Русская литература | Филологический аспект Методика преподавания языка и литературы

«Возвращение в Панджруд» А. Волоса: ориентальная традиция в историческом контексте

Лихина Наталья Евгеньевна
кандидат филологических наук, доцент Института гуманитарных наук, Балтийский федеральный университет им. И. Канта, РФ, г. Калининград, NLikhina@kantiana.ru

Аннотация: В статье рассматривается роман, ориентированный на традицию ориентальной прозы ХХ века, посвященный трагической судьбе гениального поэта Джафара Рудаки. Анализируется проблема следования традиции в жанре исторического романа трансгрессивного типа и отказа от стереотипов, преодоления схематизма в воспроизведении классического образа Востока в историческом контексте. Рассматриваются бинарные оппозиции различных уровней: пространственно-временные, философско-этические, сюжетно-композиционные антитезы. Исследуются художественные принципы и приемы системного постижения многосложной инонациональной культуры русскоязычным писателем: лексико-семантические средства, социально-исторические реалии, мифологические образы.
Ключевые слова: ориентальная проза, исторический контекст, национальная культура

Likhina Natalia Evgenyevna
Cand. Sci. (Philology.), assistant professor Institute of Humanities, Immanuil Kant Baltic Federal University, Russia, Kaliningrad

Abstract: The article analyzes a novel focused on the tradition of the Oriental prose of the 20th century, dedicated to the tragic fate of a genius poet Jafar Rudaki. It analyzes the problem of following the tradition in the genre of historical novel of transgressive type and rejecting stereotypes, overcoming schematism while showing the classical image of the East in a historical context. The article considers the binary oppositions of various levels: space-time, philosophical-ethical, plot and composition antitheses. The author studies art principles and methods of system comprehension of a multi-complex culture of another nation by a Russian-speaking writer: lexical and semantic means, socio-historical realities, mythological images.
Keywords: Oriental (eastern) prose, historical context, national culture

В русской литературе ХХ века сложилась устойчивая традиция в художественном исследовании и воплощении темы  Востока. Особое место эта тема занимает в творчестве русских писателей, осваивающих неизвестный для себя материал: «Песчаная учительница», «Джан» А. Платонова, «Туатамур» Л. Леонова, «Кара-Бугаз» К. Паустовского, «Всадники» А. Гайдара, «Песчаный поход» А. Адалиса, «Путешествие в Туркмению» П. Павленко, трилогия «Звезды над Самаркандом», «Хромой Тимур», «Молниеносный Баязед» С. Бородина и т. д.

А.В. Попов, рассуждая об ориентальной прозе 20–30-х годов ХХ века, выделяет две типологические общности в этом дискурсе: литературу, ориентированную на все редкое, красочное, небывалое, то есть на экзотику, и вторую линию, которая может быть названа обогащающей, имеющей плодотворный созидающий характер [1]. Андрей Волос эту традицию продолжает и в том, и другом плане. Первый роман писателя «Хуррамабад» наделал много шума, взял сразу Антибукер, премии журналов «Знамя» и «Новый мир», российско-итальянскую премию «Пенна» и Государственную премию России в 2001 году. Сам автор определяет форму романа как роман-пунктир. Это многоплановое произведение, состоящее из отдельных рассказов, связанных местом, временем, героями, «перетекающими» из одной части в другую. Тема романа – судьба русских в Средней Азии, которые с конца 20-х годов двигались туда вслед за Советской властью, а в 90-е годы после развала Советского Союза массово откатились назад. Как пишет сам автор, «Хуррамабад» – роман о земле, ставшей родной: «Горбатая земля была сухой и звонкой. Сюда, на эти криволинейные, взметенные к вечно ясному небу пространства они отправлялись когда-то, на эту желтую звонкую землю, – и упрямо жили на ней, треща своими тракторами, царапая плугами ее грудь, чувствуя при каждом шаге, как тянет ремень кобура, и получали порой пулю в лоб или темное лезвие уратюбинского ножа в загорелый бок. И, принимая в себя их мертвых, эта желтая земля, прежде чужая, мало-помалу становилась родной» [2]. Название романа «Хуррамабад» – своего рода метафора: в персидских и тюркоязычных сказках – это земля счастья. А для самого автора, который родился в Душанбе, получил там образование и прожил значительную часть жизни, Таджикистан действительно был родиной и землей счастья.

 Роман А. Волоса «Возвращение в Панджруд» награжден в 2013 году премией «Русский Букер», с формулировкой «За толерантность и гуманизм».

В последнее время, несмотря на признание писателя в литературном сообществе и в широких читательских кругах, фундаментальных литературоведческих работ по творчеству А. Волоса нет.

Цель исследования: определить, в какой степени А. Волос следует  традициям ориентальной прозы ХХ века, в каком плане их преодолевает.

Концептуально текст романа создается по принципу отказа от стереотипов в воспроизведении классического образа Востока. Писатель постоянно использует прием смены регистров, выведения читательского восприятия из автоматического режима.

В центре романа – не экзотические картины Востока, с контрастом дикости и культуры, не конфликт цивилизаций или мотив преобразований, который несет другая цивилизация (по принципу: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут»). Писатель создает образ Востока, вообще не совпадающий с понятием культура. Образ мира, во многом непривлекательный, свободный от традиционного и часто банализированного представления. Далеки от идеализации картины природы, городов, людей, вообще – как места, так и времени. Писателя интересует не экзотическая красота восточной культуры, не орнаментальная сторона, не декорации, а сам дух Востока, ментальная доминанта иноязычной культуры.

Проблема историзма в романе является ключевой. Писатель задается вопросом: как приблизить к нашему времени чрезвычайно далеко отстоящие от него события. Кто знает, что там было в 9–10 веках? Картинка расплывается в толще времен. Еще не построены падающие минареты Самарканда и не лежит под черной мраморной плитой великий Тамерлан, Потрясатель Вселенной, а под белой мраморной плитой – внук его, великий ученый астроном Улугбек. История Древнего Востока постигается через культуру, искусство и, прежде всего, через идею литературоцентричности мира.

Роман посвящен трагической судьбе великого поэта Востока Джафара Рудаки. Абу Абдаллах Джафар ибн Муххамед (860 (58) – 941 гг.) – таджикский и персидский поэт, основатель литературы на фарси-дари, основатель новоперсидского языка и хоросанского стиля письма, создатель 130 тысяч поэтических произведений, был легендарной личностью. Гениальность и уникальность его творчества подтверждена признанием в разных национальных культурах.

В романе создается многосложный образ национального мира рубежа 9–10 вв. Постижение русскоязычным писателем иноязычной культуры (персидской и таджикской) происходит через осмысление средств художественной образности, особых форм поэтической выразительности, метафорического строя, специфики стихосложения в форме бейтов и т.д.

Место и время в романе – Центральная Азия тысячелетней давности, земли, которыми правили эмиры, в прямом подчинении халифу. Центр халифата – Багдад.  Бухара, Самарканд, Маверранахр, Хоросан – волшебно звучат сами эти слова в парадигме контраста между красотой и дикостью исторической реальности.

В основе романа классический сюжет, со всеми признаками легенды, притчи, мифа. Ослеплённый по приказу бухарского эмира знаменитый поэт Джафар Рудаки, ослепленный и в буквальном, и в переносном смысле, сменой вождя и власти, возвращается, лишённый всего имущества, нищим и больным, в родной кишлак, до которого 300 километров пути (40 фарсахов). «Тьма, тьма вокруг» [3, с. 40]. Поводырем слепому поэту назначен шестнадцатилетний мальчик, чья жизнь ещё впереди, в отличие от шестидесятилетнего Рудаки. В центре фабулы – конкретный путь, дорога от Бухары до Панджруда. Обстоятельства освобождения из заточения, сам эпизод извлечения опального поэта из ямы – жуткий во всех подробностях. Господин Гурган, визирь молодого эмира Нуха, презрительно обращается к начальнику тюрьмы: «Рифмоплет жив у тебя?»; «Эмир оставил ему жизнь, но не оказал милости собирать милостыню» [3, с. 30 – 31].

Особый интерес представляет жанровая природа произведения. Роман опубликован в серии «Альтернативная история, исторические приключения, история». Что это предполагает? Реконструкцию истории, реконструкцию судьбы? Определение жанровой природы романа «Возвращение в Панджруд» затруднено: ориентальная проза, восточная стилизация, исторический роман, написанный с точки зрения альтернативной истории, в котором создается многосложный образ инонационального мира рубежа 9-10 вв., история Древнего Востока, историческая беллетристика, художественная биография великого поэта Востока Джафара Рудаки, с его прекрасной и трагической судьбой. В жанровом плане роман представляет сложную трансгрессивную форму.

Примечательно авторское пояснение к тексту: «Добиваясь убедительной реконструкции давно минувшего в глазах современных читателей, автор руководствовался принципом актуализма: то есть полагал, что главные чувства и чаяния людей на протяжении многих веков остаются неизменными» [3, с. 599].

Эту особенность отмечает Л. Оборин: «Если бы Андрей Волос пошел по пути филологического комментария, он дал бы читателям умозрительное представление о богатстве поэзии Рудаки, но его собственный текст, должно быть, растерял бы всякую поэтичность. Волос выбирает другой путь: он насыщает приметами культуры – персидской, суфийской  –  мир вокруг своего героя, прозу вокруг фигуры поэта. И здесь актуализм, то есть слепой расчет на достоверность, уступает место поэтическому правдоподобию» [4].

Вопрос остается спорным: это исторический роман или стилизация? Образ мира, в определенной и весьма отдаленной точке пространства и времени, создан художественными средствами. С одной стороны, – это, действительно, своеобразная восточная стилизация, переполненная экзотическими приметами жизни Востока и специфической лексикой. Многочисленные персонажи, их язык, диалоги и внутренние монологи – все создает яркую и пеструю картину времени. С другой стороны, в эту стилизацию вплетаются реалии конкретной исторической эпохи.

Роман начинается с эпизода, в котором воспроизводится и натуралистически подробно описывается казнь того времени. В главе «Яма» персонаж по имени Касым, осужденный за то, что подрался со сборщиком налогов, который отнял у семьи люльку, детскую колыбельку, предварительно выбросив из нее ребенка. Этот герой, сострадающий Джафару, оказавшемуся с ним вместе в зловонной яме - зиндане, на глазах поэта казнен «сбрасыванием со стены»: «Ударившись об откос, человек тяжело шмякнулся на землю, вскочил было, тут же снова упал и, сонно поворочавшись, затих» [3, с. 32]. Сцена казни изображена предельно обыденно и тем более страшно в своей реалистичности. Так же художественно выразительно и страшно в своей простоте воспроизводится казнь повара Абу-Бакра, предавшего своего хозяина Эмира Назра, в мешке, величиной в два человеческих роста, доверху наполненном красными пчелами: «Некоторое время мешок выл и ворочался» [3, с.186].

Композиционно и концептуально роман строится на системе бинарных оппозиций разных уровней: пространственный, временной, жанровый, сюжетно - композиционный аспекты и т.д. Оппозиции: слепота – прозрение, красота – безобразие, историзм – стилизация, дикость – цивилизация, уход – возвращение, дорога – яма, свое – чужое, плоть – дух и т.д., – позволяют писателю в антиномичной парадигме обнаружить сходство и противоречие.

1. Пространственная антитеза:  родина – чужбина, дорога – яма, уход – возвращение. В главе «Джафар», в которой поэта Рудаки по приказу эмира, как неимущего, возвращают на родину под надзор родственников, вводится мотив дороги. Образ дороги ключевой: «Сколько дорог было в жизни? От самой первой остались в памяти какие-то обрывки. Зима, снег… постоялый двор на краю большого кишлака…ощущение чего-то огромного…. холодок открывающегося мира. Лоскутки, из которых ничего не сшить» [3, с. 48]. Мир, в представлениях героя, воспринимается как целое, дорога как часть этого целого, путь к чему-то огромному, еще неизведанному. Герой с печалью размышляет о том, как сорок лет назад, шестнадцатилетним юношей, он ехал на коне, подаренном дедом Хакимом, а в последнюю свою дорогу идет пешком, вернее, еле-еле ковыляет, поддерживаемый поводырем.

Это реальный путь, полный страданий и приключений, но одновременно, в метафорическом плане, это философское, духовное странствие – путешествие. Образ дороги позиционируется как вечное движение к постижению истины, творческому преображению себя и мира. Это путь воспоминаний, постоянное возвращение назад, причем не просто возвращение в родной дом, родовое имение в Панджруде (Пять ручьев). Старый, слепой, больной поэт возвращается к истокам, к тому, откуда все начиналось, что бросил, поддавшись соблазнам богатства и славы.

2. Антитеза прошлое – настоящее. Время – один из главных двигателей романа: время старика, вспоминающего прожитую жизнь и время юноши, у которого эта жизнь только-только начинается. Это разные времена, но эти два времени сплетаются, сходятся, как две дороги: конкретный путь в родное имение и метафизическая дорога судьбы.

3. Антитеза слепота  –  прозрение оборачивается двойной слепотой и двойным прозрением. Это заблуждение и прозрение Джафара Рудаки, пережившего крах своего мировоззрения, убедившегося, что слава и богатство – прах и тлен, что жизнь прожита напрасно. Его взгляд, его восприятие – это одна картина мира. И на другом полюсе – наивность, неискушенность Шеравкана, который не понимает, кто перед ним, и у которого только в конце пути открываются глаза. Юноша-поводырь зрячий, но он слеп. Его мир – узкий круг: семья, ремесло, первая робкая любовь. Старик – слепой, но наделен внутренним зрением. Через столкновение противоположностей героям открывается истина.

4. В романе глубоко исследуются традиционные темы – судьба поэта, проблема художник и власть, художник и его время. Богатство, материальное благополучие, любовь и признание современников – оказываются преходящими: слава переменчива, а искусство, как водится, вечно.

Судьба придворного поэта, баловня судьбы, представителя аристократического рода, «Царя поэтов» при дворе бухарского эмира, обласканного одним правителем, ослепленного другим, вписана в исторический контекст битв, сражений, войн. Создается психологически точный рисунок переживаний человека, обреченного на неимоверные страдания, особенно тогда, когда для него навсегда погас свет.

Прекрасно начало творчества поэта Джафара Рудаки, когда сочиненные им песенки мгновенно разлетались по всей округе, а сам он был убежден в том, как мало человеку нужно для жизни и творчества: склянка с чернилами, свежая лепешка и чаша с вином. Может быть, самый яркий эпизод, иллюстрирующий эту тему, связан с началом обретения признания и ощущения своей нужности. Молодой поэт, ученик бухарского медресе, Джафар Рудаки, таясь от всех, под покровом ночи повесил свой первый бейт о возлюбленной, которую он сравнил с куропаткой, специально подбирая слова, чтобы передать «куропаточье болботание». Стих, нацарапанный на свежем капустном листе, был вывешен слугой на Стене поэзии, а утром на городском базаре молодой поэт услышал, как этот бейт уже распевают какие-то люди на возах с вениками. Так пришла слава к поэту, с характерным псевдонимом Рудаки – поток, ручеек, течение, вода, что символизирует вечное движение. Автором романа создается поразительная метафора: поэзия на капустных листьях. «Длинная восточная стена Регистана была сплошь завешена сухими капустными листьями. …Если налетал ветер, новая стайка этой странной книги слетала и, печально шурша, уносила свои слова вниз по склону, где они застревали в щетинистой траве. На убыль никто не обращал внимания – должно быть, оставшихся хватало с избытком» [3, с. 219–220].

 Главное место в романе занимает проблема творчества. Ради чего слагаются стихи? Ради денег, славы, любви земной и ласки власть предержащих? Все рассыпалось, прахом пошло, как стихи на сухих капустных листьях, разметало по сухой и пыльной земле.

5. В формате антитезы свое – чужое особый смысл придают роману многообразные формы вхождения в иноматериал, принципы усвоения другой культуры, примеры культурной транслитерации. В романе А. Волоса присутствует особая метафизика творчества, когда, с одной стороны, вроде бы случайно, опосредованно, на бессознательном уровне, а с другой стороны, системно, посредством продуманных художественных приемов, создается яркий образ иного мира и культуры.

Наиболее последовательно образ инокультуры воплощен  стилистическими средствами. Специфическая лексика с восточным колоритом создает особый флер, как бы дымку Востока, ауру времени. В конце романа дается словарь, но он не очень-то и нужен. Нет ничего, что выходило бы за пределы понимания носителя другого языка. Текст не перегружен, нет орнаментальной, декоративной избыточности, перегруженности экзотизмами. Стиль романа характеризует лексическое богатство и многообразие, но все художественные средства использованы экономно и органично, нет ничего чрезмерного. Все понятно из широкого контекста.

Религиозная терминология: мулла, аллах, карматы, батиниты, шииты, исмаилиты, намаз, медресе;

Одежда: чалма, одеяльце-курпача, чапан; «Расшитый золотом чапан вельможи посверкивал на солнце»; «Толстый человек в грязном чапане подбежал к приезжим»;

Имена: Сабзина, Касым, Шеравкан, Фарух, Мурад, Хаким, Муххамед, Ахмед Исхак, Бадриддин, Джафар, Касым. Назр, Ануша;

Социальная система:  халифат, эмир, шейх, визирь, князья-дикхане;

Элементы восточной мифологии: птица Симур, могучий Джинн;

Топонимы: Афрасиаб, Вабкент, Пенджекент, Панджруд. Маверранахр, Хоросан; «Ярко-синее небеса и золотое солнце тысячеславной Бухары»; «Благородная Бухара», квартал Шакшак, могила святого Моцар, Амударья, Регистан;

Пространственные обозначения: кишлак, сай, зиндан, караван-сарай, фарсах;

Предметный ряд: камча, пиала, дирхемы, кумган;

Профессии: торговцы, стражники, обмывальщики покойников, медники, жестянщики;

Стили письма: насх, насталик.   

А. Наринская оценивает роман «Возвращение в Панджруд» как текст об опасности, которую несет творцу его близость к власти, при этом считает, что попытка актуализации этого сюжета обречена на провал: «Возвращение в Панджруд» – это скорее предприятие по созданию романа по принципу персидского ковра, подобного тем, на которых сиживали его герои: множество элементов складывается в узор, и общий орнамент важнее, чем каждая отдельная виньетка» [5].

С этим утверждением нельзя согласиться. Содержание романа несет общечеловеческий смысл. Неважно, в какие времена все это происходило. Есть поэт, трагическая судьба которого развенчивает иллюзию, что, приблизившись к трону, к власти над людьми, обретя богатство и славу, обретешь также и смысл жизни. В итоге этой жизни обнаруживается тщетность усилий что-либо исправить, рождается трагическое понимание того, что уже ничего нельзя изменить.

Заслуга писателя – создание образа поэта, который освобожден от груза времени. Это не миф, не памятник, не легенда, а живой человек, мыслящий, чувствующий, страдающий, осознающий весь трагизм своего существования, максимально приближенный драмой своей личности к нашей современности.

В финале романа позиционируется двойное возвращение: «Они простились. И не увиделись больше. Шеравкан исполнил свое обещание. Он вернулся в Панджруд. И когда он пришел сюда снова, над могилой Царя поэтов цвела яблоня» [3, с. 598].

Таким образом, Андрей Волос, продолжая по всем признакам традицию ориентальной прозы ХХ века, в воплощении темы Востока выходит на новый уровень художественного постижения русскоязычным писателем многосложной инонациональной культуры.

1. Попов А.В. «Салыр-Гюлъ (узбекистанские импрессии)» Сигизмунда Кржижановского в контексте русской ориентальной прозы» 20–30-х гг. ХХ века // Вестник Ульяновского государственного университета. 2008. № 3. Режим доступа: ciberleninka.ru. (Дата обращения: 10.07. 2019).
2. Волос А. Хуррамабад. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/redkol/volos/index.html. (Дата обращения: 14.05. 2018).
3. Волос А. Возвращение в Панджруд. – М: Издательство «АСТ», 2016. – 607 с.
4. Оборин Л. «Зрение слепого поэта». За что Андрей Волос получил «Русского Букера». Режим доступа: https://lenta.ru/articles/2013/12/05/rudaki/ (Дата обращения: 15.07. 2019).
5. Наринская А. «Возвращение в Панджруд» Андрея Волоса.
https://www.kommersant.ru/doc/2353193. (Дата обращения: 15.07.2019).