Русский язык | Филологический аспект №06 (86) Июнь 2022

Идиостиль как составляющая лингвистической интерпретации образа человека (на материале романа И.А. Гончарова «Обломов»)

Игнатов Иван Александрович
кандидат филологических наук, доцент кафедры экономики и управления, Коми республиканская академия государственной службы и управления, г. Сыктывкар, ivan.al.ignatov@gmail.com

Аннотация: В статье рассматривается вопрос о необходимости характеристики речевого поведения в лингвистической реконструкции целостного образа человека языковыми средствами. Работа проведена с опорой анализ модели образа человека, разрабатываемой кировской научной школой системно-функциональной и интерпретационной лингвистики. В качестве наглядного примера приводится анализ идиостиля Обломова, героя одноимённого романа А.И. Гончарова. Анализ прямой и интериоризованной речи Обломова позволяет охарактеризовать его как человека, владеющего разными речевыми стилями и употребляющего в своей речи средства различных уровней в зависимости от конкретной речевой ситуации.
Ключевые слова: литературный персонаж, личность, идиостиль, речевое поведение, образ человека, И.И. Обломов, И.А. Гончаров

Ignatov Ivan Alexandrovich
PhD in Philology, associate professor at the department of Economics and Management, Komi Republican Academy of State Service and Administration, Syktyvkar

Abstract: The article deals with the issue of the need to characterize speech behavior in the linguistic reconstruction of a holistic image of a person by linguistic means. The work was carried out with the support of the analysis of the model of the image of a person, developed by the Kirov scientific school of system-functional and interpretive linguistics. As an illustrative example, an analysis of the idiostyle of Oblomov, the hero of the novel of the same name by Ivan Goncharov. An analysis of Oblomov's direct and internalized speech allows us to characterize him as a person who owns different speech styles and uses means of various levels in his speech, depending on the specific speech situation.
Keywords: literary character, personality, idiostyle, speech behavior, image of a person, Oblomov, Ivan Goncharov

Одна из продуктивных методик реконструкции образа человека языковыми средствами осуществляется путём анализа процессуальных и непроцессуальных характеристик человека (персонажа художественного произведения) как индивида (см. напр.: [1,2,3,4,5,7,8]).

Непроцессуальные характеристики – это социо-культурно и генетически обусловленные особенности человека, которые влияют на модель его поведения. К ним относятся: внешний вид, предметное окружение, социальная среда, система ценностей и т.д. [6, с. 59] Процессуальные характеристики представляют собой выраженную в языковых формах совокупность атрибутов модели поведения человека, выводимой из непроцессуальных характеристик и «обусловленной мотивами и  целями его целенаправленной деятельности на протяжении  всего жизненного пути или какого-либо его фрагмента» [5, с. 557], а также поведенческой тактики, которая направлена на поиск решения в определённой ситуации и её урегулирование посредством реализации способностей и возможностей человека.

Особым параметром характеристики человека при реконструкции его образа оказывается речевое поведение.

Представители кировской лингвистической школы системно-функциональной и интерпретационной лингвистики производят анализ речи в рамках и непроцессуальных, и процессуальных характеристик [2,3,5]. Однако речевая деятельность может рассматриваться и в качестве отдельного аспекта анализа образа человека, поскольку «речь человека содержит языковые единицы и синтаксические конструкции… (функциональные слова, частотная лексика, т. е. «любимые» слова, текстовые аномалии, авторские знаки пунктуации, распределение длины предложения и т. д…)», которые «представляют собой отпечаток личности человека» [6, с. 60-61].

Речевая деятельность как отдельный аспект лингвистического анализа образа человека, может рассматриваться как индивидуальный речевой стиль человека или персонажа [6, с. 61]. и основываться на следующем подходе к пониманию идиостиля: Идиостиль – это «совокупность языковых и стилистико-текстовых особенностей, свойственных речи писателя, ученого, публициста, а также отдельных носителей языка» [9, с. 95].

Рассмотрим схему анализа идиостиля человека на примере речевого поведения главного персонажа романа И. А. Гончарова «Обломов», для краткости обращая внимание лишь на коммуникативную сторону его речи (цитаты приводятся по изданию [10]).

Повествование в романе И. А. Гончарова строится как традиционный нарратив и ведется от лица автора-рассказчика, который выступает в качестве экзегетического повествователя. Автор рассказывает о том, что Обломов думает, о чем мечтает, каковы его желания, он проникает во внутренний мир персонажа, выражает свою оценку, размышляет о действительности и обобщает эти размышления в форме сентенций. Большинство контекстов, где упоминается Обломов, именно таковы (900 контекстов). Ср., напр.: Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу… [с. 14].

Наделяя Обломова правами субъекта речевых актов, автор отстраняется от персонажа, передает сказанное персонажем дословно. «Слова автора» как часть синтаксической конструкции с прямой речью содержат авторский комментарий сказанного персонажем. Ср., напр.: Да, я хотел поговорить с вами насчет квартиры. Прошу садиться! – вежливо отвечал Обломов [с. 371]. Я посягал на поцелуй, – с ужасом думал он, – а ведь это уголовное преступление в кодексе нравственности, и не первое, не маловажное! [с. 333].

Чтобы подвергнуть рассмотрению речь Обломова на основе анализа собственно прямой речи и слов автора, необходимо разграничить внутреннюю и внешнюю прямую речь персонажа, следует также учитывать, к кому обращена та или иная реплика, в какой ситуации она произносится. Специальному анализу подлежит и собственно прямая речь Обломова, и слова автора, которые дают представление о том, как Обломов говорит.

Сначала рассмотрим авторские ремарки, которые сопровождают прямую речь Обломова.

Сразу отметим, что авторские пояснения в большинстве своём (590 контекстов) представляют собой «“чистый” диалог» (термин А. П. Чудакова [11, с. 148] ), т.е. выражены при помощи глаголов говорения без каких либо дополнений и уточнений: сказал, рассуждал, закричал, приказывал, повторил, говорил, прибавил, спросил, кликнул, произнёс, продолжал, заметил, кричал, проговорил, ответил, перебил, прошептал, досказал, начал, отозвался, возразил, заключил, защищался, поправил, воскликнул, простонал, остановил, прервал и т.д. Также отметим тот факт, что очень часто комментарий автора не совпадает с репликой героя по фактору эмоциональности. В речи Обломова, например, используются экспрессивные синтаксические конструкции – восклицательные предложения, – а авторская ремарка достаточно скупа: глагол говорения без обстоятельственных распространителей. Ср., напр.: Уж кто-то и пришел! –  сказал Обломов, кутаясь в халат... [с. 17] Не подходите, не подходите: вы с холода! – сказал тот [т.е., Обломов][с. 18].

Рассмотрим теперь, какие конкретизаторы и распространители глаголов говорения использует И. А. Гончаров (410 контекстов).

Используемые в романе распространители и конкретизаторы глагола, которые состоят преимущественно из наречий, наречных сочетаний, предложно-именных сочетаний, деепричастий, деепричастных и сравнительных оборотов, можно разделить на две группы.

В первую группу включаются адвербиалии, которые характеризуют внешнюю сторону речи: силу звучания и тон голоса, интонацию и т.д., а также обстоятельственные распространители, характеризующие манеру говорить и форму речи (закричал громко; спросил, дрожащим голосом; почти про себя сказал; протяжно и торжественно кликнул; отрывисто сказал; сказал он опять шепотом и др.). Ср., напр.: В самом деле? Что ж директор? – Спросил Обломов дрожащим голосом[с. 24]; Захар! – протяжно и торжественно кликнул он [с. 106].

Во второй группе представлены единицы, характеризующие внутреннее состояние Обломова: внутреннюю уверенность, готовность персонажа к чему-либо; настроение, расположение духа, эмоциональное состояние персонажа; отношение говорящего к своему собеседнику (сказал решительно; сказал хмурясь; с нетерпением говорил; со вздохом заметил; едко отвечал; спросил недоверчиво; сказал, зевая; весело поздоровался; живо спросил; строго заговорил;  перебил с неудовольствием и т.д.); Ср., напр.: Дался вам этот Екатерингоф, право! – с досадой отозвался Обломов…[с. 37] Какой ты ядовитый человек, Захар! –  прибавил Обломов с чувством [с. 94].

Как видим, характер речевого поведения Обломова всецело определяется контекстом и конкретной речевой ситуацией.

Рассмотрим теперь речевой стиль Обломова. Обломов использует языковые средства книжного стиля в разговоре с людьми того же социального положения, что и он:

– общепринятые этикетные выражения, обращения на вы, глаголы в форме повелительного наклонения второго лица множественного числа: потрудитесь, говорите, советуйте, послушайте, научите, помогите, приходите и др.

– существительные, обозначающие абстрактные понятия: человечность, гуманитет, блаженство, сомнения, искушенье, благоразумие и т.д.

– синтаксические конструкции, характерные для книжного стиля (обособленные члены предложения, сложноподчинённые предложения).

Ср., напр.: Да, я хотел поговорить с вами насчет квартиры. Прошу садиться! – вежливо отвечал Обломов [с. 371]; Из чего же они бьются: из потехи, что ли, что вот кого-де не возьмем, а верно и выйдет? А жизни-то и нет ни в чем: нет понимания ее и сочувствия, нет того, что там у вас называется гуманитетом. Одно самолюбие только [с. 30].

При общении с прислугой и некоторыми знакомыми (Судьбинским, Тарантьевым) Обломов использует следующие языковые средства:

– глаголы принуждения (в общении с прислугой): не смей и напоминать; ступай к себе; поди; дай; сюда и др. глаголы;

– демократическое обращение на ты;

– разговорную и просторечную лексику (мне что за дело?; хлопотать; срам да и только!; скука адская; подите-ка, заикнитесь; ухитрись; немудрено; слишком проворно! и т.д.);

– лексику с ярко-выраженной эмоционально-экспрессивной окраской  (при общении с прислугой, некоторыми знакомыми; наедине с собой): лысый чёрт, чёрт возьми, этакие ослы, дрянь и т.д.;

– экспрессивные синтаксические конструкции (вопросительные и восклицательные предложения, назывные предложения);

– синтаксические конструкции, свойственные бытовому общению, непринуждённому разговору (простые предложения, эллиптические конструкции).

Ср., напр.: «Ты [Захар], лысый чёрт, мне давеча опять нечищеные сапоги подал: смотри, чтоб я с тобой не разделался...» [с. 286]; Да, вот подите-ка, заикнитесь об этом Захару, так он сейчас баб предложит да из дому погонит на целый день! [с. 37]

Как видим, особенностью речи Обломова является эмоциональность и экспрессивность, которая прослеживается в диалогах с различными собеседниками. Так, обыкновенно, речь Обломова в начале диалога является по тону нейтральной, что выражается спокойным синтаксисом и ремарками И. А. Гончарова (сказал, зевая; лениво сказал и т.д.), но может приобрести экспрессию, если слова собеседника «задевают за живое» Обломова. Например, Обломов начинает разговор с Мухояровым в спокойном тоне, используя этикетные и типично-сословные формы: Я получил очень неприятное письмо из деревни, в ответ на посланную доверенность – помните? – сказал Обломов. – Вот потрудитесь прочесть [с. 435]. Но как только речь заходит о том, что волнует Обломова, что имеет для него личностный смысл, речь становится эмоциональной и образной: Послушайте, – повторил он расстановисто, почти шепотом, – я не знаю, что такое барщина, что такое сельский труд, что значит бедный мужик, что богатый… я ничего не знаю! [с. 436]

Ярко-выраженная эмоциональная окраска присутствует в диалогах с Пенкиным, Штольцем, Ольгой и даже Захаром. Ср., напр.:

Диалог с Пенкиным: Извергнуть из гражданской среды! – вдруг заговорил вдохновенно Обломов, встав перед Пенкиным. – …Извергнуть! А как вы извергнете из круга человечества, из лона природы, из милосердия божия? – почти крикнул он с пылающими глазами [с. 31-32].

Диалог со Штольцем: А наша лучшая молодежь, что она делает? Разве не спит, ходя, разъезжая по Невскому, танцуя? Ежедневная пустая перетасовка дней! [с. 208]

Диалог с Захаром: Вот у вас все так: можно и не мести, и пыли не стирать, и ковров не выколачивать. А на новой квартире, – продолжал Илья Ильич, увлекаясь сам живо представившейся ему картиной переезда, – дня в три не разберутся, все не на своем месте: картины у стен, на полу, калоши на постели, сапоги в одном узле с чаем да с помадой [с. 103-104].

Коммуникативные ситуации, в которых речь Обломова носит ярко выраженную экспрессивность, характеризуются наличием слов с эмоциональной окраской, образными выражениями и сложно-подчинёнными предложениями, то есть пространностью речи.

Междометие Ах! иногда предваряет собой высказывания Обломова, эмоционально их окрашивая. Ср., напр.: Ах! – с тоской сказал Обломов. – Новая забота! Ну, что стоишь? Положи на стол. [с. 15] Ах!.. – с сильной досадой произнес Обломов, подняв кулаки к вискам. – Поди вон! [с. 277]

Лаконизмом характеризуется речь Обломова при разговоре с Захаром: короткие эмоционально-окрашенные фразы быстро сменяют друг друга. Это объясняется социальным положением Обломова: он отдаёт распоряжения слуге. Краткий, лаконичный приказ является обычной формой общения со слугами. Ср., напр.: Куда? Здесь ищи! Я с третьего дня там не был. Да скорее же! – говорил Илья Ильич [с. 11]; С глаз долой! – повелительно сказал Обломов, указывая рукой на дверь. [с. 105] Войди! – сказал Илья Ильич [с. 106].

Лаконичностью отличается речь Обломова и с другими собеседниками в том случае, если разговор ему не интересен или его занимает что-то другое, но нормы приличия не позволяют прекратить беседу. Ср., напр: … Читали мою статью? – Нет. – Я вам пришлю, прочтите. – О чем? – спросил сквозь сильную зевоту Обломов [с. 28].

Профессиональная окраска речи Обломова отсутствует, и по стилю его речи нельзя заключить, что он окончил юридический факультет и служил в департаменте. Наоборот, образная фразеология Обломова говорит скорее о принадлежности его к артистическому миру.

Интериоризованная речь Обломова представлена в романе значительно меньшим числом контекстов, но всё же довольно частотна (128 контекстов; из них 4 – несобственно-прямая речь).

Интериоризованная речь Обломова выражена следующими языковыми средствами.

– Номинации, характерные для книжного стиля (у сердца, вот здесь, начинает будто кипеть и биться...; не бредить счастьем, не сметь; роптать; изнеможение; ужель и этот миг поблекнет; я посягал на поцелуй; кипеть, гореть). Ср., напр.: Надо идти ощупью, на многое закрывать глаза и не бредить счастьем, не сметь роптать, что оно ускользнет, – вот жизнь! [с. 299]

– Просторечная и разговорная лексика (денег ни гроша, ворочать делами, этакую, соблазнитель, волокита, экая, поди, чай, авось, подь, ей-богу, запашка, умолот). Ср., напр.: Денег ни гроша, три месяца, приехать самому, разобрать дела крестьян, привести доход в известность, служить по выборам [с. 433]; “Ночью писать, – думал Обломов, – когда же спать-то? А подь, тысяч пять в год заработает! Это хлеб!..” [с. 32]

– Лексика с ярко-выраженной эмоционально-экспрессивной окраской (они все пищат, дурак, грамотеи, скверный старый селадон, дернуло меня брякнуть, чёрт с ним). Ср., напр.: “Дурак, – сказал он сам себе уныло, – нужно было объясняться!..” [с. 253] “Вон, должно быть, и братец пришли! –  заключил он. –  Да чёрт с ним!..” [с. 365]

– Изобразительно-выразительные средства (сатанинский шепот самолюбия; тратить мысль, душу; торговать умом и воображением; насиловать свою натуру; глаза, где, как в пучине, темно и вместе блестит что-то; голова... как она нежно покоится на плечах, точно зыблется, как цветок, дышит ароматом). Ср., напр.: И с чего я взял, что она любит меня? Она не сказала: это сатанинский шепот самолюбия! [с. 263]

– Синтаксические конструкции, характерные для книжного стиля (обособленные члены предложения, сложноподчинённые предложения). Ср., напр.: вчера поблекло, письмо тоже поблекло, и этот миг, лучший в моей жизни, когда женщина в первый раз сказала мне, как голос с неба, что есть во мне хорошего, и он поблек! [с. 319]

Внутренняя речь Обломова может быть разделена на несколько составляющих.

– Оценка Обломовым поступков других персонажей. Ср., напр.:

О Волкове: “В десять мест в один день – несчастный! – думал Обломов. – И это жизнь! – Он сильно пожал плечами. – Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается?... [с. 22]

О Пенкине: Ночью писать, – думал Обломов, – когда же спать-то? А подь, тысяч пять в год заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться... [с. 32]

– Рефлексия. Ср., напр.: Но, однако ж... Ольга любит меня! – думал он дорогой. – Это молодое, свежее создание! Ее воображению открыта теперь самая поэтическая сфера жизни: ей должны сниться юноши… Наконец, любят и не юношей, не отвагу на лице, не ловкость в мазурке, не скаканье на лошади... Положим, Ольга не дюжинная девушка, у которой сердце можно пощекотать усами, тронуть слух звуком сабли; но ведь тогда надо другое... силу ума, например, чтоб женщина смирялась и склоняла голову перед этим умом, чтоб и свет кланялся ему... Или прославленный артист... А я что такое? Обломов – больше ничего [с. 262].

– Внутренние переживания. Ср., напр.: Я посягал на поцелуй, – с ужасом думал он, – а ведь это уголовное преступление в кодексе нравственности, и не первое, не маловажное! Еще до него есть много степеней: пожатие руки, признание, письмо... Это мы все прошли. Однако ж, – думал он дальше, выпрямляя голову, – мои намерения честны... [с. 333].

– Осознание желаний. Ср.: Нет, побегу к Ольге, не могу думать и чувствовать один, – мечтал он. – Расскажу всем, целому свету... нет, сначала тетке, потом барону, напишу к Штольцу – вот изумится-то! Потом скажу Захару… потом... потом, от радости, закричу на весь мир, так закричу, что мир скажет: “Обломов счастлив. Обломов женится!” [с. 355].

Большая частотность в романе интериаризованной речи Обломова и её содержание свидетельствуют о том, что он человек, который обладает богатым внутренним миром, наполненным рефлексией и нравственными переживаниями. Внутренняя речь, таким образом, раскрывая внутренний мир Обломова, служит для более полного описания его образа.

Бытовая речь Обломова составлена из элементов литературного языка, светского красноречия. Это касается всех актов коммуникации с собеседниками, стоящими по социальному положения на одном уровне с ним и выше его (Штольц, Ольга Ильинская, барон, доктор, Судьбинский, Волков), это касается и тех собеседников, которые находятся по социальному статусу ниже его (Пшеницына, Мухояров, Тарантьев, Алексеев). Формы просторечия редки и используются при общении с прислугой – Захаром и Анисьей.

Как видим, внутренняя и внешняя речь Обломова практически не различаются. Интереоризованный язык Обломова стилистически снижен, но определяется коммуникативной ситуацией.

В целом речь характеризует Обломова как человека образованного, светского, культурного, деликатного, однако деликатность которого обусловлены ситуативно. Во внешней речи Обломов всегда вежлив, доброжелателен, любезен, использует лексику книжного стиля (за исключением коммуникативных актов с Захаром и Анисьей). Все эти особенности обозначают социальное речевом поведении Обломова.

Индивидуальный момент речи Обломова выражается посредством «личностных, субъективно-экспрессивных средств речевого стиля» [12]. Для Обломова характерны лексико-синтаксические особенности речи. Это, например, экспрессивные синтаксические конструкции, использование междометия ах!, лаконизм речи в диалогах с Захаром, или наоборот – пространность речи в момент испытываемой им радости или волнения. Такие особенности речи Обломова характеризуют его как эмоциональную, поэтическую и мечтательную натуру.

Итак, результаты анализа идиостиля человека позволяют нам уточнить характеристики, составляющие личностные свойства и эксплицируемые посредством анализа непроцессуальных и процессуальных характеристик, и выделить идентифицирующие речевые особенности, являющиеся теми мазками, которые завершают целостный его образ.

1. Чернова С. В. Деятельность: лингвистический анализ. Киров: Изд-во ВятГГУ, 2008. 213 с.
2. Интерпретация образа человека. Образ публичных людей г. Кирова / науч. ред. С. В. Чернова. Киров: Изд-во ООО «Радуга-ПРЕСС», 2012. 275 с.
3. Интерпретация образа человека: опыт лингвистического описания собирательного образа горожанина (образ жителей г. Кирова) / науч. ред. Л. В. Калинина, С. В. Чернова. Киров: Изд-во ВятГГУ, 2011. 152 с.
4. Калинина Л.В. Языковые средства создания образа харизматической личности (на примере образа А.Д. Меншикова в исторической и художественной литературе) // Семантика. Функционирование. Текст: Межвуз. сб. науч. тр. Киров, 2012. С. 15-27.
5. Чернова С. В. Процессуальные и непроцессуальные характеристики человека как основа для реконструкции его образа // Рациональное и эмоциональное в русском языке: материалы Междунар. науч. конф. М.: МГОУ, 2012. С. 554–558.
6. Игнатов И. А. Реконструкция образа человека как личности на основе его непроцессуальных и процессуальных характеристик и идиостиля // Вестник Вятского государственного университета. 2017. № 6. С. 57-65.
7. Игнатов И.А. Языковая модель поведения человека (на материале романа И.А. Гончарова «Обломов») // Филологический аспект: международный научно-практический журнал. 2022. № 06 (86). URL: https://scipress.ru/philology/articles/yazykovaya-model-povedeniya-cheloveka-na-materiale-romana-ia-goncharova-oblomov.html (дата обращения: 30.06.2022).
8. Игнатов И.А. Языковые модели описания образа человека (литературного персонажа) // Гуманитарный научный вестник. 2022. № 7. URL: http://naukavestnik.ru/doc/2022/07/Ignatov.pdf (дата обращения: 30.06.2022).
9. Стилистический энциклопедический словарь русского языка / Под ред. М.Н. Кожиной; члены редколлегии: Е.А. Баженова, М.П. Котюрова, А.П. Сковородников. М.: Флинта, Наука, 2003. 694 с
10. Гончаров И. А. Обломов. М.: АСТ, 2009. 608 с.
11. Чудаков А. П. Поэтика Чехова / Акад. наук СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. М.: Наука, 1971. 291 с.
12. Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М.: Гослитиздат, 1959. 656 с.