Теория языка | Филологический аспект №02 (106) Февраль 2024

Функционально-содержательные типы диалогов и наличие диалогических ситуаций в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Плаксицкая Наталья Александровна
кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры русской филологии и лингвистики, ФГБОУ ВО «Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина», РФ, г. Елец, nplak@yandex.ru
Ломакина Светлана Александровна
кандидат филологических наук, доцент, старший преподаватель кафедры русской филологии и лингвистики, ФГБОУ ВО «Елецкий государственный университет им. И. А. Бунина», РФ, г. Елец, samal66@yandex.ru

Аннотация: В статье анализируется разнообразие диалогических коммуникаций в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Авторами рассматриваются типы диалогов в данном тексте, исходя из следующих критериев классификации: по характеру протекания диалога, по видам модальности, по вкладу каждого члена коммуникации и по установлению семантической связи в ходе общения. Отмечается, что функционально-содержательный тип диалога в романе «Мастер и Маргарита» определяется как языковыми, так и внеязыковыми факторами. Делается попытка показать, что диалог у Булгакова является художественным способом демонстрации и анализа, как возникающих сюжетных ситуаций, так и экспансивного состояния персонажа.
Ключевые слова: М.А. Булгаков, «Мастер и Маргарита», диалогическая коммуникация, имплицитность диалогов, функционально-содержательные типы диалога, диалогическая ситуация, речевая коммуникация.

Plaksitskaya Natalia Alexandrovna
PhD in Philology, Docent, Associate professor at the Department of Russian Philology and Journalism, Yelets State University named after I. A. Bunin
Lomakina Svetlana Alexandrovna
PhD in Philology, Docent, Senior lecturer at the Department of Russian Philology and Journalism, Yelets State University named after I. A. Bunin

Abstract: The article analyzes the variety of dialogic communications in M.A. Bulgakov's novel "The Master and Margarita". The authors consider the types of dialogues in this text based on the following classification criteria: by the nature of the dialogue, by types of modality, by the contribution of each member of communication and by establishing a semantic connection during communication. It is noted that the functional and meaningful type of dialogue in the novel "The Master and Margarita" is determined by both linguistic and non-linguistic factors. An attempt is being made to show that Bulgakov's dialogue is an artistic way of demonstrating and analyzing both emerging plot situations and the expansive state of the character.
Keywords: .A. Bulgakov, "The Master and Margarita", dialogic communication, implicitness of dialogues, functional and meaningful types of dialogue, dialogic situation, speech communication

Диалог является естественной формой речевого взаимодействия людей. Исходя из функций диалогического общения, можно определить несколько функционально-содержательных типов диалога, которые обусловлены существенными языковыми и внеязыковыми факторами, например, темой, условиями (способом и обстановкой) разворачивания общения, эмоциональным вектором и функциональной составляющей реплик, способом реагирования на них собеседника, то есть тип диалога определяется из его структуры.

В существующих классификациях диалогов выделяются три основных типа: логико-интеллектуальный, волевой (модальный) и эмоционально-аффективный [3, с. 61]. Каждая категория имеет свои подвиды и разновидности, однако замечено, что в чистом виде эти разновидности редко проявляют себя.

Для логико-интеллектуального типа обязательна установка на общение, в ходе которого получается какая-либо информация. Эта категория диалогического контакта осуществляется в форме диалога-сообщения (получение в ходе коммуникации новой информации), беседы (участники помимо новой информации приобретают и дополнительные сведения о личности собеседника) или в форме расспроса (желание собеседника получить нужную информацию в ходе диалогического контакта реализуется в результате задавания ряда вопросов). Однако если в диалоге необходимо проявить отношение одного участника речевого контакта к другому, то тогда развивается диалог-унисон или диалог-спор. Диалог-унисон объединяет собеседников общими воспоминаниями, впечатлениями или суждениями, у участников схожая точка зрения, поэтому встречается недоговоренность реплик первого говорящего с последующим их подхватыванием вторым участником, для чего активно используются риторические вопросы и повторы. Диалог-спор – это словесное состязание, в ходе которого каждый участник приводит аргументы в пользу своей позиции.

Диалог можно определить как волевой (или модальный), если имеется желание одного собеседника воздействовать на другого, побудить его к определенному действию. Данная категория реализуется в двух формах: диалоге с выражением приказа (один участник пытается контролировать и руководить действиями другого) и диалоге с выражением просьбы (один участник, обращаясь в вежливой форме к другому, побуждает выполнить его нужды и желания, а тот, к которому обращаются, самостоятельно принимает решение об удовлетворении просьбы).

Для эмоционально-аффективного диалога основным является наличие эмоций, хотя следует отметить, что эмоции присутствуют в любом речевом взаимодействии субъектов в той или иной степени, но для этого типа обязательно наличие вербального выражения чувств. В данной категории выделяют две разновидности: ссора и объяснение. Диалог-ссора рождается из-за сознательного конфликтного настроя одного из участников коммуникации, но может быть и следствием агрессии оппонента. Если ссора – следствие целенаправленного действия, то ее зачинщик будет контролировать свою речь, скрупулезно ее выстраивать, использовать распространенные реплики, но если ссора возникает непреднамеренно, вследствие реакции собеседников на полученную информацию или речевое поведение друг друга, то реплики обоих участников такого взаимодействия будут отрывисты и эмоциональны. Развернутые реплики монологического плана для такой разновидности диалога несвойственны. Нужно заметить, что в ссору может перерасти любой функциональный тип диалога. В диалоге-объяснении проявляется желание собеседников определить, какие чувства испытывает один из участников диалога, либо стремление одного из участников речевого взаимодействия открыть свои чувства и увидеть реакцию партнера. Структуры диалогов этой разновидности разнообразны и «зависят от того, какие эмоциональные отношения связывают собеседников, какие чувства испытывает каждый из них в момент общения» [1].

В романе М.А. Булгакова «Мастере и Маргарите» представлено много диалогов и диалогических ситуаций, рассмотрим их типы, исходя из структуры.

Среди диалогической коммуникации логико-интеллектуального типа в романе часто встречающаяся разновидность – диалог-сообщение, который основывается на стремлении говорящего донести информацию до собеседника, а последнего, в свою очередь, – уточнить и расширить полученные сведения. В качестве примера рассмотрим диалогическую ситуацию между поэтом Бездомным и посетителями «Дома Грибоедова», в ходе разворачивания которой Иван пытается донести до сведения последних информацию о появлении странного господина на Патриарших [4, с. 59]. Начальная реплика Ивана, обращенная к гостям ресторана, повествовательная, она призвана привлечь внимание:

«Поэт поднял свечу над головой и громко сказал:

– Здорово, други! – после чего заглянул под ближайший столик и воскликнул тоскливо: – Нет, его здесь нет!» [2, с. 63].

Следующей репликой Иван уведомляет посетителей ресторана о появлении в Москве на Патриарших необычного лица, которое «может натворить неописуемых бед» [2, с. 63]: «– Дважды хотели задержать, в скатертном и здесь, на Бронной, да я махнул через забор и, видите, щеку изорвал! – тут Иван Николаевич поднял свечу и вскричал: – Братья по литературе! (Осипший голос его окреп и стал горячей.) Слушайте меня все! Он появился! Ловите же его немедленно, иначе он натворит неописуемых бед!» [2, с. 63].

Ответные реплики реципиентов информации – это вопросы, направленные Бездомному, с целью понять, кто появился:

«– Что? Что? Что он сказал? Кто появился? – понеслись голоса со всех сторон.

– Консультант! – ответил Иван, – и этот консультант сейчас убил на Патриарших Мишу Берлиоза.

Здесь из внутреннего зала повалил на веранду народ, вокруг Иванова огня сдвинулась толпа.

– Виноват, виноват, скажите точнее, – послышался над ухом Ивана тихий и вежливый голос, – скажите, как это убил? Кто убил?

– Иностранный консультант, профессор и шпион! – озираясь, отозвался Иван.

– А как его фамилия? – тихо спросили на ухо.

– То-то фамилия! – в тоске крикнул Иван, – кабы я знал фамилию! Не разглядел я фамилию на визитной карточке... Помню только первую букву «Ве», на «Ве» фамилия! Какая же это фамилия на «Ве»? – схватившись рукою за лоб, сам у себя спросил Иван и вдруг забормотал: – Ве, ве, ве! Ва... Во... Вашнер? Вагнер? Вайнер? Вегнер? Винтер? – волосы на голове Ивана стали ездить от напряжения.

– Вульф? – жалостно выкрикнула какая-то женщина. Иван рассердился» [2, с. 63-64].

Вопросы участников диалога однонаправленны и однотипны, их цель – объединить разрозненные реплики Бездомного в предметно-логическую схему, чтобы составить целостное высказывание. Но все попытки обозначить суть сообщения Ивана безрезультатны, информация услышана, но не осознана слушателями. Причина в том, что сообщение пролетарского поэта выстраивается на фактах, известных только ему, но неведомых для остальных членов речевого контакта. Также психологическое состояние Ивана не дает ему в данной ситуации логически размышлять, четко формулировать мысль и конкретно отвечать на адресованные к нему наводящие вопросы. Таким образом, речевая ситуация в связи с непониманием собеседниками друг друга не может разрешиться положительно, и ее итог – возмущение слушающих сообщение Бездомного, их недоверие и объявление поэта сумасшедшим: «Готово дело! Белая горячка» [2, с. 63].

В качестве примера диалога-сообщения можно привести разговор врача лечебницы Стравинского и поэта Рюхина по поводу психического состояния Ивана Бездомного. Начальная точка в диалоге – вопросы доктора, которые нацелены понять причину госпитализации известного пролетарского поэта в его клинику: «Увидев вошедшего, Рюхин побледнел, кашлянул и робко сказал:

– Здравствуйте, доктор.

Доктор поклонился Рюхину, но, кланяясь, смотрел не на него, а на Ивана Николаевича.

Тот сидел совершенно неподвижно, со злым лицом, сдвинув брови, и даже не шевельнулся при входе врача.

– Вот, доктор, – почему-то таинственным шепотом заговорил Рюхин, пугливо оглядываясь на Ивана Николаевича, – известный поэт Иван Бездомный... вот, видите ли... мы опасаемся, не белая ли горячка...

– Сильно пил? – сквозь зубы спросил доктор.

– Нет, выпивал, но не так, чтобы уж...

– Тараканов, крыс, чертиков или шмыгающих собак не ловил?

– Нет, – вздрогнув, ответил Рюхин, – я его вчера видел и сегодня утром. Он был совершенно здоров...

– А почему в кальсонах? С постели взяли?

– Он, доктор, в ресторан пришел в таком виде...

– Ага, ага, – очень удовлетворенно сказал доктор, – а почему ссадины? Дрался с кем-нибудь?

– Он с забора упал, а потом в ресторане ударил одного... И еще кое-кого...

– Так, так, так, – сказал доктор и, повернувшись к Ивану, добавил: – Здравствуйте!» [2, с. 66-67]. Здесь диалог оказывается завершенным: врач получает нужную информацию. Его результативность обусловлена способностью собеседника-информатора предоставить исчерпывающие ответы на поставленные вопросы опрашивающего его участника.

Разновидность логико-интеллектуального типа диалог-беседа встречается в романе М.А. Булгакова редко. Пример диалога-беседы – это разговор Мастера с поэтом Бездомным в клинике Стравинского. Перед нами классическая форма его развертывания. Залог результативности данного вида речевой коммуникации в тексте – взаимное желание собеседников (Мастера и Ивана) к взаимодействию, в ходе которого они знакомятся с личностями друг друга. Начало диалога – вопросительная конструкция, помогающая Мастеру выяснить, настроен ли его собеседник для беседы: «Пришедший подмигнул Ивану, спрятал в карман связку ключей, шепотом осведомился: «Можно присесть?» – и, получив утвердительный кивок, поместился в кресле» [2, с. 129].

Участники разговора обмениваются вопросами и из ответов на них получают сведения друг о друге:

«– Профессия?

– Поэт, – почему-то неохотно признался Иван.

Пришедший огорчился.

– Ох, как мне не везет! – воскликнул он, но тут же спохватился, извинился и спросил: – А как ваша фамилия?

– Бездомный.

– Эх, эх... – сказал гость, морщась.

– А вам, что же, мои стихи не нравятся? – с любопытством спросил Иван.

– Ужасно не нравятся.

– А вы какие читали?

– Никаких я ваших стихов не читал! – нервно воскликнул посетитель.

– А как же вы говорите?

– Ну, что ж тут такого, – ответил гость, – как будто я других не читал? Впрочем... разве что чудо? Хорошо, я готов принять на веру. Хороши ваши стихи, скажите сами?

– Чудовищны! – вдруг смело и откровенно произнес Иван.

– Не пишите больше! – попросил пришедший умоляюще.

– Обещаю и клянусь! – торжественно произнес Иван» [2, с. 130-131].

Следует отметить, что в данном диалоге более заинтересованным является один участник (Мастер), это не типично для данной формы, так как для такого диалогического взаимодействия обычно речевой активностью отличаются оба субъекта коммуникации:

«Гость сочувственно положил руку на плечо бедного поэта и сказал так:

– Несчастный поэт! Но вы сами, голубчик, во всем виноваты. Нельзя было держать себя с ним столь развязно и даже нагловато. Вот вы и поплатились. И надо еще сказать спасибо, что все это обошлось вам сравнительно дешево.

– Да кто же он, наконец, такой? – в возбуждении потрясая кулаками, спросил Иван.

Гость вгляделся в Ивана и ответил вопросом:

– А вы не впадете в беспокойство? Мы все здесь люди ненадежные... Вызова врача, уколов и прочей возни не будет?

– Нет, нет! – воскликнул Иван, – скажите, кто он такой?

– Ну хорошо, – ответил гость и веско и раздельно сказал: – Вчера на Патриарших прудах вы встретились с сатаной.

Иван не впал в беспокойство, как и обещал, но был все-таки сильнейшим образом ошарашен.

– Не может этого быть! Его не существует.

– Помилуйте! Уж кому-кому, но не вам это говорить. Вы были одним, по-видимому, из первых, кто от него пострадал. Сидите, как сами понимаете, в психиатрической лечебнице, а все толкуете о том, что его нет. Право, это странно!

Сбитый с толку Иван замолчал.

– Лишь только вы начали его описывать, – продолжал гость, – я уже стал догадываться, с кем вы вчера имели удовольствие беседовать. И, право, я удивляюсь Берлиозу! Ну вы, конечно, человек девственный, – тут гость опять извинился, – но тот, сколько я о нем слышал, все-таки хоть что-то читал! Первые же речи этого профессора рассеяли всякие мои сомнения. Его нельзя не узнать, мой друг! Впрочем, вы... вы меня опять-таки извините, ведь, я не ошибаюсь, вы человек невежественный?

– Бесспорно, – согласился неузнаваемый Иван» [2, с. 131-132].

Реплики Мастера похожи на «длительные монологические высказывания, позволяющие прийти к заключению о сложности его жизни и выяснить определенные личностные качества бывшего историка. Завершение диалога традиционно: формула вежливости» [5]: «Спасибо за беседу. До свиданья!» [2, с. 133].

Следующая популярная форма в «Мастере и Маргарите» – диалог, построенный в виде расспроса, цель которого – получение неизвестной информации, которой обладает собеседник, например, диалог Ивана Бездомного с доктором Стравинским, который выстраивается из чередующихся друг с другом вопросов и ответов:

«– Здравствуйте!

– Здорово, вредитель! – злобно и громко ответил Иван.

<…>

– Сколько вам лет?

— Подите вы все от меня к чертям, в самом деле! – грубо закричал Иван и отвернулся.

– Почему же вы сердитесь? Разве я сказал вам что-нибудь неприятное?

– Мне двадцать три года, – возбужденно заговорил Иван, – и я подам жалобу на вас всех. А на тебя в особенности, гнида! – отнесся он отдельно к Рюхину.

– А на что же вы хотите пожаловаться?

– На то, что меня, здорового человека, схватили и силой приволокли в сумасшедший дом! – в гневе ответил Иван» [2, с. 67].

В развитии диалога выясняется причина изоляции поэта в клинике. Вопросы Стравинского направлены на получение информации, которой обладает Иван Николаевич и которая неизвестна, но необходима ему. Бездомный возбужден, и доктор пытается погасить агрессию Ивана, поэтому его речь спокойная, выдержанная, им выбран любезный тон.

К данной же разновидности можно отнести допрос Иешуа Га-Ноцри Понтием Пилатом, разговор прокуратора и Афрания в ершалаимской части романа.

Самая распространенная в романе форма диалога – это спор, он введен автором уже в первой главе. Здесь спор возникает между необычным господином, редактором Михаилом Берлиозом и пролетарским поэтом Бездомным. Толчком для начала дискуссии становится реплика неизвестного, прерывающая разговор между литераторами: «– Извините меня, пожалуйста, – заговорил подошедший с иностранным акцентом, но не коверкая слов, – что я, не будучи знаком, позволяю себе... но предмет вашей ученой беседы настолько интересен, что...

Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.

<…>

– Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор» [2, с. 12]. Данная вопросительная конструкция помогает настроить контакт, и незнакомец присоединяется к диалогу Берлиоза и Бездомного, с этой же целью он активно использует вежливые формы («извините, пожалуйста», «разрешите»), вербальные и невербальные компоненты: интонацию («вежливо попросил») и жесты («он вежливо снял берет»).

В разговоре незнакомый господин обнаруживает свою позицию не открыто, а в деликатной форме, задавая оппонентам вопросы, которые к ней подводят:

«– Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.

– Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.

– Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.

«А какого черта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.

– А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.

– На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.

– Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в бога? – он сделал испуганные глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.

– Да, мы не верим в бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. – Но об этом можно говорить совершенно свободно.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

– Вы – атеисты?!» [2, с. 12]

Данная диалогическая ситуация, складывающаяся между членами Массолита и неизвестным, проявляет и суть спора, и диаметрально противоположные точки зрения фигурантов речевой коммуникации:

«– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?

– Увы! – с сожалением ответил Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!» [2, с. 13]

Накал рассматриваемой коммуникативной ситуации поддерживается разнообразием и напряжением речевых действий: мрачно «спросил поэт», «неожиданно обратился к Бездомному», «Берлиоз с великим вниманием слушал»; «закричал он», «сконфузившись, шепнул», «подтвердил неизвестный, сверкая глазом», «заморгав, осведомился Бездомный», «поспешил сердито ответить». Накаленную атмосферу разворачивающегося диалога передают мимика и жесты его участников: «спросил, даже привизгнув от любопытства», «чуть улыбнувшись, ответил», «вскричал», «воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос» и др.

Встречаются в тексте романа и волевые диалоги (приказ и просьба). Диалог-приказ, как разновидность модально-волевого типа коммуникации, в романе «Мастер и Маргарита» не очень популярен, он характерен в большей степени для диалогического общения мессира и его свиты. Этот тип проявляет авторитарно-директивный стиль взаимоотношений между членами «клетчатой» компании, отражая существующую иерархию: реплика Воланда, содержащая в себе приказ, никогда не встречает возражений и уже последующая реплика-ответ представителя свиты выражает согласие и подчинение собеседника.

А вот диалог-просьба в отличие от диалога-приказа распространен в романе, так как все персонажи хотя бы раз просят друг друга о чем-либо: Маргарита просит Наташу, Мастера и Воланда; Бездомный – Берлиоза, иностранца и т.д. К данному типу диалога обращаются в том случае, если кому-то из героев надо сподвигнуть другого к действию, например, поэт Бездомный на Патриарших обращается к незнакомцу: «Иван почувствовал, что теряется. Задыхаясь, он обратился к регенту:

– Эй, гражданин, помогите задержать преступника! Вы обязаны это сделать!

Регент чрезвычайно оживился, вскочил и заорал:

– Который преступник? Где он? Иностранный преступник? – Глазки регента радостно заиграли: –  Этот? Ежели он преступник, то первым долгом следует кричать: «Караул!». А то он уйдет. А ну, давайте вместе! Разом! – и тут регент разинул пасть» [2, с. 50]. Начальная реплика, эксплицитным содержанием которой является побуждение к активности, не поддерживается партнером, поэтому Иван пытается привести аргументы, способные убедить оппонента выполнить его просьбу. В итоге диалога собеседник не принимает позицию и аргументацию поэта, не спешит выполнить просьбу: «– А, так ты с ним заодно? – впадая в гнев, прокричал Иван, – ты что же это, глумишься надо мной? Пусти!

Иван кинулся вправо, и регент – тоже вправо! Иван – влево, и тот мерзавец туда же.

– Ты нарочно под ногами путаешься? – зверея, закричал Иван, – я тебя самого предам в руки милиции!

Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав, но промахнулся и ровно ничего не поймал. Регент как сквозь землю провалился» [2, с. 50].

Для данной диалогической ситуации характерна следующая особенность: не все участники обладают сведениями о случившемся, Бездомный совершенно не представляет, с кем он имеет дело, поэтому поведение Клетчатого вызывает раздражение поэта и перерастает в ссору между ними.

Эмоционально-оценочный тон речевой коммуникации задается экспрессивной лексикой («мерзавец», «симпатичнейший», «дорогой наш друг», «сволочь» и др.) и обилием фразеологических оборотов («глумишься надо мной», «под ногами путаешься», «черт знает что» и др.). С этой же целью привлекаются глаголы действия: «вздрогнул», «открыл рот», «остановился в изумлении», «замахал руками», «стал наступать», «воровски подмигнул», «лихо выписал».

Данный тип речевого контакта происходит между Азазелло и Маргаритой, первая фраза которого заключает в себе просьбу-предложение. Ответы Маргариты помогают читателю узнать, в чем она заключается. Азазелло удается добиться согласия на встречу с Воландом от женщины только после обещания дать информацию о судьбе Мастера:

«– Вот скука-то, – проворчал рыжий и заговорил громче: – Простите, ведь я сказал вам, что ни из какого я не из учреждения! Сядьте, пожалуйста.

Маргарита беспрекословно повиновалась, но все-таки, садясь, спросила еще раз:

– Кто вы такой?

– Ну хорошо, зовут меня Азазелло, но ведь все равно вам это ничего не говорит.

– А вы мне не скажете, откуда вы узнали про листки и про мои мысли?

– Не скажу, – сухо ответил Азазелло.

– Но вы что-нибудь знаете о нем? – моляще шепнула Маргарита.

– Ну, скажем, знаю.

– Молю: скажите только одно, он жив? Не мучьте.

– Ну, жив, жив, – неохотно отозвался Азазелло.

– Боже!

– Пожалуйста, без волнений и вскрикиваний, – нахмурясь, сказал Азазелло» [2, с. 219].

Как видим, в речи возлюбленной Мастера доминируют вопросительные конструкции, использование которых обусловлено стремлением выявить намерения незнакомца. Азазелло в разговоре с Маргаритой использует повествовательные синтаксические формы, так как ему в основном приходится отвечать на поставленные женщиной вопросы. Однако сам странный собеседник вопросов практически не задает, так как его цель – не получить информацию, он о Маргарите знает все, а уговорить ее встретиться с Воландом:

«– Ничего не понимаю, какое дело?

Рыжий оглянулся и сказал таинственно:

– Меня прислали, чтобы вас сегодня вечером пригласить в гости.

– Что вы бредите, какие гости?

– К одному очень знатному иностранцу, – значительно сказал рыжий, прищурив глаз» [2, с. 219].

Диалог-просьба между Маргаритой и Азазелло происходит в очень высоком эмоциональном тоне, и градус его постепенно повышается. В каждой фразе женщины ощущается напряженность, волнение и недоверие к собеседнику. Такая экспансивность объясняется ее психологическим состоянием: она любит Мастера и очень волнуется за его судьбу: «– Еду! – с силой воскликнула Маргарита и ухватила Азазелло за руку, – еду, куда угодно! <…>

Маргарита крепче зажала в руке коробку и продолжала:

– Нет, погодите... Я знаю, на что иду. Но иду на все из-за него, потому что ни на что в мире больше надежды у меня нет. Но я хочу вам сказать, что, если вы меня погубите, вам будет стыдно! Да, стыдно! Я погибаю из-за любви! – и, стукнув себя в грудь, Маргарита глянула на солнце» [2, с. 221-222]. Имплицитная энергия данной диалогической ситуации создается благодаря активному включению глаголов, выражающих речевое действие: «объяснил рыжий», «развязно ответил», «невольно спросила», «проворчал рыжий», «заговорил громче», «сквозь зубы ответила», «вдруг воскликнула», «голос ее стал глух», «сухо сказала», «значительно сказал рыжий», «в смятении воскликнула», «сказал сурово», «обидевшись, воскликнул рыжий», «сказал таинственно», «вкрадчиво спросила», «неохотно отозвался», «бормотала», «сказала задумчиво», «заговорил иронически», «покорно замолчала», «шепнул многозначительно», «почти зашипел», «вдруг заорал», «с силой воскликнула», «в злобе зашипел» и другие.

Общение с Маргаритой дается Азазелло непросто, так как демону, во-первых, необходимо расположить ее к себе, а во-вторых, заверить в доброжелательности, что оказывается сложным делом: «Трудный народ эти женщины! Он засунул руки в карманы и далеко вперед вытянул ноги, – зачем, например, меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Бегемот, он обаятельный…» [2, с. 219].

Среди эмоционально-аффективных типов диалога, актуальных для романа «Мастер и Маргарита», следует назвать ссору – эта форма коммуникации, возникающая вследствие специального введения заранее спланированной реплики с негативным маркированием, актуализирующим отрицательную речевую энергию одного из собеседников, с целью обнаружения скрытой информации или в результате неудовлетворенности поведением партнера. Например, в диалоге Воланда с Левием Матвеем, где мессир преследует цель  поддеть оппонента, используя как вербальные, так и невербальные приемы коммуникации: «– Я не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил Левий Матвей.

– Ты и не можешь со мной спорить, по той причине, о которой я уже упомянул, – ты глуп, – ответил Воланд и спросил: – Ну, говори кратко, не утомляя меня, зачем появился?

– Он прислал меня.

– Что же он велел передать тебе, раб?

– Я не раб, – все более озлобляясь, ответил Левий Матвей, – я его ученик.

– Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...

– Он прочитал сочинение мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою мастера и наградил его покоем. Неужели это трудно тебе сделать, дух зла?

– Мне ничего не трудно сделать, – ответил Воланд, – и тебе это хорошо известно. – Он помолчал и добавил: – А что же вы не берете его к себе, в свет?

– Он не заслужил света, он заслужил покой, – печальным голосом проговорил Левий» [2, с. 350].

Бросается в глаза, что участники диалога тщательно следят за своей речью: фразы не фрагментарны, четко построены и грамотно сформулированы, в речи отсутствует повышение тона и эмоциональные возгласы. Левий Матвей возмущен поведением оппонента, но старается быть сдержанным, что видно из построения реплик, которые остаются ясными и выверенными, Воланд активно использует оскорбительную лексику («ты глуп», «раб»), намеренно пытаясь спровоцировать собеседника на конфликт. Развернувшийся диалог-ссора проявляет обоюдную агрессию участников диалогического контакта.

Примером ссоры является диалог, произошедший между Маргаритой и Мастером после вызволения последнего из психиатрической лечебницы: «– Опомнись! Зачем тебе ломать свою жизнь с больным и нищим? Вернись к себе! Жалею тебя, потому это и говорю» [2, с. 355].

Данная фраза, произнесенная Мастером, инициирует ссору, так как Маргарита реагирует на нее резко отрицательно. В ее ответах и репликах присутствуют эмоциональные восклицания. Введение данных невербальных элементов является целью подчеркнуть эмоциональный градус ситуации: «– Ах, ты, ты, – качая растрепанной головой, шептала Маргарита, – ах, ты, маловерный, несчастный человек. Я из-за тебя всю ночь вчера тряслась нагая, я потеряла свою природу и заменила ее новой, несколько месяцев я сидела в темной каморке и думала только про одно – про грозу над Ершалаимом, я выплакала все глаза, а теперь, когда обрушилось счастье, ты меня гонишь? Ну что ж, я уйду, я уйду, но знай, что ты жестокий человек! Они опустошили тебе душу!» [2, с. 355].

Конфликт урегулирован согласием Мастера с доводами Маргариты, которая эмоционально более сильный оппонент: «Тогда мастер вытер глаза, поднял с колен Маргариту, встал и сам и твердо сказал:

– Довольно! Ты меня пристыдила. Я никогда больше не допущу малодушия и не вернусь к этому вопросу, будь покойна. Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни, которую, быть может, я передал тебе... Ну что же, вместе и понесем ее.

Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала:

– Клянусь тебе своею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном звездочета, все будет хорошо.

– Ну, и ладно, ладно, – отозвался мастер и, засмеявшись, добавил: – Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы! Ну, что ж, согласен искать там.

– Ну вот, ну вот, теперь ты прежний, ты смеешься, – отвечала Маргарита, – и ну тебя к черту с твоими учеными словами. Потустороннее или не потустороннее – не все ли это равно? Я хочу есть» [2, с. 356].

В данном диалоге активно используются стилистические приемы, односоставные номинативные предложения, обособленные предложения и параллельные конструкции.

Как мы убедились, диалогический акт стоит в центре каждого эпизода «Мастера и Маргариты». В романе представлено множество разновидностей диалога, их структура обусловлена определенными параметрами (обстановкой, в которой рождается диалог, характерами персонажей-участников, темой разговора), эти же критерии определяют функционально-содержательный тип диалога. Обращает на себя внимание, что диалоги реализуют не только повествовательную функцию, но и выражают действие. Булгаковские герои активно вводят в диалогическую ситуацию прямую речь, мимику, жесты. В.Я. Лакшин отмечает, что «действие в романе динамично, а диалоги – характерны» [6, с. 46]. Другими словами, речь персонажей определяет сюжетный конфликт. Таким образом, не авторское повествование, а диалогическое общение героев и диалогические ситуации двигают ход событий вперед.

1. Барков А. Н. Парадоксы в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» // Литературное обозрение. – 1991. – № 5. URL: https://web.archive.org/web/20130928060811/http://m-bulgakov.narod.ru/bulgakov-91.htm (дата обращения 21.12.2023)
2. Булгаков М. А. Собрание соч. в 5 томах. Мастер и Маргарита. Письма / М. А. Булгаков. - Москва: Художественная литература, 1992. - Т. 5. - 736 с. ISBN: 5-280-00761-7
3. Бырдина Г.В. Динамическая структура русской диалогической речи: учеб. пособие / Г.В. Бырдина. – Тверь: ТГУ, 1992. – 82 с. ISBN 5-230-08392-1 : Б. ц.
4. Вулис А. З. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» / А.З. Вулис. – Москва: Художественная литература, 1991. – 224 с. ISBN: 5-280-01453-2
5. Гаспаров Б.М. Из наблюдений над мотивной структурой романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» / Б.М. Гаспаров. – Москва, 1989. – 234 с. URL: https://shakko.wordpress.com/2016/05/01/б-м-гаспаров-из-наблюдений-над-мотивн/ (дата обращения 21.12.2023)
6. Лакшин В. Я. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» / В.Я. Лакшин // Пути журнальные. – М.: Советский писатель, 1990. – 433 с. ISBN: 5-265-01500-0