Германские языки | Филологический аспект Методика преподавания языка и литературы №4 (4) Декабрь 2019

Модификации пословиц в немецкой афористике

Щербина Сергей Юрьевич
канд. филол. наук, доцент кафедры РГФ (П), Тихоокеанский государственный университет, РФ, г. Хабаровск, sjus60@mail.ru

Аннотация: Общеизвестно, что пословицы или паремии выражают устойчивые нормы поведения и ценности социума. Как часть фразеологической системы они должны отличаться структурной стабильностью и воспроизводимостью. Однако, в некоторых типах текстов, в том числе в афоризмах, пословицы иногда модифицируют. В статье анализируются некоторые особенности паремий, которые создают предпосылки для их авторской интерпретации в афоризмах. При этом модификации исходных пословиц приводят в прагматическом плане к переоценке, казалось бы, незыблемых истин.
Ключевые слова: пословица, модификация, афоризм, прагматический эффект, расширение, субституция, противопоставление, игра слов, хиазм

Shcherbina Sergei Juryevich
candidate of Science, associate professor, Pacific National University, Russia, Khabarovsk

Abstract: It is well known that proverbs, or paroemias, reflect cultural behavior patterns and values of the society. As part of the phraseological system they should possess stability and should be regularly recurrent in the language. In certain types of texts, however, including aphorisms, proverbs are modified sometimes. The article analyses certain peculiarities of proverbs, which pave the way for their individual interpretation in aphorisms. In such a case the modification of the original proverbs leads to the revaluation of what seems to be inviolable truths.
Keywords: proverb, modification, aphorism, pragmatic effect, extension, substitution, opposition, play on words, chiasmus

В предлагаемой статье речь пойдет о варьировании пословиц в афоризмах немецкоязычных авторов, извлеченных из сборника „Deutsche Aphorismen“ [3]. Но сначала хотелось бы отметить, что авторы афоризмов используют пословицы (паремии) путем обыгрывания, казалось бы, незыблемых народных мудростей.

Представляется, что в этой связи необходимо сделать ряд пояснений. Во-первых, пословицы образуют, по мнению большинства исследователей, особый пласт фразеологии, хотя и являются, в отличие от устойчивых словосочетаний, синтаксически законченными образованиями (предложениями) [12, с.9-10]. Поэтому возникает вопрос, почему структурно и семантически устойчивые, воспроизводимые (готовые к употреблению) и узуальные синтаксически завершенные комплексы в принципе могут модифицироваться или окказионально варьироваться. Не противоречит ли это самой сути фразеологизмов? Ответ на поставленный вопрос содержится в трудах И.И. Чернышевой [15, с. 65-66; 16, с. 307-308], В. Фляйшера [4, с. 209] и некоторых других лингвистов, которые доказывают, что устойчивость и стабильность фразеологизмов не является абсолютной, т.е. делает их вариативность потенциально возможной. Этот потенциал применительно к пословицам обусловлен продуктивностью их разных моделей, лапидарностью, клишированностью и ритмико-интонационным рисунком [7, с. 319]. Достаточно сказать, что в известной фундаментальной монографии Ф. Зайлера, которая многократно переиздавалась, приводится 43 ритмико-интонационных типа паремий [14, с. 200-207], а в другом основательном исследовании Г. Пойкес таких типов 45 [11, с. 110-169]. .

Во-вторых, пословицы могут отражать разные ценности и убеждения, в том числе и парадоксальным образом противоречить друг другу [13, с. 369; 9, Vorwort]. В качестве примера достаточно назвать «Поспешишь, людей насмешишь» и «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Другими словами, пословицам изначально присуща некоторая субъективность, которая может послужить основой для афоризмов. Ведь афоризм, будучи именно таким жанром, в котором выражается очень субъективное видение мира, призван подчеркнуть собственную точку зрения его автора.

В-третьих, пословицы и афоризмы относят к малоформатным литературным жанрам. При этом традиционно пословица всегда состоит только из одного предложения. Для афоризма это факультативный, но не обязательный признак. Применительно к модификации пословиц в афоризмах это означает, что она может быть реализована как в рамках одного предложения, так и синтаксически более сложного образования из двух или трех предложений. Анализ текстов показал, что в основном используется первая возможность. Не исключено, что это связано не только со спецификой жанра, но и с особенностями индивидуального стиля писателей.

Суммируя сказанное, можно сказать, что ничего необычного в творческом, субъективном использовании паремий в афоризмах нет, так как соответствующие предпосылки заложены в системе языка и только раскрываются в речи, т.е. в тексте афоризма. В данном контексте лингвисты, начиная примерно с 1980-х годов, обычно подчеркивают роль фразеологии в текстообразовании или, другими словами, их потенциал в производстве текстов [6, с. 700; 15, с. 94; 2, с. 121-122]. Объективности ради следует заметить, что модификации пословиц возможны и в текстах других функциональных стилей, например, в художественной литературе, прессе и периодике, рекламе и некоторых других. Здесь следует отметить особый вклад в исследование данной проблематики американского германиста В. Мидера [8; 9; 10].

Обратимся теперь к примерам из вышеупомянутого сборника. Так как разграничение пословиц и других типов фразеологизмов может вызывать вопросы, для целей исследования был использован известный фразеологический словарь Л.Э. Бинович и Н.Н. Гришина [1], полноценной замены которого на более современный справочник в отечественной лексикографии пока не существует. Учитывались наличие соответствующей пометы («посл.) и предлагаемые в словаре переводы пословиц, которые использованы в нашей статье.

Анализ примеров начнем с ироничного замечания М. Фон Эбнер-Эшенбах: „Ehen werden im Himmel geschlossen, aber dass sie gut geraten, darauf wird dort nicht gesehen“ [3, с. 132]. В первой части сложносоставного предложения легко угадывается известная пословица „Ehen werden im Himmel geschlossen“ («Браки заключаются на небесах»), которая затем релятивируется и ставится под сомнение, о чем в грамматическом плане сигнализируют противительный союз „aber“ и отрицание „nicht“ в „darauf wird dort nicht gesehen“. При этом в содержательном плане („gut geraten”, т.е. дословно «получиться хорошим») отрицается то, что благословение небесных сил гарантирует качество или надежность брачного союза.

У основоположника немецкой афористики Г.К. Лихтенберга находим, например, „Wovon das Herz voll ist, davon geht der Mund über, habe ich öfters wahr gefunden, als den entgegengesetzten Satz“ [3, с. 14].

Исходной пословицей является „Wes das Herz voll ist, des geht der Mund über“, что обычно переводят следующим образом: «От избытка (чувств) уста глаголят». Как видно, субъект или носитель действия в архаизированных формах паремии „wes“/„des“ в модифицированной версии заменен на объект или причину („wovon“/„davon“), т.е. очевиден семантический сдвиг.

Заметим, кстати, что формально два вышеприведенных примера состоят из одного предложения. Но по сравнению с базовой пословицей вследствие комментария или авторской оценки его структура усложняется, а объем увеличивается. Такой стилистический прием называют расширением. Кроме того он сопровождается противопоставлением. Другими словами, налицо комбинация приемов фразеологического варьирования.

По-другому обыгрывает последнюю пословицу К. Краус, который заменяет прилагательное „voll“ на антоним „leer“, что принципиально меняет смысл авторского афоризма по сравнению с исходным текстом паремии:

„Wes das Herz leer ist, des gehet der Mund über“ [3, с. 110].

Его, видимо, можно понимать как иронию: «Когда нет чувств («в сердце пустота»), уста глаголят». Намеренно использованная архаизированная форма „gehet“ лишь усиливает прагматический эффект противопоставления, которое в данном случае реализовано в рамках одного предложения без увеличения его объема.

Не менее оригинален и следующий афоризм К. Крауса:

„In der Nacht sich alle Kühe schwarz, auch die blonden“ [3, с. 15].

Основу первой части образует пословица „Bei Nacht sich alle Katzen grau“ («Ночью все кошки серы»). Таким образом, в афоризме идиоматичное, архаичное сочетание „bei Nacht“ (ср., например, „Bei Nacht und Nebel“) заменяется на повседневное „in der Nacht“, „Katzen“ на „Kühe“, а „grau“ на „schwarz“. Кроме упомянутых субституций использован авторский комментарий во второй части предложения („auch die blonden“), который можно рассматривать как прием расширения фразеологизма (Extension/Erweiterung) в рамках одного предложения с целью создания парадокса.

Этот же автор использует игру слов в афоризме „Menschsein ist irrig“ [3, с. 136] как рефлексию известного утверждения „Irren ist menschlich“(«Человеку свойственно ошибаться»), при которой кардинальным образом меняется смысл (Быть человеком – сумасшествие»). Интересно, что узуальная паремия и авторский афоризм образуют по отношению друг к другу особую форму антитезы – хиазм, который часто используется как средство создания комического эффекта или парадокса.

Другой известный писатель Р. Шаукаль замечает: „Wer zuletzt lacht, bleibt verhallend mit sich allein“ [3, с. 230], что можно перевести примерно следующим образом: «Кто смеется последним, смеется в замирающем одиночестве». Из известной пословицы „Wer zuletzt lacht, lacht am besten“ («Хорошо смеется тот, кто смеется последним») Р. Шаукаль берет только первую часть и заменяет вторую (следствие). Субституция второй части эксплицирует критическое, ироничное переосмысление первоначальной пословицы и норм поведения (т.е. традиционных ценностей).

Парадоксальность афоризма Э. Брока „Kleider machen wohl Leute – aber nicht Menschen“[3, с. 250] достигается вследствие противопоставления двух возможных форм множественного числа существительного „Mensch“, а именно: „Menschen“ и „Leute“. Э. Брок явно воспринимает человека как личность и подчеркивает, что личностные качества не зависят от одежды. Указанный семантический нюанс он проецирует на множественное число „Menschen“, поэтому заменяет его в известной пословице „Kleider machen Menschen“ на «обезличенное» „Leute“. К тому же в первой части появляется модальное наречие „wohl“, которое призвано, на первый взгляд, смягчить категоричность авторского утверждения. Однако, в сочетании с противительным“aber“ и дефисом, который удлиняет паузу и усиливает прагматический эффект противопоставления во второй части, в целом афоризм звучит весьма категорично и субъективно.

Оригинальную и одновременно субъективную афористическую трактовку паремии „Voller Bauch studiert nicht gern“ («Сытое брюхо к учению глухо») находим у одного из наиболее известных авторов басен и афоризмов Х. Арнтцена: „Die Behauptung, der volle Bauch studiere nicht gern, ist durchsichtige Propaganda für den leeren Magen“ [3, с. 250], т.е. «Утверждение, что «Сытое брюхо к учению глухо», является прозрачной пропагандой (обоснования необходимости) пустого желудка». Неприятие автором общепринятого правила, сформулированного в исходной пословице, достигается противопоставлением словосочетаний „der volle Bauch“ («полный живот/полное брюхо») и „der leere Magen“ («пустой желудок»), которое усиливается посредством сравнения „durchsichtige Propaganda“. Дело в том, что в немецком языке лексема „ Propaganda“ имеет пейоративную коннотацию. К тому же прилагательное „durchsichtig“ («прозрачный») в рассматриваемом контексте (в переносном значении) выражает авторскую иронию.

Рассмотренные выше примеры не выходят за рамки одного предложения, т.е. соответствуют одному из факультативных критериев отграничения данного жанра, предложенных известным немецким литературоведом и автором первой фундаментальной монографии Х. Фрике [5, с.14]. Но если минимально допустимый объем афоризма достаточно очевиден, то определение его верхней границы не представляется возможным. На практике это означает, что некоторые авторы выходят за рамки одного предложения, что вполне допустимо в данном жанре.

Так, пословица „Mit den Wölfen muss man heulen“ («С волками жить, по-волчьи выть») является отправной точкой для следующего рассуждения М. Кесселя: „Wer sich gezwungen sieht, mit den Wölfen zu heulen, mag sich in reinster Notwehr befinden. Aber ist das ein Grund, hinterher auch mit den Schafen zu blöken?“ [3, с. 161]. При этом глагол „müssen“ в неопределенно-личном предложении с „muss man“ перефразируется синонимичным „sich gezwungen (sehen)“ в сложноподчиненном предложении, вторая часть которого („in reinster Notwehr befinden“) в какой-то мере морально оправдывает приспособленческое поведение («может быть просто вынужден обороняться»). Второе же предложение фактически дезавуирует первое, так как тема приспособления развивается и усиливается фразой „mit den Schafen zu blöken“ «(блеять с овцами»), которая вводится противительным союзом „aber“ в форме риторического вопроса. Противопоставление на семантическом уровне выражено к тому же антонимами „Wölfe“ и „Schafe“ с явным ироническим смыслом, так как овца ассоциируется не только со смиренностью и покорностью, но и с глупостью. Таким образом, второе предложение можно интерпретировать, что «глупо вторить овцам».

Следующий афоризм П. Хилле переосмысливает пословицу „Wer nicht arbeitet, soll auch nicht essen“ («Кто не работает, тот не ест») и состоит из трех графически выделенных сложноподчиненных предложений:

„Wer nicht arbeitet, soll auch nicht essen.

Wer nicht arbeitet, soll speisen.

Wer aber gar nichts tut, der darf tafeln “[3, с. 161].

Не сложно убедиться, что первое предложение в точности повторяет указанную пословицу. Во втором отрицание „soll…nicht essen“ неожиданно сменяет утверждение „soll speisen“ с семантической градацией, при которой общеупотребительный (нейтральный) глагол „essen“ («есть») замещается на стилистически окрашенное „speisen“ («кушать»). В заключительном предложении сначала вводная часть „wer nicht arbeitet“(«кто (физически) не работает») усиливается посредством „wer aber gar nichts tut“(«кто вообще ничего не делает»), а затем квинтэссенция во второй части достигается посредством использования высокопарного „tafeln“ («пиршествовать»). Таким образом, использование климакса (градации в форме «лестницы») кардинальным образом изменяет смысл исходной пословицы. Ирония жизни заключается, по мнению автора афоризма,  в том, что самые большие бездельники (состоятельные люди) могут себе позволить в еде все.

Анализ представленных примеров доказывает, что модификации пословиц являются не единичным случаем, а встречаются в творчестве целого ряда авторов афористического жанра. Для использования пословицы как выразителя устойчивых обобщенных и незыблемых правил и норм поведения социума, в афоризме, который выражает субъективный опыт индивида (писателя), имеются все структурно-семантические предпосылки. К ним можно отнести краткость, клишированность (предпочтение определенных синтаксических моделей), известный ритмико-интонационный рисунок и противоречивость пословиц наличие (взаимоисключающие утверждения).

Краткость является важным факультативным признаком афоризма, так как его минимальный объем не может быть меньше одного предложения. Кстати, именно в кратких афоризмах (в том числе и не на материале пословиц) разные авторы предпочтительно употребляют определенные синтаксические модели. Ритмико-интонационный рисунок создает не только требуемую просодию, но и помогает реципиенту узнать в тексте афоризма исходную пословицу. Потенциальная противоречивость пословиц также создает предпосылки для их авторской интерпретации в афоризме.

При этом модификация пословицы происходит в рамках одного предложения с сохранением его первоначального объема. Либо происходит его увеличение (расширение) путем усложнения структуры. Следующей возможностью является увеличение исходного объема до двух, а иногда и трех предложений, что для афоризма также вполне допустимо. Это позволяет афористам критически комментировать исходную паремию вплоть до ее полного переосмысления или отрицания предмета высказывания. В этом как раз и проявляется авторская субъективность в афоризме.

Наиболее типичными приемами при модификации пословиц являются расширение, субституция, отрицание (противопоставление), а также игра слов или хиазм. Как и в случае с модификациями других фразеологических единиц возможна комбинация двух или нескольких приемов.

1. Бинович Л.Э. Немецко-русский фразеологический словарь /Л.Э. Бинович, Н.Н. Гришин. Под. ред. д-ра Малиге-Клаппенбах и К. Агрикола. – Изд. 2-е, испр. и доп. – М.: Русский язык, 1975. – 656 с.
2. Голуб И.Б. Стилистика русского языка / И.Б. Голуб. – 4-е изд. – М.: Айрис-пресс, 2003. – 408 с.
3. Deutsche Aphorismen. Hrsg. Von G. Fieguth. Philipp Reclam jun, Stuttgart, 1998. – 395 S.
4. Fleischer, W. Phraseologie der deutschen Gegenwartssprache. Bibliographisches Institut Leipzig. – 250 S.
5. Fricke, H. Aphorismus / H. Fricke. – Stuttgart: J.B. Metzlersche Verlagsbuchhandlung, 1984. – 168 S.
6. Dobrovolskij, D. Textbildende Potenzen der Phraseologismen // Zeitschrift für Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung, Heft 6. – S.690-700.
7. Lenz, B. Hundert Sprichwörter, hundert Wahrheiten. Linguistische Analyse eines Sprichwort-Typs. // Sprachwissenschaft, Bd. 18 (1993). – S. 316- 358.
8. Mieder W. Das Sprichwort in unserer Zeit // Schriften des deutschschweizerischen Sprachvereins. Heft 8. Verlag Huber, Frauenfeld 1975. – 120 S.
9. Mieder W. Antisprichwörter I. Verlag für deutsche Sprache. Wiesbaden 1982. – 235 S.
10. Mieder W. Sprichwörter im modernen Sprachgebrauch // Ergebnisse der Sprichwortforschung (Hrsg. Von W. Mieder). Europäische Hochschulschriften, Reihe Deutsche Literatur und Germanistik, Bd. 192, Peter Lang. Bern, Frankfurt/M, Las Vegas 1978. – S. 213-238
11. Peukes G. Untersuchungen zum Sprichwort im Deutschen: Semantik, Syntax, Typen. – 1-Aufl. – Berlin, E. Schmidt, 1977. – 183 S.
12. Röhrich L. Lexikon der sprichwörtlichen Redensarten. Bd.1. – Verlag Herder. Freiburg, Basel, Wien, 1973. – 624 S.
13. Ruef, Hans. Das Sprichwort als Ausgestaltung eines Paradoxons – Zur Geschichte eines deutschen Sprichwort // Zeitschrift für deutsche Philologie, Bd. 105, 1986, Heft 3. – S. 369-382
14. Seiler F. Deutsche Sprichwörterkunde. –Beck, München 1967. – 458 S.
15. Černyševa, I. Feste Wortkomplexe des Deutschen in Sprache und Rede. – Moskau: Vysšaja škola“, 1980. – 144 S.
16. Černyševa, I. Lexikalisch-phraseologische Variabilität // Zeitschrift für Phonetik, Sprachwissenschaft und Kommunikationsforschung, Heft 3. – S. 307-310.