Литература народов Российской Федерации | Филологический аспект №6 (50) Июнь 2019

Образ медведя в рассказе «По следу» Р. П. Ругина

Сязи Виктория Львовна
кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник БУ ХМАО-Югры «Обско-угорский институт прикладных исследований и разработок», syaziviktorya@gmail.com

Аннотация: Медведь – самое почитаемое животное в мировоззрении обских угров. Культ медведя восходит к древнему мифологическому сознанию этноса. В этнографической литературе, осмысляющей культ медведя, акцентируется внимание на схожести медведя и человека. Это воззрение находит своё подтверждение в прозе Р.П. Ругина. В статье рассматриваются средства создания образа медведя сакрального в рассказе Р.П. Ругина.
Ключевые слова: хантыйская литература, медведь, сакральный образ, Р.П. Ругин, табуированная лексика, мифологическое мировоззрение

Syazi Victoria Lvovna
Candidate of Philological Sciences, Leading Researcher of Ob-Ugric Institute of Applied Researches and Development

Abstract: The bear is the most revered animal in the worldview of Ob Ugrians. The cult of the bear dates back to the ancient mythological consciousness of the ethnos. In the ethnographic literature, interpreting the cult of the bear, focuses on the similarity of the bear and man. This view is confirmed in R. P. Rugin's prose. The article deals with the means of creating the image of the sacred bear in the novel by R. P. Rugin.
Keywords: Khanty literature, bear, sacred image, R. P. Rugin, taboo vocabulary, mythological worldview

Медведь – один из самых распространенных образов в фольклоре и литературе многих народов. В мировоззрении народа ханты медведь воспринимается в роли младшего брата человека. В хантыйской литературе образ медведя воплотился в творчестве следующих авторов: Е. Д. Айпина, В. С. Волдина, Г. Д. Лазарева, В. П. Ругина, Т. С. Чучелиной и Г. И. Слинкиной, М. И. Шульгина.

Образ медведя у каждого автора особенный. Комплексных исследований осмысляющих образ медведя в хантыйской литературе на сегодняшний день не представлено. В немногочисленных работах рассматриваются образы отдельных животных в творчестве хантыйских авторов. Так, например, Молданова С. Н. проанализировала образ медведя в повести Е. Д. Айпина «В тени старого кедра», заключив: «<…> полноту раскрытия образа медведя Е. Айпин осуществляет с максимальной опорой на мифологические истоки традиционного мировоззрения хантыйского народа» [5, с.117]; Хандыбина О. В. рассматривает повесть Р. П. Ругина «Ланги» и резюмирует: «В произведении собака нравственно оказалась выше человека. Она смогла простить предательство» [10, с.177]; Косинцева Е. В., анализируя образ лебедя в хантыйской литературе, подчёркивает: «В хантыйской художественной литературе лебедь рассматривается как символ любви. Чаще всего авторы проводят параллель между девушкой и птицей, связав её с древними религиозными представлениями народа. Так в хантыйской художественной литературе реализуется орнитологический код» [2, 48]; орнитоморфные образы [9, с.85-94] и образы животных в прозе Е. Д. Айпина проанализированы в статье Сязи В. Л. [8, с. 65-75].

Отметим сразу, что обращение Р. П. Ругина к образам животных становится узнаваемой частью идиостиля писателя. Автор в произведениях разных жанров (рассказ, повесть, молитва, баллада, стихотворение) воплощает образы животных и рыб, это свидетельствует о тесной связи в хантыйском мировоззрении человека и природы.

Медведь занимает особое положение в промысле охотников ханты и манси. « <…> борьба за удачу в нём (в охотничьем промысле – Сязи В. Л.) породила множество различных представлений в отношении добываемых животных, а это, в свою очередь, привело к возникновению определённых обычаев и церемоний. Из добываемых зверей медведь занимает совершенно особое положение. Охотник, знающий нрав и повадки медведя, понимает, что как удача в его промысле, так и его безопасность перед хищником зависят не только от большой осторожности, но и ещё и от того, насколько он готов следовать традиционным обычаям. В отношении охотника и медведя предписан целый ряд правил, норм, запретов» [6, с. 24].

Образ медведя находит своё воплощение в поэтическом наследии писателя: «Выделка медвежьей шкуры», «Медвежий праздник», а также в прозаическом творчестве. Так, например, в повести «Ранний ледостав» медведь приходит на реку и вытаскивает рыбу из сети юных рыбаков; в произведении «Три шкуры» медведица-мать с медвежатами соседствует с людьми; фрагменты повести «Счастливые деньки на Шум-Югане» описывают борьбу медведя и коня, воровство медведя; в произведении «Ланги» через образ медведя писатель раскрывает характер главного героя повести пса Ланги.

Фокусом исследования данной статьи являются средства создания писателем сакрального образа медведя в рассказе «По следу».

Произведение написано в 1986 г., перевод выполнен Э. Ефремовой.

В рассказе «По следу» сакральность образа медведя писатель создаёт при помощи обращения к обычаям, приметам, поверьям, заклинаниям и запретам, гармонично вплетённых в канву повествования. Обращение художника слова к духовной сфере народа маркирует повествование как национальную литературу ханты.

Произведение начинается встречей двух охотников и медведя. Эта встреча является пятой в жизни главного героя Пиляпа и хищника с белым ободком. Закольцованная композиция, в центр которой писатель помещает события двух лет, помогает почувствовать читателю трансформацию чувств героя. Эта встреча для охотника и медведя была роковой, для хищника она была последней в его жизни, а для героя эта была последняя охота.

Следуя сложившейся традиции в хантыйской литературе, Р.П. Ругин создаёт образ охотника при помощи деталей: «Как у всякого старого ханты – а ему перевалило за шестьдесят, – у него были весьма запутанные отношения с медвежьим племенем. Он верил в многочисленные преданиям о них, в юности не раз участвовал в знаменитых медвежьих плясках, а бессонными ночами, случалось, размышлял о том или ином мойпаре, с которым сводила его охотничья тропа. Ведь каждый из них особенный, не похож на другого!» [7, с. 19]. Пиляп был опытным охотником: «– На Старика идти – затея нешуточная. Уж я-то знаю. Когда с оленями кочевал по Уралу, повидал всякого – чуть не за руку с мойпаром здоровался. А четырёх – домой привёл» [7, с. 16]. Пиляп немногословен, нетороплив, основателен в своих действия и выводах.

С первых страниц повести встречается табуированная номинация медведя – Старик. При этом автор акцентирует внимание на именовании медведя написанием с заглавной буквы, подчёркивая уважительное и благоговейное отношение этноса к священному животному.

В начале произведения встречаются синонимичные номинации медведя: мойпар, белошеий, белый ободок, бродяга с белым ободком, ТОТ САМЫЙ мойпар, Вы. О табуированной номинации медведя этнографы Т. А. Молданов, Е. В. Сидорова замечают: «Почтение и страх перед медведем у большинства народов северного полушария не позволяли называть этого зверя его настоящим именем, а только иносказательно: “медведь” (ведающий мед), “топтыгин”, “косолапый” – у русских, “чёрный зверь” – у эвенков, “горный гиляк» - у нивхов, “старик”, “дедушка” – у юкагиров. <…>Развитый культ медведя до настоящего времени сохраняется у обских угров» [4, с. 6].

Ближе к кульминации рассказа обращения из уст героев к медведю приобретает негативную окраску: шатун, преступник, разбойник, коварный зверь, коварный мойпар, мохнатый мародёр. Значительные перемены в номинации священного животного произошли в сознании главного персонажа не случайно, этому предшествовала череда встреч охотника и шатуна. Ближе к финалу произведения герой называет медведя «сот хоятпи ляль» – зверь, равный по силе ста лучникам.

В художественном тексте согласно традиции этноса глагол убить заменён предикатом низвести или привести домой; завуалировано в речи охотников и слово ружьё при охоте на медведя, в тексте оно заменено словом «огнедышащая палка». Этнограф С.А. Попова объясняет данные подмены: «<…> чтобы ввести его (медведя – выделено мной Сязи В.) в заблуждение, например, во время медвежьего праздника или в период охоты на него, используют особый табуированный язык. Кроме того, по представлениям манси, медведь, как и человек, имеет душу, которая после смерти животного может реинкарнировать. Поэтому всё, что связано с его добычей, тщательно скрывается. Охотники манси считают, что они не добыли медведя, а низвели зверя. Низвести зверя означает не уничтожить его физически, а только спустить его с небес вниз на некоторое время, чаще всего на время праздника, по окончанию которого якобы он вновь отправится в верхний мир» [6, с. 25-26].

В канву повествования писатель намерено вводит портретные черты животного для глубинного понимания характера медведя: «маленькие свирепые глазки» [7, с. 30], «изогнутые уши» [6, с. 30], «страшный, лохматый» [6, с. 28]. Образ коварного шатуна, писатель дополняет портретной немаловажной деталью – белым ободком на шее. Подобный знак становится узнаваемой частью облика медведя и выделяет «личного врага Пиляпа» от других особей своего рода. Охотник за свою жизнь встретил пять раз «белошеего медведя». Каждая встреча усугубляла отношения мужчины и медведя. Чувство неприязни в процессе повествования перерастает в ненависть охотника к животному. В финале четвёртой встречи Пиляп видел уже в лице медведя своего личного врага.

Ругин акцентировал внимание в произведении на особом виде медведя – шатуне. О том, что медведь является шатуном, герои понимают в исходе первой встречи. Характер этого зверя точно описывает Е. Д. Айпин устами своего героя, старика Ефрема (рассказ «Медвежье горе»): «– Шатун - это не обычный лесной зверь, – начинает наконец дед Ефрем. – Это проклятый самими богом медведь. Оленя ест. Огня не боится. Человека может кончить, потому как бог не помнит его – вот он и грешит… <…> – Ой-ёй, много-много беды может наделать. Поэтому, если взял его след, нужно идти до конца…<…> – Шатуна надо отличать от хорошего медведя, проговорил Дед, не обращая на нас никакого внимания. – Медведь как и человек, бывает разный…[1, с. 7].

Писатель создаёт образ медведя эмоциональным, уподобляя его человеку. В финальном эпизоде прослеживается проявление гнева и раздражительности со стороны хищника. Скрываясь от погони, с пулей в лапе, медведь мчится к реке и проваливается под лёд, после чего ломает лодку-колданку лежавшую на берегу.

Причиной многочисленных встреч мужчины с хищником было регламентированное поведение охотника со священным животным, закреплённое в мировоззрении народа. Вера героя в промысловые приметы не позволяет Пиляпу нарушить заветы предков, согласно которым: «<…> шатун должен попадаться медвежатнику СЕДЬМЫМ. Справился с ним – без страха охоться дальше. Нет – пеняй на себя, удачи потом не будет. Нынешний же мойпар явился ПЯТЫМ. Значит, всё было правильно? Но если это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО Белый Ободок и он уже второй раз ускользает от охотника целым и невредимым» [7, с. 20].

Пятой встречей начинается рассказ. Герои встречают медведя, но пожилой герой Пиляп не сразу узнает своего давнего «знакомого». Пиляп обращается к медведю с речью, чтобы он удалился и дал мужчинам поохотится:

«– С ума сошёл? Утиной дробью по Старику палить вздумал? Постой, я с ним поговорю.

– Поговоришь?! – удивился Мартин. И усмехнулся: – Ну поговори, поговори, а я послушаю, что он тебе ответит.

Но Пиляп на эти слова не обратил никакого внимания. Прикрыв глаза и обернувшись лицом к медведю, забормотал: – Кой, Старик! Зачем ты вышел из леса к нам на луга? Разве здесь есть для тебя пища? И мыши сейчас не найдёшь! А найдёшь – удастся ли тебе её сцапать? Ведь ты ослаб в своей зимней берлоге, обленился. Возвращайся в тайгу! Вон она, синеет у тебя за спиной. Там ты всё найдёшь, что тебе нужно! Прошу тебя, Старик, уходи!» [7, с. 15]. Действия героя – закрытые глаза, обращённость лица к священному животному, негромкая речь свидетельствуют о сосредоточенности охотника на выполнении сакрального действа. Писатель намерено не даёт оценку данным словам, не называет их молитвой, просьбой, пожеланием, приказом и др. В словах героя содержатся риторические вопросы, императивные конструкции с элементами убеждения и просьбы. Всё это подчёркивает эмоциональность, искренность и почтительность пожилого охотника к сакральному животному.

Герой искренне верит в силу произнесенных слов. Жизненный опыт Пиляпа (герой добыл четырех медведей) подкрепляет веру в слова. После произнесенного «заклинания» животное удаляется в лес. Ругин не случайно вводит в канву повествования данный эпизод, писатель намеренно фокусирует внимание читателя на способностях животного слышать, слушать и понимать речь человека к нему обращенную (это также является поверьем народа в способности животного).

Первое «знакомство» пожилого охотника с белошеим медведем произошло поздней осенью. Пиляп преследовал лосей, а в это время по его следу шёл медведь. Лоси почувствовали приближающуюся опасность и скрылись. Мужчина не стал преследовать животных и вернулся в избушку. Напарники Пиляпа сообщили охотнику о том, что медведь шёл за ним.

На следующий день охотники отправляются по следам хищника, а перед этим мужчины пытаются «умилостивить дух медведя» при помощи незамысловатых действий:

«Мартин достал с полки три миски.

– Четвёртую давай! – строго сказал Пиляп.

– Для кого это?

– Для Старика. Пусти-ка, я налью ему ухи! Может, тогда у него злобы поубавится!

Курпелак одобрительно взглянул на Пиляпа, а Мартин, как всегда в таких случаях, рассмеялся: чудят старики, всё в сказки верят – что с них возьмёшь? Уха и в самом деле удалась – так и светилась янтарным жиром, а хлопья икры таяли на языке» [7, с. 25]. В небольшом диалоге писатель отражает регламентированное поведение пожилых охотников к почитаемому животному и иронию молодого поколения над древними языческими представлениями. Автор фиксирует отсутствие преемственности поколений. Старшее поколение охотников и молодой Мартин постоянно находятся в оппозиции. Пиляп следует правилам, нормам и запретам охотника, Мартин открыто смеётся над действиями старика. В финале первой встречи писатель вновь акцентирует внимание на заклинании, вложенное в уста главного героя. Слова магического действия произносит Пиляп: «“Сейчас поднимут Старика”, – определил Пиляп, взведя курки своей двустволки, и забормотал своё обычное заклинание: – Остановитесь, Старик, остановитесь…

Зверь послушался, на расстоянии аркана вдруг резко притормозил и присел – словно опрокинулся на задние лапы.

Пиляп прицелился, задержал дыхание и хотел было уже нажать на спусковой крючок, … но не выстрелил.

Как он мог забыть, безмозглая голова, что шатун должен быть седьмым?

– Не нужны вы мне…Уходите! – сказал он Старику, по древнему хантыйскому обычаю обращаясь к нему на “вы”.

Несколько долгих, как вечность, секунд они пристально смотрели друг на друга – человек и зверь. На мохнатой шее медведя отчетливо виден был ободок.

Но вот Старик двинулся на Пиляпа» [7, с. 26-27]. Охотник выстрелил в воздух, и шатун скрылся в лесу. Несмотря на угрожающее положение, охотник не выстрелил в хищника, не пренебрёг заветами предков. Мужчина дал уйти хищнику. В небольшом эпизоде автор ёмко отразил номинацию сакрального животного, показал характер и поведение коварного зверя. Уникальная словесная формула, вложенная в уста старого охотника, является ярким элементом фольклора, высвечивающим национальное своеобразие прозы Ругина.

Шатун с белым ободком олицетворяет зло, безнаказанность и вседозволенность. При следующих встречах животное разрушает могильные захоронения, разбрасывает утварь на кладбище, ломает гробы и поедает умерших.

Вторая встреча охотника и медведя с семьей произошла осенью. Пиляп с напарником завидев медведицу с двумя медвежатами и Стариком, сразу же покинули место охоты. Третья встреча была заочной. Жители поселка Питляр на кладбище обнаружили разрушенные захоронения. Пиляп после осмотра кладбища предположил, что это сделал хищник с белым ободком. Только шатун способен на столь коварные и безумные действа, зверь поломал гробы и поедал тела умерших. Жители поселка дежурили близ захоронений по очереди. Еще Каннисто, оценивая роль медведя в духовной культуре обских угров, подчеркнул, что медведь уничтожает запасы мяса и рыбы охотников и рыбаков, убивает оленей, нападает на людей и растерзывает их, иногда разрывает даже трупы мертвецов [12, с. 402]. Четвертая встреча охотника с шатуном произошла в Месяц Замерзания Малых Ручьев. Пиляп с племянником Митри рыбачили на родовых угодьях, медведь явился в селение и пытался ворваться в жилище через окно. На следующий день отправляясь на рыбалку, левый висок Пиляпа «стрельнул» герой предположил, что беда придёт от шатуна. После рыбалки герои обнаружили на кладбище разрушенное медведем захоронение матери Пиляпа. Именно этот момент считаем переломным в сознании героя. Он казнит себя за то, что не убил животное раньше. Чувства героя в описанном эпизоде меняются кардинально от почтения и суеверного страха до ненависти и гнева. В исходе описанной встречи мужчина видит «личного врага» в медведе и решает расправиться с обидчиком.

Пятой встречей Пиляпа и медведя писатель начинает и завершает произведение. После слов напарника Пиляпа о белом ободке на шее медведя, мужчины вернулись в посёлок. После недолгого раздумья Пиляп отправился за шатуном в одиночку. В помощники пожилой охотник взял двух собак. Пиляп шёл по следу Старика, вскоре охотник догнал медведя и ранил его в лопатку. В схватке с медведем у одной из собак Пиляпа был сломан позвоночник. Охотнику пришлось прекратить мучения животного, застрелив пса.

Устроившись на ночлег, Пиляп испытывал внутренние противоречия. В эти минуты мужчина уже не чувствовал ненависть к медведю. Напротив, мысли о вечном единении человека и природы рождаются в сознании пожилого ханты за несколько часов до часа расплаты с обидчиком. Внутренний конфликт в душе героя то затухает, то вновь разгорается с новой силой, подобно огню. Писатель передал в небольшом эпизоде борьбу языческих убеждений героя и его личную обиду. В финале чувство справедливости одерживает верх в сознании охотника над древними традициями этноса. Подтолкнули Пиляпа к действиям и убеждения молодого поколения о том, что древние приметы охотников это пережитки прошлого. Всё же герой находит верное решение для себя: «Но он решил, решил отомстить коварному зверю… И он настигнет его, он отомстит. И это будет его последней медвежьей охотой…» [7, с. 41].

Конфликт между пожилым охотником и медведем в рассказе имеет символическое значение. Разрушительные действия шатуна подобны поколению «покорителей» тундры. Большинство произведений Р. П. Ругина создано во время освоения «нового газового региона», в это время на Север прибывали рабочие из разных уголков страны. Для многих из них было не чуждо убийство оленей ради красивых рогов, осквернение культовых мест и разграбление могильников. Об этих злодеяниях неоднократно писал Е. Д. Айпин в произведениях «Во тьме», «Ханты, или Звезда Утренней Зари», «Бездомная собака», «Конец рода Лагермов», «Время дождей».

Неслучайно писатель создаёт образ шатуна недоступным для героя. Каждая встреча пожилого охотника и медведя становится для Пиляпа испытанием. При каждой встрече шатун действует с большей силой и остервенением. Животное словно проверяет рамки дозволенного, насколько человек терпелив к медвежьем проступкам. Образ шатуна писатель, создает с долей мистики: «…этот зверь был словно заколдован». Даже пули его не берут, в руках опытного охотника пуля не достигает цели. За пять встреч Пиляп  выпустил шесть пуль в животное, прежде чем одержал над ним верх. Не случайно автор вводит несколько раз в текст словосочетание «суеверная мысль», подчёркивающее напряжение героя при встрече с пятым медведем. Первая пуля попала медведю в заднюю лапу, это произошло в начале пятой встречи охотника с медведем. Мужчина не узнал своего давнего обидчика, из-за плохого зрения. Вторая пуля была направлена мужчиной уже осознанно в личного врага и угодила лишь в лопатку, и только третья пуля повалила животное. Ещё три пули, выпущенные при последней встрече не настигли цели, суеверная мысль мелькнула в голове героя: «<…> этот зверь был словно заколдован» [7, с. 39], «<…> неведомые силы словно оберегали этого шатуна: пуля – в который раз! – прошла мимо» [7, с. 42]. В финале пятой встречи пожилой охотник одержал победу над обидчиком.

В финале произведения писатель описывает небольшой обычай, завершающий охоту на медведя : «Пиляп приподнялся, сгрёб ладонями снег и бросил комочек в своего верного друга» [7, с. 42]. Ниже автор даёт пояснение действиям героя: «Когда убивают медведя, ханты, по обычаю, бросают снег в человека или любое другое живое существо, отдавая таким образом дань уважения медведю, по преданию – предку человека» [7, с. 42]. Венгерский исследователь Б. Кальман пришёл к выводу о том, что обычай кидаться снежками или обрызгивание водой, возвращающихся домой охотников, является очистительной церемонией религиозного происхождения. Таким образом, охотник на медведя и участники праздника надеются освободиться от греха. Очищение важно по двум причинам: 1) нужно убедить медведя, что охотник и гости не виноваты в том, что медведь убит и его мясо едят, 2) только хорошие, безгрешные люди могут находиться вблизи медведя. [11, с. 95].

Герой достойно вышел из сложившейся ситуации, охотник наказал своего обидчика и сам уже не ступит на охотничью тропу, убив шатуна пятым, а не седьмым как это предписывают негласные правила охотника. Писатель остается верным этническому мировоззрению, его герой соблюдает все правила поведения с медведем, предписанные охотникам. Однако личная обида, нанесённая шатуном, одержала вверх в сознании охотника. Обращение писателя к духовной сфере этноса, к многочисленным регламентированным действиям, упомянутым Ругиным в художественном тексте, помогают автору создать почитаемый образ медведя.

При реализации сакрального образа животного Р.П. Ругин использовал табуированную лексику, включающую в себя: иносказательные выражения или описательные слова заменяющие слово медведь; глагол убить заменён предикатом низвести; завуалировано в речи охотников и слово ружьё при охоте на медведя, в тексте оно заменено словом «огнедышащая палка». В ткани повествования присутствуют многочисленные приметы, запреты, заклинания, связанные с добычей медведя, которые помогают писателю создать образ сакральным.

1. Айпин Е. Д. Клятвопреступник. Избранное: роман и рассказы. М.: Русло, 1993. 423 с.
2. Косинцева Е. В. Образ лебедя в хантыйской литературе // Вестник угроведения № 3 (26), 2016. С. 37-49.
3. Мокшина Е.Н. Образ медведя в религиозных и мифологических представлениях финно-угорских народов (мордвы, марийцев, удмуртов, коми и др) // Финно-угорский мир. 2012. №3/4 (12/13). С. 97-101.
4. Молданов Т. А. Сидорова Е.В. Медвежьи игрища: танцы и песни. Ханты-Мансийск, 2010. 440 с.
5. Молданова С. Н. Образ медведя в повести Е. Айпина «В тени старого кедра» // Материалы V Югорских чтений «Медведь в культуре обско-угорских народов». Ханты-Мансийск, 2002. С. 112-118.
6. Ругин Р. П. Избранное: Повести. Екатеринбург: Сред.- урал. кн. изд-во, 2001. 560 с.
7. Сязи В. Л. Образы животных в прозе Е.Д. Айпина // Вестник угроведения. 2016. № 2 (25). С. 65-75.
8. Сязи В. Л. Орнитоморфные образы в прозе Е.Д. Айпина // Вестник угроведения. 2017. № 1 (28). С. 85-94.
9. Хандыбина О. В. Жанр анималистической повести в творчестве Р. П. Ругина // Духовно-нравственные пути этнокультурного развития Югры: языки, история, культура: Материалы региональной студенческой научно-практической конференции. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2007. С. 173–178.
10. Ка1mаn В. Zwei Reinigungsriten im Bärenkult der Obugrier // Glaubenswelt und Folklore der sibirischen Völker. Budapest, 1963. S. 93 – 100.
11. Kannisto A. Über die Bärenzeremonien der Wogulen // Kannisto A. – Liimola M. Vogulische Volksdichtung. Band IV. Bärenlieder. Helsinki; Porvoo, 1958. S. 401–421.