Теория литературы. Текстология | Филологический аспект №4 (48) Апрель 2019

Функциональные особенности и границы жанра антиутопии.

Журкова Мария Сергеевна
преподаватель кафедры Английского языка, Челябинский государственный университет, РФ, г. Челябинск, krasina87@inbox.ru

Аннотация: Данная статья посвящена рассмотрению функциональных особенностей и границ жанра антиутопии. Автор прослеживает становление жанра антиутопии и его связь с утопической литературной традицией. Выделяются основные подходы к определению жанровых границ антиутопии, предлагается сравнение различных исследовательских концепций, разработанных в данной области. Выявлены особенности, представляющие собой элементы схождения утопического и антиутопического жанра, равно как и функциональные особенности, являющиеся исключительными для каждого из исследуемых жанров. На основании приведенного материала обосновывается мысль о том, что утопия и антиутопия представляют собой метажанр и находятся в онтогенетическом родстве.
Ключевые слова: литературный жанр, метажанр, антиутопия, проблематика жанра, границы жанра

Zhurkova Mariya Sergeyevna
Lecturer, English language department, Chelyabinsk State University, Russia, Chelyabinsk

Abstract: This article is devoted to the functional features and frames of the dystopia genre. The author traces the origins of the dystopia genre and its connection with the utopian literary tradition. The main approaches to the definition of genre frames of dystopia are defined, the comparison of various research concepts developed in this field is proposed. The features representing elements of convergence of the utopian and dystopian genre, as well as functional features that are exceptional for each of the studied genres are revealed. On the basis of the given material the idea that utopia and dystopia are a meta-genre and are in ontogenetic relationship is substantiated.
Keywords: literary genre, meta-genre, dystopia, genre problematics, genre frames.

Антиутопическая традиция берет свое начало в диалоге с традицией утопического мышления, насчитывающего, на данный момент, более двух тысячелетий. Мотивы утопии проявляются в мифологиях различных народов. Первым литературным наследием данного жанра, дошедшим до нас в письменной форме, принято считать «Государство» Платона, создание коего датируется 360 г. до н.э. По сути, данное произведение представляет собой первую известную нам утопию, однако употребление слова «утопия» для обозначения подобных произведений станет возможным лишь в 16 веке, с появлением «Утопии» Томаса Мора. Как литературный жанр утопию начнут выделять несколько позднее.

Образа рая как города лег в основу первых проектов идеализированного общественного устройства, то есть собственно утопии как мы ее понимаем. Отсюда и название: ou -  нет, topos - место, что в буквальном переводе обозначает «не место» или «место, которого нет». Утопические идеи отходят от философии и религии и приобретают самостоятельность лишь в 16 веке, получив художественное оформление в таких произведениях, как, собственно, «Утопия» Томаса Мора, «Город солнца» Томмазо Кампанеллы, «Новая Атлантида» Френсиса Бэкона, «Голос Рамы» П. Чемберлена, а также в антирелигиозной утопии Д. Вераса - «История севарамбов».

Расцвет утопического жанра приходится на 17-18 века, когда утопические произведения приобретают наиболее выраженный социальный уклон (Жан Жак Руссо «Общественный договор», сочинения Анри Сен-Симона, Шарля Фурье, Роберта Оуэна, план реформы человеческого общества Я.А. Коменского, труды Лейбница). В последующие столетия происходит угасание интереса к жанру утопии, а также перемещение утопических произведений из разряда утопий места в утопии времени. Утопии отобразили несогласие человека с существующим настоящим, указали на «разлад между социально обусловленными потребностями и социально возможными средствами их удовлетворения» [1, с. 313]. Центральными темами утопии на данном этапе развития жанра являются идеи равенства и справедливости, а утопическая парадигма представляет собой детально проработанную фантазию об идеальном социуме будущего.

Следующим историческим этапом, возродившим интерес к жанру утопии, стала вторая половина 20 века и начало 21 века. Причиной этого явилось развитие технологий и скачок научно-технического прогресса, который способствовал ускорению исторического процесса. 20-й век и начало 21-ого принесли с собой столько открытий в области науки и техники, сколько все предыдущие столетия вместе взятые. Утопическая картина мира 20-го столетия все чаще обращается к положениям экологической этики и технологического мифа. «Современному капиталистическому обществу в экоутопиях противопоставляется образ устойчивого, энергетически экономного, использующего конформную, “мягкую” технологию безавтомобильного общества, отказавшегося от мегаполисов» [1, с. 321]. Эти положения активно развиваются в работе О. Тоффлера «Третья волна», в сочинениях Л. Брауна, Т. Розака, в работах английских экологистов И. Иллича и Э. Голдсмита. На данном этапе развития жанра утопии большое внимание уделяется также и человеку, его личной свободе и его внутреннему миру. Постулируется идея об избавлении человека от запретов и ограничений, предписываемых обществом. 21-й век привносит некоторые изменения в структуру утопического жанра, здесь наряду с утопиями оптимистичными прослеживаются редкие, но показательные случаи появления утопий пессимистичных, таких, например, как «Уолден Два» Б.Ф. Скиннера. В некоторых контекстах данная утопия обретает даже прямо обратное, антиутопическое прочтение. Такой путь развития прошла утопия за более чем два тысячелетия.

Что же касается антиутопии, то первые антиутопические мотивы можно проследить еще в 18 веке в творчестве Джонатана Свифта, который в своем романе «Путешествия Гулливера» пародирует «Новую Атлантиду» Френсиса Бэкона. Элементы антиутопии находим в произведениях писателей-фантастов (Жюль Верн, Герберт Уэллс). Одной из ранних антиутопий является «Железная пята» Джека Лондона. Формированию характерных черт антиутопии во многом способствовала связь с утопической традицией. Антиутопия не только выросла из жанра утопии, она стала зеркальным ее отображением. В антиутопии мы находим большинство утопических мотивов перевернутыми, гротескно искаженными. Если утопия представляет читателю идеальное общество, руководствующееся нормами равенства и справедливости, то антиутопия показывает общество, в котором справедливым называется в государстве то, что выгодно его управителям, а никак не рядовому человеку.

В антиутопиях 19 века среди основных тематических линий можно обозначить проблемы противостояния цивилизаций, угрозу перенаселения планеты. Апокалипсические, деструктивные мотивы еще не были сильны, основной целью писателей было стремление к общественной гармонии посредством влияния на умы читателей и обращения их в русло прогрессивного, гуманистического общественного развития. К этому периоду относятся такие произведения, как: «История одного города» М. Салтыкова-Щедрина, «Город без имени» В. Одоевского, «Грядущая раса» Э. Бульвер-Литтона, а также вставная притча в  романе «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского - «Легенда о Великом Инквизиторе». Однако произведения антиутопии этих веков были разрознены и не произвели столь яркого резонанса в истории мировой литературы, как антиутопии 20 века. Здесь мы видим антиутопию модернизированную, усложненную как в плане формы, так и в плане содержания, функционально отличную от антиутопий предыдущих столетий.

Исторически это изменение было вызвано тем, что в 20 веке уровень развития общества, а также многочисленные открытия, осуществленные в самых различных областях, носящие положительный характер, имели и обратную сторону, ибо для многих прогресс означал не только улучшение жизненных условий, ускорение времени и повышение событийности существования, но и страх перед будущим, осознание собственного бессилия перед ним. Первая и вторая мировые войны превратили первую половину 20 века в период упадка морального духа человечества, порождая деструктивные, апокалипсические настроения, которые нашли свой выход в жанре антиутопии, заимствованном из произведений прошлого столетия, однако во многом модифицированном. Теперь основной нотой антиутопии стало стремление человека избежать идеального, абсолютно нормированного образа жизни, обрести снова право на собственную жизнь и на свободу. Антиутопическая традиция начала 20 века отразила идеи, отличные от представленных в предыдущих столетиях, теперь это все чаще ощущение постоянно ухудшающегося положения человека, отстранение его от участия в историческом процессе, дегуманизация общества, расцвет эры потребителей. В этом историческом периоде массовым сознанием овладело чувство разочарования в социальных идеалах, ощущение обрыва исторической перспективы и тяга к саморазрушению, которые выразились в самых ярких произведениях жанра, дискуссия вокруг которых продолжается и по сей день, это, прежде всего: «Мы» Е. Замятина, «О, дивный, новый мир» О. Хаксли, «1984» и «Скотный двор» Дж. Оруэлла, «Механическое пианино» К. Воннегута, «Машина времени» Г. Уэллса, «Планета обезьян» П. Буля, «Заводной апельсин» Э.Берджеса, «451* по Фаренгейту» Р.Бредбери, «Чевенгур», «Котлован» А. Платонова.

Принимая во внимание развитие утопии и антиутопии на рассмотренном выше историческом отрезке и учитывая тот факт, что антиутопическая традиция берет свое начало в утопической, исследователи ставят весьма правомерный вопрос об определении границ исследуемого жанра. Ученые по настоящий день спорят, следует ли считать антиутопию и утопию отдельными жанрами, или возможно утверждать, что они имеют общую жанровую природу. Некоторые исследователи склоняются к тому, что антиутопия и утопия представляют собой единый метажанр, а также существует мнение о том, что оба жанра представляют собой определенный подвид фантастики (социальной и научной).

Сторонники определения утопии и антиутопии как отдельных жанров (Э. Баталов, А.Зверева, Ф. Полак, О. Тимофеева, Ч. Уолш) склонны считать, что в начале 20 века жанровая специфика антиутопий отходит от утопических традиций, «антиутопия … взрывает изнутри сюжетно-тематический каркас утопии, отпочковывается от него и становится самостоятельным жанром» [3, с. 27]. В поддержку мнения о том, что антиутопия и утопия представляют собой различные жанры, природа которых обусловлена различной функциональной спецификой, можно привести несколько весьма весомых аргументов. В первую очередь, следует отметить, что утопия направлена на восхваление описываемого общества, отношение к реальному миру носит здесь эскапистский характер, антиутопия же главным образом направлена на предупреждение читателя о возможных последствиях его действий и действий окружающих его людей в настоящем мире. Антиутопия и утопия различны как в плане художественной структуры, так и авторской модальности. Утопия оперирует категориями обобщенными, судьба отдельно взятого человека ее мало интересует. Человек в утопии рассматривается как составляющая общество частица, ни его судьба, ни мысли, ни сомнения читателю не раскрываются, а, наоборот, предполагается, что ни то ни другое особо не важно, ведь в идеальном обществе нет места на человеческую ошибку, на мечту, на страдание, на подвиг. «Утопия строит идеальное государство, обеспечивающее монолит общества как множество одинаково счастливых человеко-единиц. Антиутопия … обнаруживает на месте идеального государства – идеальную машину для подавления личности, а вместо монолита общества – некую безличную общность, утратившую цель и смысл существования…» [2, с. 4]. Жизнь человека в утопии подчинена жизни социума, антиутопия же утверждает индивидуальность каждого отдельного персонажа, показывает межличностные отношения героев, раскрывает их внутренний мир. Отображение  в антиутопических произведениях сознания автора и главного героя не могло быть реализовано в жанровых рамках утопии, антиутопия обращается к большой литературе, заимствуя у нее элементы жанров романа, сатиры, социальной фантастики, таким образом расширяет контекст жанра. Появляется роман-антиутопия с героем-сопротивленцем, выступающим против общества. Это уже не обезличенный представитель утопизма, это личность с противоречивым внутренним миром, способная  на сомнение, видящая возможность другой перспективы. Главное достижение антиутопии - это модель образа протагониста с дилеммой, чье сознание ищет выход из назревающего внутреннего противоречия. С одной стороны, это желание сохранить комфортность своего существования, с другой стороны, это душевное несогласие с нормами, предписываемыми обществом. Динамика внутреннего мира героя раскрывается по ходу развития сюжета через диалоги с другими персонажами, внутренние монологи героя, оценку героем происходящих событий и, собственно, действия самого героя. Утопия же не предоставляет нам никакой сюжетной динамики. Таким образом, утопическое описание статично, антиутопическое же, напротив, динамично. Исследователями данной проблематики также отмечается, что «антиутопия противоположна утопии: если утопия повествует нам о спасении человека, то антиутопии показывают его смерть в самых разных проявлениях» [3,с. 19].

Следующее, что отличает антиутопию от утопии, это категория времени. В утопии время словно остановилось, замерло, историческая перспектива полностью предопределена настоящим и тождественна ему. В противоположность этому, время в антиутопии динамично, оно стремительно несет судьбы героев в будущее, оно может сжиматься или растягиваться, подчиняясь сюжетной динамике. Типичной формой повествования для утопии является монолог рассказчика (иногда прерываемый редкими репликами слушателя). Антиутопия же, напротив, динамична и диалогична.

Отметим также то, что пространство в утопии замкнуто, ограничено территориально на протяжении всего повествования, и замкнутость эта целостна и нерушима, поскольку поддерживается всеми членами утопического общества, внешний мир для жителей утопии теряет значимость, перестает существовать. Однако в некоторых случаях граница замкнутого пространства разрывается, герой видит выход во внешний мир, который оказывается шире, больше, а иногда и лучше мира, в котором он прежде существовал.

Вышеуказанные различия, казалось бы, позволяют сделать вывод о том, что жанры утопии и антиутопии хотя и находятся в этногенетическом родстве, разнятся по сущности своего содержания и функциям. Сторонники данной теории, выдвигая вышеперечисленные аргументы, выделяют антиутопию в отдельный жанр.

Существует также подход, согласно которому антиутопический жанр выступает уникальным жанровым гибридом, основными составляющими которого являются социальная философия, сатира и фантастика. В рамках данного подхода утверждается, что антиутопия обладает уникальными жанрообразующими признаками. Попытка классификации основных признаков антиутопии была предпринята Л.М. Юрьевой [4], в которой она называет 10 основных жанровых признаков антиутопии, приведем их вкратце:1) пространство антиутопии – государство с тоталитарной системой управления; 2) территория нового государства отгорожена огромной стеной от всего окружающего мира; 3) порабощение человека подчеркивает абсурд ситуации; 4) прошлое в антиутопиях отвергается; 5) герой произведения-бунтарь-одиночка или коллектив единомышленников, состоящий в оппозиции к существующему строю; 6) тоталитаризму противостоит любовь; 7) описание природы своей красочностью подчеркивает обреченность происходящего; 8) мир нестатичен, он конструируется, он только возможен; 9) повествование часто строится в форме дневника; 10) в литературном произведении антиутопического жанра ослабевает преемственность между прошлым, настоящим и будущим.

Приняв во внимание все вышесказанное, и нисколько не отрицая его истинности, попробуем рассмотреть данную проблему определения жанровой специфики антиутопии под другим углом. Вспоминая слова М.М. Бахтина, отметим, прежде всего, что в вопросе рассмотрения специфики и границ литературного жанра нельзя отрицать наличия у жанра определенного «трансформационного потенциала», включающего в себя «способность осовремениваться», «постоянно обновляться», а также присущий ему «динамизм архаики жанра» [5, с.142]. Зачастую наблюдается синтез или сближение определенных литературных жанров, равно как и трансформации жанровой специфики. «Глубинный (когнитивный) подход к категории жанра расширяет представление об антиутопической художественной форме, объясняя потенциал и жанровые признаки антиутопии…и пределы ее вариантности» [6, 114-115]. Исходя из этого, а также учитывая многовековую связь антиутопии и утопии, можно предположить, что антиутопия является продолжением жанра утопии. С изменением общества, его нравов, выдвигаемых им на первый план ценностей, а также в связи со сменой социально-философских воззрений, детерминированных переходом от рассмотрения человека как части общества к восприятию его индивидуальности, меняется и сам жанр утопии, постепенно трансформируясь в антиутопию. На этом этапе происходит вовлечение в жанровую специфику элементов других жанров, изменяется тип повествования и авторская оценка описываемых событий. Возможно ли говорить о данных изменениях как о допустимом уровне вариативности - вопрос спорный, ибо четких, регламентированно-допустимых норм данной вариативности не было представлено. Существуют, однако, такие общности, которые позволяют выделить некую устойчивую жанровую основу, реализуемую как в утопиях, так и в антиутопиях.

В первую очередь, на несомненную общность данных жанров указывает то, что в большинстве представленных на данный момент определений антиутопии так или иначе фигурирует термин «утопия». К примеру, в определении антиутопии, приведенном О.В. Быстровой, антиутопия определяется как «произведение, органично сочетающее в себе изображение одного из вариантов будущего, и одновременно критику тех или иных утопических представлений, которые в процессе движения прогресса, выявляют свою оборотную сторону и содержащие в себе элементы социальной фантастики» [7, с. 45]. Довольно важным, на наш взгляд, является то, что антиутопия представляет собой критику тех или иных утопических представлений, поскольку «всякая антиутопия, будучи критикой, базируется на утопии (проекте будущего) либо утопизме» [6, с.116]. Следовательно, антиутопия не представляет своего собственного объекта описания, а воссоздает объект описания утопии, представив его с отличных, чем в утопии, позиций. Антиутопии зачастую лишь представляют видимость антропоцентричности, на самом деле они социоцентричны, поскольку целью своей имеют изображение общества, угнетающего человека, через показываемое в романе несправедливое угнетение этого человека.

Значительную роль при рассмотрении данного вопроса имеет точка отсчета, относительно которой ведется описание. Рассмотрев по сути одно и то же общество с разных позиций, к примеру с позиций представителя правящего класса и с позиций рядового гражданина, можно получить два совершенно отличных друг от друга описания. Так же тонка будет и жанровая граница для некоторых читателей, ведь несомненно, что то, что для одного хорошо, для другого плохо. Поэтому бывают случаи, когда после прочтения антиутопического романа читатель негодует на то, что главный герой стремится разрушить столь прекрасное общество, представленное на страницах романа, и мотивация действий протагониста ему не ясна. Возможен также и полностью противоположный эффект, когда при прочтении утопического произведения читатель задумывается о том, а так ли хорошо то общество, что автором восхваляется. Следовательно, если исключить элемент авторской модальности, то есть отношение автора к описываемому как к чему-то крайне хорошему или крайне плохому, во многих случаях эффект от прочтения может быть прямо противоположным тому, какой программировался адресантом. Это объясняется, в первую очередь, тем, что объект описания является общим как для утопий, так и для антиутопий: «роман-антиутопия показывает несовершенность и абсурдность того мира, который, казалось бы, должен быть идеальным» [8, с. 12]. Данное утверждение в очередной раз подчеркивает общность изображаемых в утопиях и антиутопиях миров.

Что же касается жанровых признаков, выделенных Л.М. Юрьевой, то можно отметить, что не все они реализуются в произведениях антиутопического жанра, так, скажем, во многих антиутопиях нет упоминания о том, что территория государства отгорожена стеной; представленный в романах мир не всегда не статичен, к примеру, в романе О. Хаксли он вполне стабилен, нерешенных проблем в плане государственного устройства в нем нет, и революций не предвидится. Прошлое же, представляющее собой несовершенный образец социума, отвергается как в утопиях, так и в антиутопиях, с одной лишь разницей - в утопиях это делается опосредованно, а в антиутопиях напрямую. Повествование в форме дневника характерно для ограниченного числа антиутопий, тот же факт, что человек противопоставлен природе, обуславливается, в свою очередь, веяниями эпохи, прогрессивным развитием технологий и внедрением их в человеческий обиход, что особенно характерно для начала 20 века и последующих лет, а в этот период интерес к утопиям в художественной литературе уже в некоторой степени угас. Интерес же к антиутопиям, напротив, возрос, именно в этот период они находятся в стадии своего расцвета, поэтому антиутопии наиболее часто отражают проблемы, актуальные для своей эпохи, а именно, проблемы экологии, развития технологий и потребительства. Как справедливо отмечает Д.Е. Мартынов, «в результате социальных потрясений первой половины ХХ в. пришло понимание, что набор ценностей и конечный результат их применения могут составить сильнейшую оппозицию как друг другу, так и намерениям утопистов. Именно по этой линии проходит граница между утопиями и антиутопиями, которые в остальном отношении могут ничем не отличаться друг от друга» [9, 253].

Последним, и наиболее весомым фактом в пользу рассмотрения утопий и антиутопий как художественных произведений, относящихся к единому жанру, является то, что они имеют схожую проблематику, если выразиться точнее - они созданы для отображения единого смысла – идеи справедливости. Идея эта восходит еще к «Государству» Платона, в котором все построение общественного строя детерминировалость критерием справедливости. Утопическое общество постулирует основной своей ценностью справедливость, и как наивысшее благо она реализуется в пользу государства, но не в пользу гражданина государства. Представленное с позиций своего создателя, государственное устройство Калиполиса является утопией, однако то же, или приближенное к тому же государственному строю общество, рассмотренное с позиций человека, приносящего свои желания, потребности и индивидуальность в пользу всеобщему абстрактному счастью и благоденствию, уже будет антиутопией. Идея справедливости, по сути, представляет собой центральную идею всех утопий, реализуемую в той или иной мере посредством равенства всех членов общества, либо посредством принципа кастового деления. Каждая из утопий рисует идеальное, гармоничное и предельно справедливое общество с позиций человека, ее создающего.

Идея справедливости также является основной для всех антиутопий, однако в них она показана с позиций отдельно взятого человека и то, что постулируется как справедливость для всеобщего блага, оказывается несправедливостью применительно к человеку как личности. Для создания антиутопии иногда достаточно рассмотреть какое-либо из уже созданных утопических обществ, и показать, как в нем живется простому человеку. При сохранении описываемого общественного строя то, что было справедливо для самого государства, зачастую оказывается несправедливым для существующего в нем человека, так антиутопия показывает невоплотимость утопии в жизнь.

Во многом это объясняется тем, что само понятие справедливости претерпело некоторые изменения со времен ее превознесения в «Государстве» Платона. Социальный идеал, представленный на страницах Платоновского трактата, несомненно, является критикой существующего на тот момент государственного устройства и в том числе рабства. Идеи, отображенные в «Государстве», можно проследить в дальнейшем в «Утопии» Томаса Мора, «Городе Солнца» Томмазо Кампанеллы, в утопии «Люди как боги» Герберта Уэллса и т.д. Идеи Платона находили отражение во многих последующих произведениях жанра, однако с течением веков постепенно менялось само положение человека в обществе, рабство было давно забыто, граждане развитых стран стали обретать все больше прав и свобод, что обусловливалось изначально развитием наук и ремесел, а затем технологическим прогрессом. Уже в начале 20 века то, что доказательно обосновывалось великим греческим философом как наивысшая справедливость, могло показаться обратным, в настоящее же время и первая из утопий зачастую воспринимается рядовым неискушенным читателем как антиутопия. Те личностные ограничения, которым подвергся у Платона гражданин Калиполиса, если и могли быть оправданы тогда - сейчас во многом кажутся лишь отголосками варварской цивилизации. Однако, несмотря на это, остается и по сей день актуальной представленная философом программа государственного устройства, подразумевающая полное подчинение низших слоев правящему классу. Если на мгновение отбросить одно обстоятельство, а именно то, что в Государстве Платона правители не стремятся к власти, а, наоборот, тяготятся ею, узрев наивысшую сущность бытия, идею всего сущего, то, в принципе, для современного читателя данная система правления будет скорее напоминать тоталитаризм. За данное предположение говорит и неограниченность власти правителя, и отсутствие письменного законодательства, и закрытость государства для всех граждан, кроме купцов, и строгая цензура в области всех видов искусств, и контроль воспитания населения с младенческих лет, и подавление силой любых недовольств, и постоянные проверки и наблюдение за гражданами и т.п.

Таким образом, то, что виделось 20 столетий назад справедливым, сейчас нам не кажется таким. Понятие справедливости за это долгое время обернулось в свою противоположность, и антиутопии 20 века это наглядно показали. Ничего кардинально нового данный жанр читателю не преподнес, в антиутопии 20 века мы находим все те же идеи угнетения и подчинения граждан государством во имя провозглашаемого правительством всеобщего блага, когда человек ради него вынужден пожертвовать личными свободами. Здесь все та же цензура, вбивание государственной идеологии с младенческих лет, отказ от личного в пользу общественного, наблюдение за населением, деление общества на слои или касты, все как у Платона, с одним лишь отличием - в антиутопиях это все чаще тоталитарные режимы, где находящиеся у управления государством люди жаждут власти. В тоталитарном государстве отлично прижились и развились до крайности все те приемы управления государством, которые были представлены Платоном, поскольку они оказались наиболее действенными для управления людьми. Антиутопии 20 века как раз и пытаются показать то, что под прикрытием столь доблестных и желаемых для каждого понятий как справедливость, равенство и социализм неизбежно реализуется тоталитаризм. Перерождение справедливости в несправедливость является ключевой для наиболее значимых антиутопий 20 века, тех, которые становятся классическими образцами жанра, а именно: «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли и «1984» Джорджа Оруэлла. Эти романы наглядно показывают, как, мотивируя свои действия всеобщим благом и справедливостью, государственная машина обезличивает человека, делает его легко управляемым, полностью подчиняя своей воле. В романах-антиутопиях, под воздействием государственной идеологии «человек превращается в функцию, поскольку люди значимы лишь в контексте выполняемых функций» [10, 277], будут ли это функции потребления, производства или партийной деятельности - уже не важно.

Заслуживающим внимания является и то, насколько государственный строй, представленный на страницах этих романов, восходит к платоновскому, они являются своеобразными проекциями трактата греческого философа, однако в другой системе координат. В антиутопиях показаны не только жизненные невзгоды и трудности одного из граждан, но и внутренний мир обычного человека, сломленного государством, человека, который сомневается, боится, ищет выход. Далеко не исключен тот факт, что такими были бы и жители Платоновского государства, ведь, несмотря на технологический прогресс и многие внешние общественные изменения, человеческая личность и во времена Платона не была тем, чем следовало бы пренебрегать, пусть даже и для всеобщего блага. Таким образом, решающим отличием между первой из утопий и классическими антиутопиями будет всего лишь та точка, от которой берется отсчет координат, иными словами, повествующее лицо. Смена повествователя приводит и к смене модальности, ибо то, что раньше представлялось нам справедливым, теперь оборачивается несправедливостью. Само же государство антиутопий воплощает многие из принципов утопического государственного устройства. Относительно определения специфики и границ жанра следует заметить, что приведенные выше аргументы позволяют сделать вывод, скорее, о том, что утопия и антиутопия представляют собой единый метажанр, развивающийся на протяжении уже более двух тысячелетий. Данная точка зрения поддерживается такими исследователями, как: А.Е Ануфриева, А.Н. Воробьева, Г. Морсон, О.А. Павлова, В.А. Чаликова. Несмотря на то, что при переходе от утопий к антиутопиям  характер повествования и функциональность произведений претерпевает некоторые изменения, объект повествования по-прежнему остается тем же и представляет собой описание детально продуманного и упорядоченного государственного устройства, призванного воплощать собой реализацию абсолютной справедливости, но на деле, как показывают антиутопии, оборачивающегося обратным.

1. Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. – М.: «Языки русской культуры», 1997. – 800с.
2. Воробьева А.Н. Русская антиутопияXX-начала XXI веков в контексте мировой антиутопии //автореф на соиск учен степ докт фил наук – Самара. Самар.гос.акад. культуры и искусств, 2009.
3. Денисов С.Ф., Денисова Л.В. Художественные антиутопии: типология и философско-антропологические смыслы. Вестник Челябинского Государственного Университета. 2017. №7 (403). С. 19-26.
4. Юрьева Л.М. Русская антиутопия в контексте мировой литературы. М., 2005. с.73-76.
5. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. Москва: Советский писатель, 1963. 364с.
6. Андреева С.Л., Бедрикова М.Л. Жанровые признаки антиутопии в повести Ю. Давыдова «Африканский вариант». Вестник Томского Государственного Университета. Филология. 2017. №49. С. 113-135.
7. Цит. по: Комлева Н.Л. Антиутопическая традиция в американской прозе 1980-х гг.: романы «Берег москитов» и «ОЗона».П.Теру: дис. …канд.фил.наук. – М., 2007. – 207 с.
8. Цветкова О.И. Традиции жанра антиутопии в романе В. Пелевина «Любовь к трем цукербринам». Ученые записки Новгородского Государственного Университета. 2017.№4 (12). С.12.
9. Мартынов Д.Е. Две модели американской утопии (на примере произведений Э. Беллами и Р. Хайнлайна). Ученые записки Казанского Университета. Серия: Гуманитарные науки. 2016. Т. 158. №1. С. 244-255.
10. Ерохина Т.И., Абовян, А.А. Трансформация антиутопии в контексте массовой культуры: О.Хаксли «Дивный Новый Мир», А.и Б. Стругацкие «Хищные вещи века». Ярославский педагогический вестник. 2017. №5. С. 275-282.