психологической выразительности. Рассмотренные в данной работе особенности романа «Пещера» показывают уникальность произведения.

1. Ахметова Г. Д. Языковые традиции и языковые процессы в духовном пространстве русской прозы / Г. Д. Ахметова, Г. Лю, Ч. Чжоу. – Казань : Бук, 2015. – 192 с.
2. Бережной С. В. Свобода решать за других / С. В. Бережной. – Режим доступа: http://barros.rusf.ru/article082.html (дата обращения: 30.05.2020).
3. Боровски М.Изображение смерти в цикле «Скитальцы» Марины и Сергея Дяченко / М. Боровски // Филологические чтения : материалы конференции. Ярославль : ЯрГУ, 2018. – С. 9 – 15.
4. Дяченко – Ширшова, М. Ю. Пещера : роман / М. Ю. Дяченко – Ширшова, С. С. Дяченко. – М. : Изд-во Эксмо, 2008. – 544 с. – (Миры М. и С. Дяченко).
5. Ивахнов Д. Рожденные воспламенять: этюды о поэтике Марины и Сергея Дяченко / Д. Ивахнов // Дяченко – Ширшова, М. Ю. Привратник / М. Ю. Дяченко – Ширшова, С. С. Дяченко - СПб.; М., 2000. - С. 350 – 436.
6. Руднев В. П. Словарь культуры XX века : ключевые понятия и тексты / В. П. Руднев. – М. : Аграф, 1997. – 381 с.
7. Сафрон Е. А. Традиция романа воспитания в городском фэнтези (на примере романа М. и С. Дяченко «Vita Nostra» / Е. А. Сафрон // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2019. №11. С. 48 – 51.
8. Чернецов А. Архитектура миров М. и С. Дяченко: модели хронотопа / А. Чернецов // Карповские научные чтения: сб. науч. ст. Вып. 11: в 2 ч. Ч. 2 / редкол.: А.И. Головня (отв. ред.) [и др.] – Минск: «ИВЦ Минфина», 2017. – С.299-302.
9. Цікавий С. Органiзацiя художнiого простору в романi М. та С. Дяченкiв «Vita Nostra» / С. Цікавий // Збірник наукових праць (філологічні науки) – № 11. – 2018. – С. 91 – 96.
10. Чернова І. Філософсько-антропологічні аспекти феномену жертви у фентезійному творі / І.Чернова // Науковий вісник Ужгородського університету. – 2017. – Серія: Філологія.– № 1 (37). С. 97 – 100.