Теория языка | Филологический аспект №02 (70) Февраль 2021

Дискурсивные средства реализации нарушения максим одобрения и симпатии в речевой модели коммуникативного давления

Трофимова Валерия Александровна
старший преподаватель, кафедра межкультурной коммуникации и методики преподавания иностранный языков, Южный федеральный университет, РФ, г. Ростов н/Д, leratrofimowa@mail.ru

Аннотация: В статье исследуются причины нарушений норм коммуникации, которые выступают в качестве источников конфликтогенности и порождают различные виды речевого воздействия конфронтационного типа, в частности коммуникативное давление. Параметр этичности речи определяется принципом вежливости, который с точки зрения лингвистики проявляется в шести максимах: такта, великодушия, одобрения, скромности, согласия и симпатии. Деструктивность коммуникативного давления обусловлена нарушениями в этосе и пафосе как компонентах модели речевого воздействия. При этом чаще всего нарушаются максимы одобрения и симпатии, которые участвуют в реализации конфронтационных тактик обвинения, упрека и очернения. В качестве дискурсивных средств их репрезентации используются лексические единицы с конфронтационной семантикой, а также стилистически сниженные языковые ресурсы.
Ключевые слова: коммуникативные нарушения, максимы одобрения и симпатии, дискурсивные средства

Trofimova Valeria Alexandrovna
senior teacher at the Department of Cross-Cultural Communication and Foreign Language Teaching Methods, Southern Federal University, Russia, Rostov-on-Don

Abstract: The article examines the causes of violations of the communicative standards, which act as a source of conflict and generate various types of confrontational speech persuasion, in particular, communicative pressure. The ethical speech parameter is determined by the principle of politeness, which from the point of view of linguistics is manifested in six maxims: tact, generosity, approbation, modesty, agreement and sympathy. The destructiveness of communicative pressure is specified by violations in ethos and pathos as in components of the model of speech persuasion. Meanwhile, the maxims of approbation and sympathy, which are involved in the implementation of confrontational tactics of accusation, reproach and denigration, are most often violated. Lexical units with confrontational semantics as well as informal linguistic resources are used as discursive means of their representation.
Keywords: communicative disorders, approbation and sympathy maxims, discursive means

Речевая коммуникация всегда являлась отражением социального развития человечества. Сегодня речевая коммуникация отмечается растущей тенденцией к проявлению вербальной агрессии во всех сферах человеческой деятельности. Нарушения правил коммуникации стали не только восприниматься обществом более толерантно, но и намеренно использоваться в процессе общения как наиболее эффективный способ воздействия на адресата. Изучение подобных коммуникативных нарушений и приемов их речевой реализации позволят в дальнейшем выработать методы противодействия конфронтационному речевому воздействию, в чем и состоит актуальность предпринятого исследования. 

Коммуникативные нарушения оказались в кругу интересов многих лингвистов, в том числе В.Ю. Меликяна [1], В.И. Шаховского [2], Я.А. Волковой [3], А.Н. Васильевой [4] и других. По мнению исследователей, такие нарушения приводят к «искажению общепринятых принципов и критериев культуры речи» [4], оказывая деструктивное воздействие на личность адресата.

Основной причиной порождения коммуникативных нарушений выступает несоблюдение параметра этичности речи, который заключается в минимизации коммуникативного ущерба для реципиента в ходе оказания речевого воздействия и направлен на поддержание психоэмоционального баланса общения. Отклонения от данного параметра создают основу механизма деструктивного регулирования психологического состояния адресата, что препятствует работе его когнитивной сферы сознания и, наоборот, способствует достижению адресантом коммуникативной цели.

Параметр этичности речи поддерживается категорией вежливости, под которой подразумевается «нормальное, уместное в том или ином обществе вербальное и невербальное поведение» [5, с. 129], способствующее гармоничному, бесконфликтному общению. Данная категория обеспечивает стремление коммуниканта проявлять дружелюбие по отношению к аудитории и в то же время сохранить свое собственное лицо, очертить границы своего личного коммуникативного пространства.

Одной из попыток ограничить категорию вежливости лингвистическими рамками применения стала разработка Дж. Личем принципа вежливости [6]. В отличие от других исследователей, Дж. Лич «предлагает более широкую, социально-психологическую трактовку принципа вежливости и те самым делает решающий скачок от семантического к прагматическому взгляду на вежливость» [5, с. 62]. Данный принцип призван регламентировать отношения между участниками коммуникации, максимизируя ее эффективность путем поддержания социального равновесия при речевом взаимодействии. Оформление высказывания говорящим осуществляется исходя из интересов собеседника. Таким образом, принцип вежливости основывается на моральных и этических требованиях к коммуникантам и воплощается в шести максимах.

Максима такта требует уважение границ личного пространства собеседника и осторожность при выборе речевой стратегии, не позволяя адресанту поднимать вопросы, причиняющие собеседнику психоэмоциональный дискомфорт. Максима великодушия (необременения) запрещает кому-либо из коммуникантов доминировать в ходе общения, навязывая свою позицию или заставляя собеседника принять на себя ответственность вопреки его желанию. Максима одобрения заключается в минимизации критики в сторону адресата и выражении по отношению к нему похвалы. Максима скромности направлена на максимизацию самокритики и отказа от похвалы в собственный адрес. Максима согласия предписывает не усугублять возникшие противоречия, а устранять их совместными усилиями. Максима симпатии является своего рода условием соблюдения принципов вежливости в целом и основой реализации всех остальных максим. [6]

Нарушение данных максим приводит к реализации конфронтационных видов речевого воздействия, одним из которых является коммуникативное давление [7]. К.М. Шилихина трактует коммуникативное давление как обратную сторону убеждения, в случае если «говорящий воздействует на мысли и чувства адресата» и считает, что эффективность давления обусловлена его силовой характеристикой, выраженной чрезмерным проявлением эмоций агрессивной направленности [8, с. 63]. Давление порождается как результат превышения нормы речевого воздействия, инициирует речевой конфликт и разрушает взаимоотношения между собеседниками.

Апеллируя как к логической, так и эмоциональной сфере сознания, коммуникативное давление реализуется речевой моделью, включающей в себя три компонента: логос, этос и пафос. Логос представляет собой владение интеллектуальными ресурсами аргументации и обеспечивает смысловую связь между частями высказывания, опираясь на законы формальной логики. Этос отражает аспект лингвоэкологической безопасности коммуникативного поведения, связанный с уместностью высказывания. Главная задача этоса – предотвратить речевое вторжение в коммуникативное, психологическое и аксиологическое пространство аудитории. Этос реализуется дискурсивными средствами, которые выражаются «в особом способе оформления мыслей, композиционной организации текста, апеллировании к экстралингвистическим факторам» [9, с.  113]. Пафос – эмоциональная техника воздействия, реализующаяся собственно языковыми средствами.

Конфронтационность коммуникативного давления обусловлена наличием конфликтогена в одном или нескольких компонентах его речевой модели, который формируется как результат логических или коммуникативных нарушений. Поскольку максимы вежливости не отражают в себе правила построения логичного высказывания, а направлены на создание благоприятной атмосферы общения, то нарушения данных максим будут представлены речевыми средствами реализации конфликтогенов в этосе и пафосе.  

Под эмотивной дискурсивной практикой агрессивной направленности, в ходе которой реализуются конфликтогены этоса, понимают «специфическую форму использования языка для производства речи, посредством которой осуществляется изменение концепта окружающей действительности, приводящее к дискомфортной трансформации системы личностных смыслов участников общения» [10, с. 102]. 

Таким образом, к средствам нарушения максим вежливости, обусловленным конфликтогенами этоса, принадлежат конфронтационные стратегии и тактики, призванные вызвать у адресата состояние психоэмоционального дискомфорта с целью заставить его изменить свое мнение или поведение.

В качестве деструктивных стратегий выделяют стратегию вербальной дискриминации, ориентированную на выражение говорящим своего превосходства над оппонентом; стратегию вербальной дискредитации, заключающуюся в подрыве авторитета оппонента и его словесном унижении, стратегии уклонения, ухода от ответа и игнорирования, направленные на саботирование собеседника, стратегию открытого негативного реагирования, стратегию морального уничтожения. 

К доминирующим тактикам, реализующим конфронтационные стратегии, относят тактики угрозы, грубого приказа, оскорбления, отказа, обвинения, очернения, обличения, провокации, дистанцирования, игнорирования, тактику создания эмоциональной напряженности, тактику демонстрации обиды, тактику апелляции к негативным чувствам, тактику анализ-минус.

Речевые средства реализации конфликтогенов в пафосе включают в себя лексико-семантические и грамматические маркеры вербальной агрессии. Группу лексико-семантических маркеров составляют маркеры с самостоятельным конфронтационным значением, а также с конфронтационным значением, приобретенным в контексте. К маркерам первого типа относятся негативно-оценочная лексика, глаголы с осуждающим значением, националистически маркированные слова, эвфемизмы с негативной оценочной характеристикой, словообразовательные окказионализмы, направленные на оскорбление, обсценная лексика, мат, пейоративы, стилистически сниженная, грубая, просторечная лексика, жаргон, сленг, вульгаризмы, дисфемизмы, просторечные фразеологизмы, разговорные выражения.

Лексические маркеры с приобретенным конфронтационным значением реализуются с помощью деструктивных метафор, сравнений, оценочных перефразов, направленных на порождение негативных ассоциаций, возникающих благодаря феномену полисемии.

По мнению В.Ю. Меликяна, «существует целый ряд факторов, обусловливающих инвективный потенциал лексемы. Следует, в первую очередь, учитывать интралингвистические параметры лексемы, которые формируют общий коннотативный аспект значения: коннотации, детерминированные спецификой сигнификативного значения, внутренней формы; наличие образности, особенности образа (дистанция в объективной действительности между первичным и вторичным денотатом, а также «аксиологическая дистанция» между ними); тип эмоциональной оценки (общая или частная); тип значения (лексико-семантическое или грамматическое, собственно признаковое значение или опредмеченный признак); характер языкового знака (дискретный или непрерывный); наличие или отсутствие гендерной асимметрии между денотатом и значением» [11, с. 23].

Среди грамматических маркеров в качестве агрессивных можно выделить словообразовательные аффиксы субъективной оценки, фамильярные частицы, псевдоимператив, а также синтаксические и пунктуационные средства, такие как риторические средства, кавычки, полемические скобки, многоточие.

Наиболее частотным нарушением максим вежливости в ходе реализации коммуникативного давления является нарушение максим одобрения и симпатии. В процессе межличностного общения адресант, стремясь воздействовать на собеседника, обращается к критике его поведения и даже грубому обличению, чем и нарушает максиму одобрения. При такого рода коммуникативном нарушении невозможно соблюдение максимы симпатии, которая направлена на поддержание кооперативного стиля общения в целом.

Настоящая статья посвящена исследованию способов реализации нарушений максим одобрения и симпатии.

Нарушение максим одобрения и симпатии может реализовываться дискурсивными речевыми средствами. Например:

Обвинители не желают видеть слова Лебедева, обращенные к Полонскому, уже после конфликта. Эти слова окончательно ставят всё на свои места. [16]

В данном высказывании нарушение максимы одобрения получает речевую объективацию посредством обращения адресанта к тактике упрека (не желают видеть слова Лебедева) с целью представить объект речи (обвинителей) как лицемерный и не заслуживающий доверия. «Данная тактика относится к тактикам отрицательной оценки, отражает конфликтную форму речевого поведения и характеризуется выражением неодобрения, недовольства или укоризны относительно какого-либо действия или высказывания» [12, с. 521]. Негативно характеризуя поведение объекта речи, адресант косвенно оказывает деструктивное эмоционально-оценочное воздействие на адресата (суд присяжных) и формирует его мнение в нужном направлении. Будучи частью общей конфронтационной стратегии, тактика упрека нарушает максиму симпатии, создавая неблагоприятную атмосферу общения.

Конфронтационнные тактики служат одним из наиболее продуктивных средств нарушения максим одобрения и симпатии.

У Вас была вторая партия в Советском Союзе после КПСС. Вы один вышли биться за ГКЧП и проиграли, потому что вышли один, а не подняли всю свою многочисленную партию. И если б не один стоял Жириновский на балконе, то и ГКЧП, может быть, устояла. [17]

Нарушение максимы одобрения реализуется конфронтационной тактикой очернения. Адресант напрямую критикует собеседника за его нерешительность, которая послужила причиной нежелательных, с его точки зрения, событий. Данная тактика реализуется посредством констатации фактов (вышли, проиграли, не подняли), негативно характеризующих адресата, а также представления альтернативного сценария развития событий (И если б не один стоял Жириновский на балконе, то и ГКЧП может быть устояла). Контраст между реальным и возможным реализуется на языковом уровне посредством перечисления глаголов в прошедшем времени, с одной стороны, и обращения к сослагательному наклонению и вводному словосочетанию (может быть), с другой.

Тактика очернения, деструктивно воздействующая на оппонента, осложняется категоричностью суждения, направленной на создание ощущения смысловой неразрывности между частями высказывания и препятствующей возникновению иной точки зрения. Категоричность является одним из наиболее мощных средств речевой деструктивности, поскольку она «граничит с требовательностью, ультимативностью, авторитарностью и безапелляционностью, а вследствие этого является конфликтогенной» [13, с. 46]. Такой выбор речевых средств приводит к нарушению максимы симпатии.

Большая степень агрессивности при нарушении максим одобрения и симпатии достигается одновременной реализацией конфронтационных средств в этосе и пафосе. Например:

 Я первый раз встретилась с гражданином А. Я теперь понимаю, почему Янукович оказался таким слабым предателем. Потому что помощники такие, как Вы, у него были. Именно из-за такой трусости, предательства, цинизма и продали всю страну. [18]

Нарушение максимы одобрения основано на тактике обвинения, реализованной с помощью лексических единиц с конфронтационной семантикой. Специфика тактики обвинения, выступающей агрессивным дискурсивным средством, заключается «в комплексном характере коммуникативной цели, интегрирующей выражение неодобрительной оценки и воздействие на эмоциональное состояние адресата» [14, с.  11]. В данном высказывании обвинение приобретает косвенный характер, поскольку говорящий не адресует его прямо своему оппоненту, а использует синтаксическое средство причинно-следственной связи, чтобы указать на его сходство с критикуемым объектом речи (Потому что помощники такие, как Вы, у него были). Дискурсивным средством экспликации тактики обвинения выступают лексические единицы с конфронтационной семантикой (слабый предатель).

В заключительном предложении констатация факта о продаже страны также принимает статус косвенного обвинения в силу своей скрытой адресованности оппоненту (Именно из-за такой трусости, предательства, цинизма и продали всю страну). Эскалация агрессивно-эмоционального тона высказывания реализуется перечислением лексических единиц, обозначающих отрицательные качества, приписываемые собеседнику (трусость, предательство, цинизм), вследствие чего возникает эффект амплификации. Несмотря на то, что данные языковые единицы являются элементами литературного языка, они формируют деструктивное воздействие, в частности коммуникативное давление, благодаря своей конфронтационной семантике. Деструктивная метафора, содержащая в себе лексему с приобретенным агрессивным значением предательства (продать страну), интенсифицирует негативный эффект нарушения максимы одобрения. Деструктивная атмосфера общения нарушает максиму симпатии.

Тактика обвинения, в особенности в сочетании с различными деструктивными языковыми средствами, выступает наиболее распространенным способом нарушения максим одобрения и симпатии.

Отказ от обвинения в хулиганстве прокурор мотивировала отсутствием у Лебедева мотива политической ненависти. Здесь, в общем-то, все понятно. Политическая ненависть была взята с потолка, попросту говоря придумана. [16]

Адресант реализует тактику обвинения, указывая на некомпетентность своего оппонента. Этому служит констатация факта отказа прокурора от одного из заявленных пунктов обвинения, что дискредитирует ее как специалиста и подрывает ее профессиональный авторитет. Более того, интерпретируя такой отказ, адресант прямо обвиняет адресата в его безграмотности (Политическая ненависть была взята с потолка, попросту говоря придумана), чем и нарушает максиму одобрения, требующую от говорящего проявление снисходительности. Тактика обвинения интенсифицируется стилистически сниженными языковыми ресурсами, а именно разговорной фразеологической единицей с семантическим значением пренебрежения (взята с потолка). Деструктивная фразеология эффективно воздействует на аудиторию, неся с собой «определенное мироощущение – интеллектуальный и эмоциональный примитивизм, недоброжелательность, агрессивность» [15, с. 219], что потенциально может привести к коммуникативному конфликту. Агрессивный тон высказывания также поддерживается неуместным употреблением стилистически сниженной лексемы (попросту), нетипичной для судебного дискурса. Нарушение максимы одобрения к нарушению максимы симпатии.

Таким образом, нарушение максим одобрения и симпатии является одним из наиболее эффективных способов реализации такого конфронтационного вида речевого воздействия, как коммуникативное давление. Речевая модель давления включает в себя три компонента: логос, этос и пафос, один или несколько из которых содержит в себе конфликтоген как источник деструктивности. Нарушения максим одобрения и симпатии выступают в качестве источников конфликтогенности в этосе и пафосе. Речевой реализации нарушений данных максим служат конфронтационные тактики обвинения, упрека и очернения, а также дискурсивные средства их репрезентации, в частности, лексические единицы с конфронтационной семантикой и стилистически сниженные языковые ресурсы.

1. Меликян В.Ю. Провокация vs подстрекательство: нормы этики vs нормы права (юрислингвистическая интерпретация) // Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия: сб. ст. по матер. Х Всерос. науч.-практ. конф. 15 ноября 2020 г. – Ростов н/Д: Дониздат, 2020. – С. 6-26.
2. Шаховский В.И. Диссонанс экологичности в коммуникативном круге: человек, язык, эмоции. Волгоград: ИП Поликарпов И.Л., 2016. 504 с.
3. Волкова Я.А. Деструктивное общение в когнитивно-дискурсивном аспекте. Волгоград: ВГПУ «Перемена», 2014. 304 с.
4. Васильева А.Н. Основы культуры речи. М.: Рус. яз., 1990. 247 с.
5. Ерзинкян Е.Л. Лингвистическая категория вежливости: семантика и прагматика. Ереван: ЕГУ, 2018. 410 с.
6. Leech G. Principles of Pragmatics. London: Longman,1983. 250 p.
7. Меликян В.Ю., Трофимова В.А. О лингвистическом статусе феномена «коммуникативное давление» // Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия: сб. ст. по матер. IХ Всерос. науч.-практ. конф. 15 ноября 2019 г. – Ростов н/Д: Дониздат, 2019. – С. 27 – 35.
8. Шилихина К.М. (2000). Коммуникативное давление в русской коммуникативной культуре // Проблемы национальной идентичности в культуре и образовании России и Запада: сб. ст. по матер. науч. конф. 3-6 июля 2000 г. – Воронеж: ВГУ, 2000. – С. 62 – 70.
9. Яковлева Ю.В. Речевая агрессия в полемических материалах советских литературно-художественных изданий 1917-1932 гг.: дис. … канд. филол. наук. Москва. 2016. 166 с.
10. Костяев А.П. Дискурсивные маркеры вербальной агрессии в профессиональной коммуникации // Мир лингвистики и коммуникации: электронный журнал. 2010. № 19. Т.1. С. 101-109. Режим доступа: https://www.elibrary.ru/item.asp?id=18344454 (Дата обращения: 20.02. 2021)
11. Меликян В.Ю. Методология и практика юридизации инвективной лексики // Язык и право: актуальные проблемы взаимодействия: сб. ст. по матер. IХ Всерос. науч.-практ. конф. 15 ноября 2019 г. – Ростов н/Д: Дониздат, 2019. – С. 5-26.
12. Костюшкина Г.М. Концептуальная систематика аргументации. М.: ФЛИНТА, 2014. 586 с.
13. Кузьмина Т.Н. Коммуникативная категория категоричности: прототипический и стратегический аспекты: дис. … канд. филол. наук. Иркутск. 2018. 164 с.
14. Лаврентьева Е.В. Речевые жанры обвинения и оправдания в диалогическом единстве: автореф. дис. … канд. филол. наук. Новосибирск. 2006. 26 с.
15. Коваленко Д.А. Речевая агрессия в современных СМИ как источник языковых конфликтов // Вестник АГУ. 2015. Вып.1 (152). С. 217-222.
Список источников
16. Резник Г.М. Выступление в Останкинском суде Генри Марковича Резника. Прения перед вынесением приговора // Эхо Москвы. 2013. Режим доступа: https://echo.msk.ru/blog/alebedev/1118364-echo/ (Дата обращения: 20.03.2020).
17. Вечер с Владимиром Соловьевым от 31.08.2020. Режим доступа: https://www.youtube.com/watch?v=BphhWjzljhI (Дата обращения: 5.02.2021).
18. Вечер с Владимиром Соловьевым от 26.02.2020. Режим доступа: https://www.youtube.com/watch?v=F2_o82eCmi8 (Дата обращения: 5.02.2021).