Русская литература | Филологический аспект №04 (60) Апрель 2020

УДК 821.161.1

Дата публикации 30.04.2020

Диалогическая форма и семантика эссе И.А. Бродского «Письмо Горацию»

Малащенко Владимир Владимирович
канд. филол. наук, доцент Института гуманитарных наук, Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта, РФ, г. Калининград, vladmalkbg@yandex.ru

Аннотация: Статья посвящена исследованию художественной формы и смысла эссе И.А. Бродского «Письмо Горацию». При помощи структурно-семантического анализа исследуются знаковые категории произведения – жанровая и идейно-тематическая. В эссе выделены и рассмотрены мотивная структура (эротические мотивы, мотивы сновидения, зеркала, отражения, двойничества) и ключевые темы: диалогичности, поэта и поэзии, языка, памяти, поэтического бессмертия в контексте доминантной авторской идеи поэтической преемственности и метемпсихоза, метаморфозы, перевоплощения. Доказывается, что на эксплицитном уровне поэтику эссе определяет синтез трагического и иронического модусов художественности.
Ключевые слова: И. Бродский, Гораций, жанр послания, тематика, диалог, сновидение, метемпсихоз.

The dialogue form and semantics of I.A. Brodsky's "Letter to Horace"

Malashchenko Vladimir Vladimirovich
candidate of phylological sciences, Associate professor of Institute of Human Sciences, Immanuel Kant Baltic Federal University, Russia, Kaliningrad

Abstract: The article is devoted to the study of the art form and meaning of I.A. Brodsky's “Letter to Horace”. Structural-semantic analysis is used to study the iconic categories of a work - genre and ideological-thematic. In the essay, the motive structure (erotic motifs, dream motifs, mirrors, reflections, duality) and key topics: dialogue, poet and poetry, language, memory, poetic immortality in the context of the dominant author’s idea of poetic continuity and metempsychosis, metamorphosis, reincarnation are highlighted and considered. It is proved that at an explicit level the poetics of the essay determines the synthesis of the tragic and ironic modes of artistry.
Keywords: I. Brodsky, Horace, message genre, subjects, dialogue, dream, metempsychosis

Правильная ссылка на статью
Малащенко В.В. Диалогическая форма и семантика эссе И.А. Бродского «Письмо Горацию» / Филологический аспект: международный научно-практический журнал. 2020. № 04 (60). Режим доступа: https://scipress.ru/philology/articles/dialogicheskaya-forma-i-semantika-esse-ia-brodskogo-pismo-goratsiyu.html (Дата обращения: … 2020)

Знаковое, центральное место в творчестве И.А. Бродского отведено теме физической смерти и поэтического бессмертия. В стихотворении «Письма римскому другу» (1972) эта тема раскрывается через продолжение жизни после ухода из нее лирического героя стихотворения. Подзаголовок, имя Марциала, предваряющее стихотворение, подключает в сознание реципиента мощный культурный пласт античного мира. Центром гравитации этого мира выступают культовые фигуры римского классицизма эпохи Августа Октавиана – Вергилий, Гораций и Овидий. Сравнивая стихотворение Бродского с одой Горация «К Постуму», Лев Лосев очень точно отмечает, что «со знаменитой одой Горация “Письма римскому другу” роднит не только тема быстротечности жизни, но и то, что оба произведения кончаются картиной жизни, продолжающейся за вычетом автора (лирического героя)» [1, с. 273].

Поэзия и смерть, смерть и поэтическое бессмертие – к этой теме поэт обращается не только в стихах, но и в прозе. Она становится определяющей в эссе И. Бродского «Letter to Horace», которое было впервые опубликовано поэтом в США в сборнике эссе «On Grief and Reason» в 1995 году.

Спустя три года в России вышел сборник поэта «Письмо Горацию», содержание которого составили переводы с английского языка одиннадцати эссе И. Бродского, посвященные поэзии и выдающимся поэтам, как отечественным (О. Мандельштам, М. Цветаева), так и зарубежным (К. Кавафис, Э. Монтале, У. Оден, Р. Фрост, Р. Рильке, Гораций и др.). Практически все эссе, за исключением первого – «Как читать книгу» – это диалог И. Бродского, порой заочный, с собратьями по ремеслу, по духовной общности, вне зависимости от того, живы или нет адресаты. Высокохудожественный перевод эссе на русский язык выполнен отечественной переводчицей Е. Касаткиной.

«Письмо Горацию» логически и тематически завершает сборник эссе, как бы стягивая воедино и декодируя все его смыслы и, как нам представляется, является программным для поэта. О важности этого эссе для самого поэта говорит и тот факт, что его заглавие определило название и тематику всего сборника. Письмо написано в форме обращения к конкретному адресату, Квинту Горацию Флакку, одному из создателей римского классицизма наряду с Вергилием и Овидием. Подчеркнем, что имена двух последних поэтов неоднократно упоминаются в «Письме», но главный адресат – Гораций. Всего на протяжении эссе Бродский апеллирует к Горацию 33 раза, из них 28 – обращается к поэту по-дружески, по имени – Флакк. Подобное дружеское обращение создает особую доверительно-искреннюю атмосферу, неприхотливость разговора, динамику и свободную смену тем, константно присущую как эпистолярному жанру, так и жанру эссе, а само обращение создает «основное движение в диалоге» [2, с. 111].

 Понятие диалога, диалогичности в отечественной науке наиболее полно разработано М.М. Бахтиным. Диалог у Бахтина есть основа познания, коммуникации человека с миром, диалог со-бытиен, он – базовая онтолого-экзистенциальная, гносеологическая категория. По мысли ученого «Само бытие человека (и внешнее и внутреннее) есть глубочайшее общение. Быть – значит общаться. Абсолютная смерть (небытие) есть неуслышанность, непризнанность, невспомянутость (Ипполит). Быть – значит быть для другого и через него – для себя. У человека нет внутренней суверенной территории, он весь и всегда на границе, смотря внутрь себя, он смотрит в глаза другому или глазами другого» [3, с. 312].

Бродский обращается к Горацию как к своему поэтическому предшественнику, Мастеру, учителю, другу, единомышленнику. Он пишет о литературной преемственности, поскольку «каждый автор развивает – даже посредством отрицания – постулаты, идиоматику, эстетику своих предшественников» [4]. Предшественниками Горация являются греческие поэты архаического периода и, что интересно, в знаменитой 30-й оде третьей книги од «К Мельпомене» Гораций главным поэтическим достижением считает то, что именно он был первым, кто «эолийский напев в песнь италийскую» [5, с. 148] перелил. Как отмечает С.С. Аверинцев, поэт хвалится «только этим – и ничем другим. В этом римский поэт видит, ни много, ни мало, залог своего бессмертия» [6, с. 9].

Обозначим основные темы и мотивы эссе: тема поэта и поэзии, языка, диалогичности, памяти, бессмертия – как центральные; тема смерти, неумолимого хода времени, одиночества, дружбы, любви; эротические мотивы, мотивы сновидения, а также мотивы зеркала, отражения, двойничества, расширяющие доминантную идею метемпсихоза, метаморфозы, перевоплощения. М. Бахтин, анализируя произведения Ф. Достоевского, очень точно отмечает суть физического и духовного существования человека: «Быть – значит общаться диалогически. Когда диалог кончается, все кончается. <...> Все в романах Достоевского сходится к диалогу, к диалогическому противостоянию как к своему центру. Все – средство, диалог – цель. Один голос ничего не кончает и ничего не разрешает. Два голоса – minimum жизни, minimum бытия» [7, с. 153].

Сюжетное ядро эссе составляют два тесно сплетенных плана повествования. Первый – эротическое сновидение, второй – последующая рефлексия, попытка понимания и истолкования поэтом смысла сновидения. Поэт засыпает, читая девятую оду второй книги Горация, посвященную другу Горация Гаю Валгию Руфу, в которой упоминается Каспий, дальняя Армения и скифы. Первый план – сон, «густая эротика» [8, с. CCLXXIV], соитие с женщиной, с которой когда-то давно в Риме у Бродского была любовная связь, и лица которой во сне поэт никак не может вспомнить. При пробуждении рядом оказывается лежащая раскрытая книга од Горация.

Второй план составляет основную часть эссе. Ритм любовного соития, в котором «было что-то явно логаэдическое» [Там же, с. CCLXXVII], соотносится у Бродского с общим движением стиха Горация. Далее следует цепь символических размышлений-ассоциаций. Поэт никак не может вспомнить лиц Горация, Вергилия, Овидия, Проперция, как в своем эротическом сне не мог увидеть лица своей возлюбленной. Он вспоминает, что в латинском языке «поэзия» – женского рода и приходит к парадоксальному выводу о том, что «корпус латинской поэзии – ее золотого века – стал предметом моей неотступной любви прошлой ночью» [Там же, с. CCXCVI]. Отправной точкой этого рассуждения служит иронически-эротическое начало эссе, свидетельство Светония, не подтвержденное документально, о чем Бродский скажет позже специально еще раз, о спальне Горация, стены которой были увешены зеркалами. Мотив зеркала, отражения объединяет как воспоминание Бродского о спальне Горация и его собственной спальне в Риме, так же украшенной зеркалом, так и фигуры самих поэтов, декларативно кодируя идею метемпсихоза.

 Крайне важно, что уже в самом начале «Письма», во втором абзаце, Бродский проводит первую параллель, а затем делает это постоянно, между возрастом и судьбой Горация (Гораций умер в неполные 57 лет) и собственными возрастом (Бродскому – 54 года) и судьбой. В последующих рассуждениях эта общность будет спроецирована писателем и на явную схожесть поэтик двух поэтов – насыщенную поэтическую, порой переходящую в пластику, сгущенную образность, изощренную ритмику, причудливо-искусную смену тем, обилие анжанбеманов, намеренное затрудненное расположение слов в стихе и так далее. Поэтому вряд ли вызовет удивление у читателя мысль Бродского, обращенная к Горацию и высказанная в эссе дважды с зеркальной симметрией: «… через две тысячи лет природа вынуждена повториться. И даже Бог. Поэтому я легко мог бы заявить, что это лицо в зеркале, по сути, твое, что ты – это я» [8, с. CCLXXX]. А через несколько страниц пишет: «Я не твой современник: я не он, потому что я почти что ты» [8, с. CCXC] (курсив наш. – В.М.).

Вся поэзия Бродского, как и весь сборник эссе «Письмо Горацию, есть не что иное, как непрекращающийся диалог, в том числе и мысленный, с Горацием, всей латинской поэзией золотого века, всей высокой поэзией вообще, как отечественной, так и зарубежной, в том числе и в лице англо-американского поэта ХХ века Уистена Хью Одена, чьи стихотворные строки о метрическом стихе взяты Бродским эпиграфом к своему эссе. «Так или иначе, я постоянно отвечаю тебе, особенно когда пользуюсь трехстопным ямбом. А теперь я продолжаю этим письмом» [Там же, с. CCLXXX], – пишет Бродский Горацию. И далее продолжает: «На худой конец, мы можем общаться с помощью размеров» [Там же, с. CCXCIX].

В свое время Гораций пришел к закономерному выводу о том, что именно поэзия способна преодолеть время, смерть, «ведь она делает поэта равным богам, даруя ему бессмертие и позволяя обессмертить в песнях друзей и современников» [9, с. 433]. Так, например, Гораций закрепил в веках не только имя своего друга Гая Валгия Руфа, но и его скорбь, связанную с утратой сына Миста, в своей девятой оде второй книги од, которая, в свою очередь, «вызвала» определенный сон и стала точкой отсчета И. Бродского для рассуждений о поэтическом творчестве. Искусство, поэзия, ее размеры, по мнению Бродского, вечны, они выше смерти. Поэзия, язык побеждает небытие, преодолевает время. Этой мыслью, например, поэт заканчивает стихотворение «… и при слове “грядущее” из русского языка» (1975): «От всего человека вам остается часть // речи. Часть речи вообще. Часть речи» [10, с. 327]. Но, по мнению Бродского, у человека есть еще одна возможность победить смерть – при помощи снов, ведь сон «возможно последняя – форма возрождения жизни» [8, с. CCXC], «моментальная метаморфоза» [Там же, с. CCXCVII], «сон – это самое реальное» [Там же, с. CCXCVIII]. Онейрическая сфера для Бродского равнозначна реальной действительности. И Гораций не менее реален для поэта, чем любой предмет материального мира.

Подчеркнем особо, что диалог с Мастером, с Горацием, есть одновременно, а может быть и в первую очередь, разговор поэта с самим собой. Он свидетельствует об автокоммуникации [11], поскольку маятник диалога в эссе постоянно «откреняется» от диады «Я – ТЫ», к диаде «Я – Я». По форме эссе Бродского представляет собой субъективно-обнаженный лирический монолог, успешную попытку проникновения, «вживания», вчувствования в образ другого поэта и, одновременно – серьезный разговор о собственных онтолого-аксиологических представлениях. Последний аспект эссеистики Бродского в свое время очень точно обозначила В. Полухина: «Во всех эссе перед нами предстает прежде всего система ценностей самого Бродского, поэтических и этических» [12].

Следует также отметить маркированность всего эссе иронически-трагической, возвышенной модальностью эстетического завершения, поскольку его основная тема – тема поэзии, бессмертия и, одновременно, тленности человеческой жизни. Иронично рассуждая в эссе о своем переходе в мир иной, Бродский прекрасно понимал, что если его попадание в сонм великих произошло уже при жизни (Нобелевская премия 1987 года), то попадание в элизиум – дело ближайшего будущего, поскольку четыре перенесенных инфаркта не давали повода к сомнению.

В феврале 1995 года «Письмо Горацию» было напечатано. Менее чем через год, в ночь с 27 на 28 января, Бродский умер в возрасте неполных 56 лет, несколько месяцев «не дотянув» до возраста Горация и 4 года – до конца ХХ века. Совпадение, но Гораций умер в возрасте неполных 57 лет, тоже 27 числа, только ноября месяца 8 г. до н.э., не дожив нескольких лет до окончания тысячелетия. Поневоле можно поверить в перевоплощение, духовное и телесное, о котором иронично и провидчески писал Бродский.

Несмотря на физическую смерть, оба поэта своими произведениями продолжают победоносное шествие через века наперекор беспощадному Хроносу. Интимно-доверительная, дружески-профессиональная, трагически-ироническая атмосфера эссе Бродского не случайна, так как это диалог вопреки смерти сквозь время двух равновеликих поэтов. Это путь в вечное бессмертие через художественное слово. Для истинных поэтов никакая временная дистанция не является преградой для полноценной встречи с собратом по «цеху», пусть эта встреча и произошла, как в данном эссе, в онейрической сфере.

В подобный диалог на равных с неожиданно трагически ушедшим из жизни поэтом Владимиром Семеновичем Высоцким вступает, понимая неизбежность смерти и катастрофичность потери, Юрий Визбор в стихотворении 1982 года «Письмо» («Пишу тебе, Володя, с Садового кольца»):

«Мы здесь поодиночке смотрелись в небеса,

Мы скоро соберемся воедино,

И наши в общем хоре сольются голоса,

И Млечный Путь задует в наши спины» [13, с. 380].


Список литературы

1. Лосев Л.В. Иосиф Бродский: опыт литературной биографии. М.: Молодая гвардия, 2008. 447 с.
2. Бубер М. Диалог // Бубер М. Два образа веры. М.: Республика, 1995. С. 94–124.
3. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 424 с.
4. Бродский И. Поэт и проза. URL: http://lib.ru/BRODSKIJ/br_poetprosa.txt (Дата обращения: 21.04.2020).
5. Гораций. Собрание сочинений. СПб: Биографический институт «Студия Биографика», 1993. 447 с.
6. Аверинцев С.С. Римский этап античной литературы // Поэтика древнеримской литературы: жанры и стиль. М.: Наука, 1989. С. 5–21.
7. Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. М.: Алконост, 1994. 173 с.
8. Бродский И. Письмо Горацию. М.: Наш дом – LʼAge dʼHomme, 1998. 304 с.
9. Гаспаров М.Л. Гораций, или Золото середины // Гаспаров М.Л. Избранные статьи. М.: Новое литературное обозрение, 1995. С. 416–439.
10. Бродский И. Форма времени. Стихотворения, эссе, пьесы: в 2 т. Мн.: Эридан, 1992. Т.1. 480 с.
11. Лотман Ю.М. Автокоммуникация: «Я» и «Другой» как адресаты // Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история. М.: Языки русской культуры, 1996. С. 23–45.
12. Полухина В. Бродский о своих современниках. URL: https://magazines.gorky.media/urnov/2000/3/brodskij-o-svoih-sovremennikah.html (Дата обращения: 22.04.2020).
13. Визбор Ю.И. Ты у меня одна. М.: Локид-Пресс, 2001. 462 с.

Расскажите о нас своим друзьям: