Теория литературы. Текстология | Филологический аспект №6 (50) Июнь 2019

Адекватность интерпретации смысла художественного произведения

Журкова Мария Сергеевна
преподаватель кафедры Английского языка, Челябинский государственный университет, РФ, г. Челябинск, krasina87@inbox.ru

Аннотация: Данная статья посвящена рассмотрению возможностей и условий адекватной смысловой интерпретации текста художественного произведения. Выделяются основные подходы к определению возможности адекватной интерпретации с позиций ученых, исследовавших данную лингвистическую проблему. Автор анализирует основные принципы, обеспечивающие возможность адекватного прочтения текста реципиентом. Определяются особенности процессов импликации и экспликации смыслов в рамках художественного текста. Обосновывается предположение о том, что смысл текста выступает как общее начало, призванное объединять своей общностью автора и адресата и приводить их к согласованному взаимодействию. Утверждается, что существуют художественные тексты, направленные на коммуникативное смысловое построение, осуществляющееся в ходе диалога автора и читателя, и произведения, направленные на индивидуальное смыслопостроение реципиентом.
Ключевые слова: художественный текст, интерпретация, адекватность, смысл, смыслопостроение

Zhurkova Mariya Sergeyevna
Lecturer, English language department, Chelyabinsk State University, Russia, Chelyabinsk

Abstract: This article is devoted to the consideration of the possibilities and conditions of adequate meaning interpretation of a literary text. The main approaches to determining the possibility of adequate interpretation from the standpoint of scientists who have studied this linguistic problem are indicated. The author analyses the basic principles that provide an adequate reading of the text by the recipient. The feature principles of the processes of implication and explication of meanings in the framework of a literary text are determined. The author substantiates the assumption that the meaning of the text acts as a common beginning, designed to unite the author’s intention and the addressee’s reception and bring them to a coordinated interaction. It is being stated that there are literary texts aimed at communicative meaning construction, carried out in the course of the dialogue between the author and the reader, and texts aimed at individual meaning formation by the recipient.
Keywords: literary text, interpretation, adequacy, meaning, meaning formation

Исторически в литературоведении и лингвистике сложились две противоположные точки зрения как относительно интерпретации текста в целом, так и относительно адекватности интерпретации смысла текста в частности. Согласно первой точки зрения, для каждого текста художественного произведения существует бесконечное количество интерпретаций, каждая из которых имеет право на существование, а сравнение их принципиально не допустимо [Iser W., Culler J., А.Г. Горнфельд, В. А. Лукин,  С.М. Шакиров, Н.А. Чернявская, М. Эпштейн]. В соответствии с данной теорией понимание текста не есть понимание авторской идеи или смысла, заложенного в текст, а создание своих личностных смыслов на основе прочитанного. Причинами множественности и даже «конфликтности интерпретации» могут служить «различия в языковом, интеллектуальном, эмоциональном опыте реципиентов» [1, с. 149]. Количество смыслов произведения при таком подходе будет бесконечным, как и количество интерпретаций. Противниками данной теории была высказана мысль о возможности адекватного понимания текста и о существовании интерпретации, которые могут признаваться адекватными. При этом утверждается, что текст художественного произведения, являющийся с течением времени неизменным объектом, должен рассматриваться научно; ценность представляет не множество разнящихся мнений об объекте, а как можно более научно обоснованное определение его сущности. При рассмотрении данного вопроса, учеными была предложена альтернатива множественности равноправных интерпретаций, было выдвинуто предположение о существовании ряда интерпретаций, которые могут быть признаны объективными и научно корректными [И. В. Арнольд, А.С. Бушмин, А. А. Залевская, П.А. Николаев, В.Е. Хализев, Р. Уэллек, О. Уоррен, М.Б. Храпченко]. Достоинствами этого подхода является то, что учитывается неоднозначность некоторых художественных произведений, когда смысл еще не постигнут до конца и открывается возможность для дискуссий, а также факт ограничения бесчисленного количество интерпретаций, носящих субъективный характер, вследствие их научной необоснованности.

В рамках нашего исследования мы придерживаемся второй точки зрения, и считаем, что адекватная интерпретация возможна и, в принципе, любая интерпретация может считаться адекватной при условии, что смысловое ядро текста было интерпретировано согласно авторской интенции. Что же касается периферии смысловой системы, то она может трактоваться как угодно согласно личностному опыту интерпретатора, поскольку она не влияет на передачу основных смыслов в ходе коммуникативного процесса, осуществляемого между адресантом и адресатом текста. Следует отметить направленность нашего исследования на интерпретацию именно смысловой составляющей текстов художественных произведений. На первый взгляд, сочетание слов «интерпретация смысла» может показаться тавтологией, но мы намеренно использовали его в данной статье по нескольким причинам. Во-первых, несмотря на то, что интерпретация традиционно понимается в гуманитарном знании как «истолкование текстов», «смыслополагающая и смыслосчитывающая опреации» [2], данный термин в последнее время приобрел некую размытость. Произошло это вследствие выделения нескольких видов интерпретации, таких, как грамматическая, психологическая и историческая интерпретации, в дальнейшем происходит деление вышеперечисленных видов на классы, что в значительной мере уводит термин интерпретации от соотнесенности именно со смысловой стороной текста [3]. Таким образом, говоря об интерпретации мы склонны использовать его в наиболее общем значении – «понимание, истолкование». Во-вторых, говоря об интерпретации смысла, мы подразумеваем не просто считывание или восприятие смыслов реципиентом, мы имеем ввиду аналитический процесс, подразумевающий построение и получение на выходе рецепции определенной смысловой системы, состоящей из некоторого количества смыслов, взаимодействующих между собой. Если в результате данного процесса элементы смысловой системы не входят друг с другом в противоречие, а согласуются, то смыслопостроение было выполнено объективно, в подобном случае смысловое ядро текста было интерпретировано адекватно.

Довольно часто понятие адекватности восприятия ставится в зависимость от экстралингвистических факторов, благодаря наличию в тексте «сложных внетекстовых структур», равно как и интерпретация в понимании некоторых ученых «зависит от тех внетекстовых структур, которые мы вдвигаем в текст» [4, с.539-540]. Здесь имеются ввиду главным образом социально-исторические структуры, а также структуры, «имеющие индивидуально-психологический, порой интимно-психологический характер» [там же], в определенной степени обеспечивающие адекватность интерпретации. Несомненно, данная точка зрения является актуальной для выработки переводческих стратегий, но при исследовании природы смыслоформирования подобный подход привнесет лишь излишнюю размытость и неопределенность.

Адекватная интерпретация смысла, как мы понимаем ее, не подразумевает учет экстралингвистических факторов и носит текстоцентрический характер, поскольку в данном вопросе следует различать возможность познания личности автора и интерпретации текста как объекта. Текст сам по себе никогда не сможет приобрести столь же большую глубину, как сознание человека, породившего его; текст - это своего рода отражение сознания своего создателя, причем отражение в некоторых аспектах весьма общее, лишь приближенное к оригиналу. Поскольку основные для передачи от автора к реципиенту смыслы имеют особую важность для смысловой структуры в целом, их реализация в тексте поддерживается всеми элементами данной структуры, и для их адекватной интерпретации достаточно провести тщательный анализ самой текстовой ткани, в которую они инкорпорированы, поскольку смысловая структура текста представляет собой «иерархическую систему, где существование и функционирование всех элементов направлено на реализацию в текстовом пространстве смыслов, заложенных в текст адресантом, и на предоставление адресату возможности их системной экспликации» [5, с. 57]. Обращение к социально-историческому, психологическому, или какому-либо иному экстралингвистическому контексту мы считаем в данном вопросе излишним. Текст, как объективно существующая данность, состоящий из языкового материала, упорядоченного автором таким образом, чтобы сделать восприятие смыслов, вложенных в него максимально доступным для реципиента, в свою очередь, может, и должен быть понят, если не в полном соответствии с авторской интенцией, то хотя бы с максимальной к ней приближенностью.

Важным принципом, отражающим возможность адекватной интерпретации смысла текста реципиентом, является принцип конгениальности создателя и реципиента, сформулированный в рамках герменевтики Августином, а впоследствии развитый в трудах Шлейермахера. Данный принцип гласит, что находясь между автором и читателем, текст может быть познан объективно, и что основой для адекватности его понимания служит необходимое равенство творческого начала автора и читателя. На наш взгляд, именно такой подход, базирующийся на идеях, выраженных принципом конгениальности, то есть на принципиальной возможности постижения текста и на равенстве двух сознаний, открывает путь к наиболее полному пониманию текста читателем. Данная идея приводит нас к выводу о текстоцентричности смыслопорождения. Текст создается человеком и для человека, он открыт для понимания, сама его структура направляет движение читательской мысли в нужное русло. Однако для его понимания со стороны читателя требуется некоторое усилие, своеобразное творческое начало, мотивируемое желанием понять, что же хотел донести до него автор текста. Прочтение текста должно стать творческим процессом, сродни написанию текста, читатель должен понять не только что хотел сказать автор, но и уловить ту формальную систему организации текстового пространства, которая была использована автором, другими словами, он должен вновь пройти тот путь, который при создании текста прошел его автор, только в обратном порядке. Процесс импликации смыслов в текст автором затем, при прочтении, с относительно приближенной точностью должен в обратном порядке воспроизводиться читателем. Если автор идет от наиболее объемных идей и смыслов к частным моментам их реализации в текстовом пространстве, то читатель, в свою очередь, двигается в обратном направлении, от частичной реализации смыслов в лексических элементах текста, к наиболее общим, глобальным авторским смыслам. Порождающая текстовая деятельность автора и воспринимающая текстовая деятельность читателя имеют общий мотив, состоящий в размышлении над определенной затекстовой ситуацией. В процессе восприятия читатель пытается воспроизвести тот затекстовый вопрос, который стал импульсом для начала авторской текстовой деятельности, то есть прийти к той проблеме, которая инициировала смыслопорождение со стороны автора. Это указывает на некоторую схожесть процессов смыслопорождения и смысловосприятия в силу того, что обе деятельности детерминированы стремлением осмыслить некую общую проблемную ситуацию, рассмотреть общий вопрос, являющийся фрагментом затекстового мира. Этот вопрос, объединяющий деятельность автора и адресата, является ключевым вопросом текста.

Возвращаясь к возможности адекватного восприятия смысла текста, отметим, что нельзя отрицать возможность реализации множества интерпретаций, но существующие между ними различия не опровергают факта наличия в них необходимого сходства, реализованного в отображении наиболее существенных аспектов интерпретируемого текста. Именно эти схожие черты и будут объективной смысловой информацией, успешно передаваемой в ходе диалога автора и читателя. Для достижения наиболее адекватной интерпретации реципиенту текста нужно максимально приблизиться к авторской интенции, распознать авторское намерение. Так, по словам Э.Д. Хирша, именно признание авторитетности автора является основным показателем достоверности интерпретации. По Хиршу, существует процесс деконструкции, в результате которого реализуются самостоятельные, порой принципиально различные интерпретации, и реконструкции, когда все произвольные интерпретации должны непременно быть соотнесены с замыслом автора. Множественность интерпретаций, по Хиршу, обладает и некоей общностью, определяемой как «оригинальное ядро», «центр авторского намерения» [6, с. 8]. Ядро авторского намерения может быть представлено как основа текста, это те области, которые наиболее прямолинейно реализуют передачу смысловой информации, в которых отклонение от авторской интенции и свобода интерпретации минимально возможны. Ядро авторского намерения можно соотнести со смысловым ядром текста, поскольку наиболее важные для автора смыслы должны сохраняться при передаче. В качестве основы достоверной интерпретации Хирш выдвигает «принцип авторской авторитетности», неразрывно связанный со смысловой составляющей текста, поскольку «смысл – это то, что представлено текстом, что намеревался осуществить автор, используя определенную знаковую последовательность» [7, с. 79 - 80]. Таким образом, автор незримо присутствует в тексте, направляя читателя к экспликации необходимых смыслов и к образованию смысловых структур посредством организации ткани текста, в которой заложен «вектор осмысления». Задача читателя в данном случае состоит в «следовании вдоль этого вектора и вычленении заложенного автором смысла» [8, с. 49].

Рассмотрим теперь вопрос о том, что вызывает различия интерпретаций, что составляет периферию смысла текста. По мнению Р. Ингардена, текст состоит из участков «смысловой определенности» и «смысловой неопределенности», и если из первых состоит смысловое ядро текста, то вторые располагаются на смысловой периферии. Участки смысловой неопределенности представляют собой лакуны для заполнения в соответствии с читательской интерпретацией, это участки текста, которые предоставляют читателю определенную свободу для интерпретационных вариаций [9]. И хотя участки смысловой неопределенности предоставляют читателю определенную независимость от авторской интенции, они все же не могут отклонить восприятие читателя от стратегии текста, которая представляет собой запрограммированное автором смысловое развертывание текста, опосредованное в языковых единицах текстовой ткани. Стратегия текста гарантирует такой баланс зон определенности и неопределенности, который не нарушил бы доминирования смыслового ядра над периферией. Несомненно, на периферии могут располагаться повторы реализации основных текстов смысла, а также смыслы, менее релевантные для автора текста. Существующие между интерпретациями различия не опровергают факта наличия в них необходимого сходства, состоящего в отображении наиболее существенных аспектов интерпретируемого текста. Именно эти схожие черты и будут объективной смысловой информацией, успешно передаваемой в ходе диалога автора и читателя.

Наличие материального текста, в котором смыслы воплощены в объективно существующих языковых знаках, обусловливает схождение авторской интенции и читательских интерпретаций, что обеспечивает схождение ядра авторского намерения с ядром восприятия реципиента. В связи с этим вопросом следует вспомнить, в первую очередь, идеи А.А. Потебни, который отмечает, что «мысли говорящего и понимающего сходятся между собою только в слове. Графически это можно было бы выразить двумя треугольниками, у которых углы B, A, C и D, A, E, имеющие общую вершину A и образуемые пересечением двух линий BE и CD, необходимо равны друг другу, но все остальное может быть бесконечно разнообразно» [10 с. 140]. Следовательно, между пониманием текста автором и реципиентом действительно существуют различия, однако, существует и то общее начало, которое не позволяет этим прочтениям расподобляться кардинально. В качестве этого базиса для схождения авторской и читательской мысли выступает сам текст, который представлен в высказывании Потебни как «общая вершина А», которая обеспечивает тот факт, что «углы необходимо равны друг другу». Данная мысль интересна тем, что подчеркивает как наличие расхождений, так и общего начала относительно баланса авторского намерения и читательского восприятия, потому что, несмотря на множественность возможных различий, указывается  необходимая схожесть прочтений, которая обеспечивает успех коммуникации. Следовательно, первоначальной задачей при установлении смыслового ядра текста, которое гарантирует схождение авторского и читательского восприятия, является анализ и изучение языковой ткани текста, поскольку текст является средством обмена мыслями между участниками диалога. Именно текст предоставляет возможность схождения сознаний читателя и реципиента в общих смыслах, которые возникают в диалоге. Смысл текста опосредован в его языковых знаках и вследствие этого открыт для понимания читателем. С позиций диалогизма, текст выступает не как средство передачи смыслов, а как некое общее смысловое пространство, в рамках которого реализуется диалог адресанта и адресата. Несмотря на различие сознаний, участвующих в диалоге, существует возможность адекватного понимания смысла текста посредством исследования и анализа языковой ткани текста.

Автор не только отображает в тексте свое видение мира, он определенным образом организует языковое построение текста, для того, чтобы читатель смог прийти к тем смыслам, которые автор заложил в текст. Ключ к пониманию текстовых смыслов заложен автором в самой ткани текста, в его языковом своеобразии. Существует точка зрения о том, что особенности построения языковой ткани текста заключается в стилистическом своеобразии, так, по словам Д.С. Лихачева, «стилистическое единство создается совместно творцом произведения и его читателем, зрителем, слушателем. Автор произведения искусства сообщает тому, кто его произведение воспринимает, некий стилистический ключ» [11, с. 71]. Автор организует языковую ткань текста согласно определенным принципам, и предоставляет читателю, посредством языкового своеобразия, ключ для осмысления данного текста. Адресант намеренно руководит восприятием реципиента, направляя его интерпретации и не позволяя читателю отклоняться от необходимого вектора развития мысли, другими словами, детерминирует читательское восприятие, ограничивая его произвольность. Посредством данного ограничения автор обеспечивает целостность ядра читательского восприятия и его схождение с ядром авторской интенции. Решение проблемы адекватной интерпретации лежит в адекватном диалоге между читателем и автором, читатель не должен рассматривать произведение в отрыве от его создателя, он должен осознавать, что текст, прежде всего, создавался как вместилище смыслов автора, и только в согласованном диалоге с автором воспринимающий текст субъект способен эти смыслы раскрыть. Задача реципиента текста состоит в том, чтобы интерпретировать языковое построение текстового пространства адекватно, осознавая при этом, что текст был создан другим сознанием; он должен понять систему организации текстовой среды, другими словами найти ключ к тем смыслам, которые в тексте воплощены его создателем.

Здесь, следует, однако, отметить, что существуют художественные тексты двух типов – те тексты, которые выполняют свою коммуникативную функцию путем передачи смыслов от автора текста к адресату (отличным примером в данном случае будет жанр романов-антиутопий), и те тексты, которые в силу особенностей своей коммуникативной природы не ориентированы на передачу целостных, объемных смысловых построений, но реализуют лишь проекции оных, вызывая у читателя определенные ассоциации, аллюзии, эмоциональные реакции, таким образом, инициируя со стороны реципиента скорее свободную интерпретационную деятельность, нежели текстовую деятельность направленную на смыслопостроение. К данному типу текстов можно отнести, на наш взгляд, поэзию, а также многие постмодернистские тексты, являющиеся результатом постепенного усложнения и развития художественного произведения в целом. Постмодернизм воплощает отстранение литературного произведения от необходимости передавать какой-либо точный смысл, являющийся отражением волнующей автора затекстовой ситуации, в рамках данного жанра преобладает неоднозначность, недосказанность и игра. Исчезают и черты подобия текстового мира с реальным, постмодернизм изображает объективную реальность как реальность, подчиненную не законам природы, а стилю автора, деформируемую этим стилем в той мере, в какой этого пожелает автор, вплоть до полного исчезновения сходства с реальностью. В рамках подобных произведений мы уже не можем говорить о ядре смыслового намерения автора, поскольку теперь все смысловое пространство представляет собой периферию, где адресату предоставляется практически полная рецептивная и интерпретационная свобода. Процесс смыслопостроения со стороны воспринимающего текст субъекта существует, но он полностью детерминируется сознанием реципиента, его личным опытом, душевными переживаниями и накопленными знаниями. «Концепции постмодернизма […] игнорируя автора как смыслопорождающую инстанцию, включают в сферу когнитивных читательских компетенций способность вкладывания смысла в текст» [12, с. 188].В подобном случае смысловая структура текста будет иметь открытый характер, и она будет развиваться благодаря притоку информации извне, а не благодаря смысловым приращениям, детерминированным автором текста посредством структурации ткани текста. В рамках анализа подобных произведений достаточно сложно говорить об объективности смыслового построения и адекватности интерпретации, поскольку самим создателем текста такая возможность не предусмотрена, скажем больше, во многих случаях она намерено нивелируется автором в силу выдвигаемого современным литературным миром положения о том, что литературное произведение должно подчиняться принципу неоднозначности, и чем дальше расходятся возможные интерпретации подобного произведения, тем ценнее оно будет. Язык используется здесь уже не в своей примитивной, наиболее простой форме, служа для прямой передачи смыслов от отправителя к получателю, но как изощренный, искусный инструмент, возможности которого вполне достаточны, «чтобы моделировать не только простейшие, но и достаточно сложные, в том числе принципиально не допускающие однозначной интерпретации, смысловые структуры» [13, с. 38].

Следовательно, мы можем говорить об адекватности интерпретации и объективности смыслового восприятия лишь при обращении к художественным текстам, направленным на коммуникативное смысловое построение, осуществляющееся в ходе диалога автора и читателя, когда читатель пытается воссоздать смысловую структуру, имплицированную в текст автором. В случае же, когда произведение направлено на индивидуальное смыслопостроение реципиентом текста и не зависит (либо зависит крайне опосредованно) от смыслов, инициировавших написание произведение со стороны автора, мы не вправе говорить о возможности получения на выходе интерпретации объективного смыслового продукта.

В заключение, вновь подчеркнем, что адекватность интерпретации зависит напрямую от читателя, и выражается, во-первых, установкой читателя на диалог, на понимание процесса восприятия текста как отображения не своего сознания, а сознания, создавшего текст. Во-вторых, на понимание того, что создание текста автором было инициировано определённой затекстовой проблемой, проблемой внешнего мира, и именно эту проблему, составляющую ключевой вопрос автора к адресату, последнему необходимо разгадать. Следует помнить о том, что именно смысл текста выступает как общее начало, которое, хоть и осмысляется в диалоге, призвано объединять своей общностью автора и адресата, и приводить их к согласованному взаимодействию. В-третьих, необходимо осознание того, что языковая ткань текста была намеренно организована и упорядочена автором с целью донесения основной смысловой информации до реципиента текста, и поэтому требует скрупулёзного анализа. Учитывая все это, необходимо понимать, что не каждый текст рассчитан на передачу смысловой информации от автора к реципиенту. Некоторые виды текстов намеренно рассчитаны на индивидуальность смыслопостроения, детерминируемую не авторским, а читательским сознанием.

1. Чернявская Н.А. К вопросу об уровнях понимания художественного текста. Вестник Самарского университета. История, педагогика, филология. 2018. Т. 24, №2. С. 148-152.
2. Культурология. ХХ век: Энциклопедия. СПб.: Унив. кн., 1998. - Т. 1: А - Л. - 447 с.
3. Большой толковый словарь по культурологии. Кононенко Б.И. 2003.
4. Трухтанов С.И., Трухтанова Е.В. К вопросу об адекватности восприятия инонациональных литератур. Русский язык и культура в зеркале перевода. 2016. №1. С. 535-544.
5. Журкова М.С. Смысловое моделирование художественного текста (на примере романов-антиутопий). Вестник Челябинского государственного университета. 2019. №1 (423). С. 56-63.
6. Hirsch E.D. Validity in interpretation. New Haven, Conn.: Yale University Press, 1974.
7. Hirsch E.D. The aims of interpretation. Chicago: Uni¬versity of Chicago Press, 1976.
8. Ткаченко А.А. Проблемы чтения и интерпретации драматического произведения. Проблемы современного филологического образования. Ярославль, 2015.
9. Ingarden R. Vom Erkennen des literarischen Kunstwerks. Tubingen, 1968.
10. Потебня А.А. Мысль и язык. Эстетика и поэтика. М., 1976. с.35-220.
11. Лихачев Д.С. Литература — реальность — литература. М., 1987.
12. Щирова И.А. О методологических основах современной науки и холистическом подходе к литературному тексту. Studia Linguistica. 2017. №26. С. 185-194.
13. Золян С.Т. К проблеме смысла в социальной семиотике: Макс Вебер сегодня. Слово.ру: балтийский акцент. 2018. Т. 9, №4. С. 27—42.