Русская литература | Филологический аспект №10 (90) Октябрь 2022

УДК 821.161.1 (1-89)

Дата публикации 31.10.2022

А. Блок в творчестве Елены Грот: от образа к интертексту

Арустамова Анна Альбертовна
доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы Пермского государственного национального исследовательского университета, РФ, г. Пермь, aarustamova@gmail.com

Аннотация: В статье на материале художественного и литературно-критического творчества Е. Грот рассматриваются особенности рецепции творчества А. Блока и функционирование его поэтического наследия в литературе русского зарубежья первой волны. Проанализированы основные блоковские темы, мотивы, образы, элементы поэтики, воспринятые и творчески переработанные поэтом-эмигрантом. Особое внимание уделено анализу важнейших для поэзии Е. Грот образов комедии дель арте в контексте драматургии А. Блока.
Ключевые слова: А. Блок, Е. Грот, литература русского зарубежья, символизм, традиция, интертекст, рецепция

Alexander Blok in the art of Elena Grot: from image to intertext

Arustamova Anna Albertovna
Doctor of Philology, Professor of the Department of Russian literature, Perm State University, Russia, Perm

Abstract: The article is based on the material of literary and literary-critical works of E. Grot. It considers the features of the reception of A. Blok's art and the functioning of his poetry in the Russian émigré literature of the first wave. The main themes, motives, images, elements of poetics of A. Blok perceived and creatively processed by the emigrant poet are analyzed in the article. Special attention is paid to the analysis of the images of commedia dell'arte, which are most important for the poetry of E. Grot, in the context of A. Blok's plays.
Keywords: A. Blok, E. Grot, Russian émigré literature, symbolism, tradition, intertext, perception

Правильная ссылка на статью
Арустамова А.А. А. Блок в творчестве Елены Грот: от образа к интертексту // Филологический аспект: международный научно-практический журнал. 2022. № 10 (90). Режим доступа: https://scipress.ru/philology/articles/a-blok-v-tvorchestve-eleny-grot-ot-obraza-k-intertekstu.html (Дата обращения: 31.10.2022)

Присутствие А. Блока в культуре русского зарубежья первой волны значительно и многообразно. В большей степени рецепция личности и творчества Блока русским зарубежьем исследована в отношении литературы русской эмиграции в Париже. Однако и в литературе других ветвей русской эмиграции творчество и сама личность поэта играли большую роль, что заслуживает пристального исследовательского внимания.

Можно говорить о таких формах присутствия поэта в творчестве и в литературной жизни русских эмигрантов, как создание образа Блока в художественном тексте, поэтическое обращение к Блоку, упоминание в тексте произведений имени поэта, интертекстуальность, в том числе на уровне тематики, образности, поэтики, в заголовочном комплексе, стилевое подражание. Наконец, поэзия Блока служила предметом рефлексии в литературно-критических работах авторов русского зарубежья.

В статье рассматриваются некоторые особенности рецепции литературного наследия Блока в произведениях поэта русского зарубежья Елены Грот.  

Е. Грот (1891-1968) родилась в Тобольске, училась на Бестужевских курсах. Впервые вместе с мужем оказавшаяся за границей, в США в 1916 г., гражданскую войну она переживала во Владивостоке [1], а в 1921 г. супруги Грот переехали в Сан-Франциско.  Там Е. Грот стала одним из организаторов и активных участников Литературно-Художественного кружка: печатала стихи, выступала с литературно-критическими заметками, докладами на заседаниях кружка и в печатных изданиях – литературно-художественных сборниках и альманахах [2; 3].

 Лейтмотивом поэзии Грот является трагическое переживание своего пути, исторического времени, в котором пришлось жить ей и ее поколению, так и земного бытия в целом [4]. В лирике Грот индивидуальное «я» сопряжено с «мы» в вопрошании от имени всего человечества, лирическое «я» воплощает страдания, трагическое одиночество и поиски человека вообще: «И что такое жизнь? Что в ней добро и зло? / Что значит человек с своею мыслью пленной?.. / И что такое смерть? Один ничтожный миг, / Конец мелькнувшего, как сон, существованья» [5, с. 17]), – и в то же время размышляет о земном пути своей души, о воплощенности своего поэтического слова «с молитвой пламенной пророка / Сливая мой печальный стих» [5, с. 25]. В изображении лирической эмоции можно усмотреть следование поэтической традиции лирико-философской медитации второй половины XIХ в., ярчайшим   представителем которой был А. Фет. Однако лирическое напряжение, скорее, восходит к переживаниям поэтов-символистов:  «Душа, душа моя! Вся боль и грусть твоя / Исчезнет без следа навек в волнах эфира… Сияют надо мной огни иных миров… / В холодном блеске их  душа моя застыла…» [5, с. 17].

В поэтическом творчестве Елены Грот не создан образ самого Блока, но блоковский интертекст представлен, в частности, сквозной темой карнавала\театра жизни и сюжетным треугольником Пьеро-Коломбина-Арлекин. Тема карнавала жизни, образы Пьеро, Арлекина и Коломбины неоднократно появляются в ее произведениях. Так, в сборнике «Свеча зажженная» появляются образы Пьеро и Арлекина, вводится сюжетный треугольник Пьеро – Арлекин – Коломбина («Пьеро», «Умер Арлекин»). Коллективный сборник «Родные мотивы» (1924, вып. 2) открывается циклом Грот «Карнавал жизни». Ее героями являются те же персонажи; в альманахе «Дымный след» (1925) опубликован лирический «Монолог Пьеро» – извлечение из одноименной пьесы «Карнавал жизни», поставленной силами Драматического кружка Сан-Франциско; в сборнике «У Золотых ворот», освещающем 34-летнюю деятельность Литературно-Художественного кружка (1957), напечатано стихотворение «Растают, как мираж, обманчивые чувства».  В этих произведениях варьируется тема жизни как карнавала или, в интерпретации автора, комического, под маской которого скрывается трагическое.

Эта тема развернуто выражена в цикле «Карнавал жизни». Ему предпослан эпиграф из «Карнавала» Гейне, хронотопом которого является бал: «До самого последнего мгновения мы играем комедию сами с собой. Мы маскируем даже наше страданье и, умирая от раны в груди, жалуемся на зубную боль» [6]. В том же цикле, однако, можно усмотреть структурирующие его отсылки к блоковской драматургии. Интерпретация образов и сюжета, связанного с тремя персонажами, в произведениях Грот основана на идее жизни как маскарада, участники которого играют роли в «цирке жизни», на «карнавале жизни».

Цикл открывается стихотворением «Жонглер», которое, на первый взгляд, выбивается из сюжетного ряда последующих произведений. В стихотворении Елены Грот жонглер выступает в «Цирке жизни», где неловким движением разбивает на части свое сердце, за что осмеян толпой. Как показала Д.М. Магомедова в работе, посвященной пьесе Блока «Роза и крест», гротескно-карнавальная поэтика свойственна драматургии Блока, так же, как и введение в пространство пьесы образа бродячего жонглера [7].  

Цирк, карнавал, бал-маскарад, в поэтическом словаре Грот составляющие один синонимический ряд, подчеркивают трагический разлад между видимым и подлинным. Как и в произведениях Блока, в цикле Грот раскрывается противоречие между кажущимся и сущностным. Все видимое оказывается не тем, чем представляется. Автор создает хронотоп  бала, карнавала как публичного пространства  и в конечном итоге – театра жизни. Исследователи Д.М. Магомедова [7], В.В. Иванцов [8], Б.М. Гаспаров [9] установили наличие элементов карнавальности в драмах Блока «Балаганчик», «Роза и крест», поэтому кажется обоснованным проводить параллели между циклом поэта русского зарубежья и произведениями Блока в этом аспекте.

В пьесе поэта-символиста сильна трагическая ирония, связанная с сюжетными линиями троих персонажей комедии дель арте; в поэзии Елены Грот звучит ирония в адрес банальности и пошлости приземленного мира большинства людей – мира, в котором, если вспомнить слова Арлекина из пьесы Блока, «никто любить не умеет», где живут «в печальном сне». В творчестве Грот Арлекин саркастически осмеивает современников, «питающихся» профанными новостями и знаниями: «Сегодня новость и большая… / Колумб Америку открыл. / Об ней твердят не умолкая… / Почтенный Астролог / Беседа ваша не пустая... / В вас простота видна святая» [6].  

Авторами лирического высказывания становятся то мужской, то женский персонажи. Мужской – человек, надевающий костюм Арлекина, грустного шута. «Я к вам на бал явлюсь в костюме Арлекина, / С запасом пошлых фраз / На дерзком языке,  / Возлюбленным шутом коварной Коломбины, / В дурацком колпаке, с гремушкою в руке» [Там же]. Подобно тому, как на сцене балаганчика Блока погибает Арлекин, гибнет и Арлекин в цикле Грот «Карнавал жизни».

Можно усмотреть переклички с произведением Блока и в развертывании сюжета Пьеро – Коломбина. И  пьеса Блока, и цикл Грот завершаются монологом Пьеро. Персонаж Грот говорит о Коломбине: «Она вне подозрений… Так чиста… / Она как ангел Лишь молитв достойна,  / В ней воплотились свет и красота». В «Балаганчике» Блока встречается похожая характеристика героини:  «Ах, как светла – та, что ушла…» [10, с. 19]. В финале цикла поэта-эмигранта лирический субъект – всезнающий автор – раскрывает заблуждение печального поэта Пьеро, идеал которого поруган соблазнителем Арлекином. Может быть, не обладая многоуровневостью смыслов и сложностью формы блоковской драмы, цикл Елены Грот оказался созвучен общей атмосфере поэзии Блока после 1905 г.

В 1925 г. в литературном сборнике «Дымный след» появился драматический «Монолог Пьеро» Грот с подзаголовком: «Из «Карнавала жизни». Черный Пьеро анонсирует «комедию обманов и ошибок, / Веселый карнавал людских сердец, / Беспечный смех, / Сплетенный с грустной сказкой, / Мечта любви, которой в жизни нет» [11, с. 101]. Романтическое разочарование передается через ряд образов-метафор – грустной сказки, наивной сказки, забытой сказки. Как и в лирическом цикле, здесь звучит мотив жонглирования. В обращении к зрителям Пьеро, на лице которого черная полумаска, подчеркивает разрыв между подлинным и ложным: «Вы, дети суеты, рабы земной печали, / Кем жизнь жонглирует на кончике ножа, / Вы люди-призраки на жизненном параде» [Там же, с. 102]. 

В драматическом монологе Пьеро сплетаются две линии, имеющие своим истоком поэзию символизма – романтическая линия трагической любви («о чем грустил поэт») и линия почти магической, мистической силы поэтического слова, которую провозглашает герой, обращаясь к публике в зале: «…Велением поэта / Я открываю вам – Ваши сердца!» [Там же]. А образы снежной вьюги, летящих лет, метафора огня исканий воспроизводят общую атмосферу блоковской лирики. 

Творчество и личность Блока становились предметом не только художественной, но и литературно-критической рефлексии поэтов русского зарубежья. Так, если говорить о литературной жизни русского Сан-Франциско, то следует подчеркнуть важнейшую роль Литературно-Художественного кружка в ее организации. Елена Грот была одним из его создателей и участником заседаний, где не только знакомились с творчеством местных поэтов и писателей, но и выступали с докладами о русской литературе, устраивали тематические вечера. Функции просвещения, сохранения русской культуры были так же значимы для его участников, как и организация собственно литературного творчества или издательская деятельность (публикация литературных сборников).

Наследие Блока в целом или его отдельные произведения неоднократно оказывались в фокусе внимания участников кружка. Так, авторами воспоминаний о литературной жизни Сан-Франциско в 1920-1930-е гг., опубликованными в сборнике «У Золотых ворот», отмечаются такие события, как литературный вечер, посвященный 10-летию со дня смерти поэта или прочитанные на заседаниях доклады о творчестве поэта [12].

Елена Грот также писала в своих литературно-критических заметках о Блоке, размышляя над историко-литературными проблемами или вопросами более общего характера. Так, ее перу принадлежит статья «Поэзия и музыка», в которой рассматривается связь двух искусств и утверждается идея первоначального единства музыки и поэзии. В статье показаны разные формы взаимодействия музыки и поэзии: музыкальность поэтического слова, взаимопроникновения слова и музыкальных произведений (романсы или программные произведения музыкантов). Грот видит корни поэзии в музыке и рисует панораму поэтов, в чьем творчестве наиболее сильно музыкальное начало. В этом ряду оказываются Андрей Белый («Симфонии»), Ирина Одоевцева («Контрапункт»), Блок («Арфы и скрипки»). Автор статьи высказывает известную мысль об особом даре поэта слышать «музыку мира, музыку событий» [13, с. 132].  На этом основании Грот сравнивает его с Моцартом, воплощавшем мировые созвучия в своих сочинениях.  Примечательна иллюстрация мысли о музыкальной природе поэзии Блока цитированием строф из двух стихотворений: «Голоса скрипок» (1910): «И буйной музыки волна / Плеснула в море заревое») и «В ресторане» («И вздохнули духи, задремали ресницы, / Зашептались тревожно шелка») [Там же, с.133].

Автор статьи не комментирует более развернуто эти строки, однако сополагает со стихотворением Тютчева «О чем ты воешь, ветр ночной», цитируя его полностью, и лишь указывает на обращение поэта к ветру. Грот отмечает сходство между двумя поэтами в умении расслышать музыку космоса. Важно, что автор работы нащупывает здесь те типологические связи, о которых было сказано еще при жизни поэта (ср. общее замечание А. Белого о влиянии Тютчева, Фета, Баратынского и Лермонтова на поэзию символистов, сделанное в 1907 г.  в рецензии на книгу Блока: Александр Блок. Нечаянная Радость. Второй сборник стихов. Его могла прочесть Елена Грот, бывшая в Петербурге с 1910 г.) [14]. Можно усмотреть и некоторые переклички со статьей Ю. Тынянова «Блок» (1921), где ученый пишет о цитировании Блоком Тютчева,  о музыкальности его поэзии, о новизне образов, причем в корпусе приводимых им цитат присутствуют и уже цитированные выше строки [15, с. 122].  Елена Грот не вдается в анализ поэзии Блока, тем более что ее рефлексия направлена на осмысление родства музыки и поэзии, но, тем не менее, она отмечает мастерство фоники Блока и говорит фактически о мастерстве звукописи.       

Статья Грот привлекает внимание и тем, что в ней присутствует американский поэтический контекст: среди авторов, в чьем творчестве сильно музыкальное начало, названы Т.С. Элиот и Эми Лоуэлл. Творчество Блока вписано в мировой литературный контекст и в межкультурный контекст. Критик русского зарубежья оперирует ассоциациями, которые принадлежат двум культурам, свободно совмещая контексты и усматривая типологическое сходство, демонстрируя тем самым включенность и в культуру принявшей ее страны. Так, приводя слова Эми Лоуэлл о том, как из мелодии рождаются ее стихи («слышит в уме странно монотонную мелодию, произносящую записываемые ею слова» - [13, с.133]), Грот вспоминает строки Пушкина из стихотворения «Осень» («Душа стесняется лирическим волненьем, трепещет и звучит»).  

Таким образом, рассмотрение произведений Елены Грот позволяет сделать вывод, что личность и творчество Блока поэтически осмыслялись авторами русского зарубежья, наследовавшим поэту-символисту, сохранявшими в эмиграции связь с культурой Серебряного века. В то же время поэзия Блока переживалась в новых культурно-исторических условиях, в которых оказались русские эмигранты, и одним из проявлений этого явилось включение творчества Блока в контекст культуры принимавшей страны.


Список литературы

1. Кириллова Е. О Литературная ситуация дальнего востока времен гражданской войны и интервенции и русская эмигрантская журналистика в АТР (малоизвестные страницы) / Литература и культура Сибири, Дальнего Востока и Восточного зарубежья. Проблемы межкультурной коммуникации. Статьи участников VIII Всероссийской научно-практической конференции с международным участием, 16 февраля 2018 г. Владивосток: Дальневосточный федеральный университет, 2018. С. 6-13.
2. Крейд В. Литературно-художественный кружок в Сан-Франциско (1921–1957) // Новый исторический вестник. 2001. № 3. С. 192–195.
3. Хисамутдинов А. А. Русские волны на Пасифике: из России через Китай, Корею и Японию в Новый Свет. Пекин; Владивосток: Рубеж, 2013. 639 с.
4. Через океан: очерки литературы русской эмиграции в Китае и в США (1920-1930-е гг.). / А. А. Арустамова, Б. В. Кондаков, В. А. Филимонова, Хэ Тинтин ; под редакцией А. А. Арустамовой, Б. В. Кондакова. Пермь : ПГНИУ, 2021. 151 с.
5. Грот Е. Свеча зажженная. Сан-Франциско: [б. и.], 1930. 32 с.
6. Грот Е. Карнавал жизни / Родные мотивы. Сан-Франциско: Издание Литературно-художественного кружка, 1924. Вып. 2. [б. н.].
7. Магомедова Д. М. Трансформация автобиографического мифа в драме А. Блока «Роза и крест». (К проблеме гротескно-карнавальной модели символистского текста) // Шахматовский вестник. Вып. 14: Александр Блок. «Роза и крест»: исследования и интерпретации. 2017. С. 20–28.
8. Иванцов В. В. Пьеса А. Блока «Балаганчик»: дискурс и деконструкция // Шахматовский вестник. Вып. 12. 2011. С. 114–122.
9. Гаспаров Б. М. Тема святочного карнавала в поэме А. Блока «Двенадцать» / Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. Очерки по русской литературе XX века. М.: Наука. Издательская фирма «Восточная литература», 1994. 304 с.
10. Блок А.А. Собрание сочинений в 6 томах. Т. 3. Л.: «Художественная литература», 1981. 440 с.
11. Дымный след. Сборник Литературно-художественного кружка. С-Франциско, 1925. № 1. 168 с.
12. У Золотых ворот. С-Франциско: [б. и.], [1957]. 195 с.
13. Грот Е. Избранные стихи и очерки. Мадрид: [б. и.], 1969. 143 с.
14. Андрей Белый. Александр Блок. Нечаянная Радость. Второй сборник стихов. Москва, 1907. Книгоиздательство «Скорпион» / Александр Блок: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2004. C. 51–56.
15. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.

Расскажите о нас своим друзьям: