Общая психология, психология личности, история психологии | Мир педагогики и психологии №11 (52) Ноябрь 2020

Дискурсивный анализ личности персонажа романа М.Ю. Елизарова в контексте изучения символического мышления

Пучкова Анна Викторовна
Бакалавр, студент 4 курса, Калужский государственный университет им. К. Э. Циолковского, РФ, г. Калуга, nyuta.puchkova.99@bk.ru
Научный руководитель Дувалина Ольга Николаевна
к.псих.н., доцент, Калужский Государственный университет имени К.Э.Циолковского, РФ, г. Калуга, gladis75@mail.ru

Аннотация: Статья представляет собой психоаналитический взгляд, характерный для Лакановской психологической школы, на личность героя Владимира романа М.Ю. Елизарова «Земля». На основе дискурсивного подхода авторы делают вывод о преобладании в мышлении персонажа художественного произведения символов, связанных со смертью, имеющих как бытовое, так и религиозно-мистическое восприятие, с архетипическими и фольклорными образами, типичными для мифологического мышления; культурой, отражающейся в отношении к часам и субъективном восприятии времени.
Ключевые слова: символическое мышление, символ, дискурс, дискурсивный анализ, интернализация, М. Елизаров, «Земля».

Puchkova Anna Viktorovna
4th year student, Kaluga state University named after K. E. Tsiolkovsky, Russia, Kaluga
Scientific adviser Duvalina Olga Nikolaevna
Ph. D., associate Professor, Kaluga state University named after K. E. Tsiolkovsky, Russia, Kaluga

Abstract: The article presents a psychoanalytic view, typical of the Lacan school of psychology, of the personality of the hero of Vladimir in the novel "Earth"by M. Y. Elizarov. Based on the discursive approach, the authors conclude that the thinking of a character in a work of art is dominated by symbols associated with death, which have both everyday and religious-mystical perception, with archetypal and folklore images typical of mythological thinking; culture, which is reflected in the attitude to the clock and the subjective perception of time.
Keywords: symbolic thinking, symbol, discourse, discursive analysis, internalization, M. Elizarov, "Earth".

В современной психологии и психоаналитике большое внимание уделяется попытке выявить всесторонний и объективный способ портретирования личности. В 20 веке большое распространение получила идея дискурсивного анализа. Школа структурного психоанализа Лакана утверждала, что анализ дискурса позволяет «проникнуть в структуры бессознательного в человеческой психике» [3, с. 174] и может являться объективным источником внутреннего опыта говорящего.  «Дискурс возникает, когда с помощью языка устанавливаются постоянные связи, и в них оказывается вписанным нечто перерастающее границы конкретных речевых актов» [4, с. 162].

«Личностный дискурс включает два вида – бытовой и бытийный». [5, с. 39]. Основная задача бытового дискурса – коммуникация, он используется для краткой и емкой передачи необходимой информации. Бытийный дискурс отражает аксиологический поиск и рефлексивное осмысление экзистентных смыслов, способов постижения мира, в том числе и через различные культурные концепты, отображаемые в символическом мышлении, опирающемся «не на понятие и логику предметных отношений, а на символ и ассоциативное поле» [2, с. 8] . Символ вбирает в себя фундаментальные элементы человеческого опыта. Как феномен он рассматривается с различных точек зрения: психологии, философии, филологии, но все исследователи сходятся в едином положении: символ, как способ структурирования окружающего мира, осмысляется каждым субъектом уникально, в соответствии в культурным, религиозным, социальным, опытом, особенностями психики и склонности к символическому мышлению.

«В художественных произведениях использование символов направлено на постижение человеком самого себя и мира» [9, с. 160]. В частности, в романе, написанном от первого лица, мы имеем возможность наблюдать не только за работой мышления, отраженной при помощи внутренней речи повествователя, но и за процессом интернализации – формирования глубинных связей, «из взаимодействий с реальными или воображаемыми объектами» [8, с. 136], путей возникновения символизации и символического осмысления реальности.

События в романе описываются героем ретроспективно – Владимир, уже достигший определенного уровня сознания и мышления, описывает предыдущую жизнь как процесс «восхождения» и духовного роста, используя знания и символические паттерны, приобретенные в процессе. В опыте героя можно выделить несколько групп символов и способов мышления, объединенных по способу возникновения. Первая группа – это символы, интерпретирующиеся через призму тех картин мира, которые были приобретены или внушены в процессе социализации. Вторая группа- архетипические образы и символы, почерпнутые из народного творчества – произведений фольклора.  Третью группу составляют символы, трактуемые в соответствии с традиционными в культуре образами и коннотациями.

Далее на примерах из текста рассмотрим особенности мировосприятия героя в соответствии с тремя группами.

Первая группа– символы, интерпретируемые через призму мировоззрений, связанных со смертью и осмыслением потустороннего – посмертия. Уже первый описываемый героем жизненный эпизод показывает необычность мировосприятия. При описании детского сада обыкновенные вещи и события обретают необычные ассоциации: книги кажутся надгробиями с изображениями умерших животных, игрушки похожи на «незахороненных мамкающих калек без рук-ног» [1, с. 11], еда «кишит» отвратительными овощами, от которых холодеет и стынет сердце. Тихий час становится «мертвым», а инаковость и уникальность героя противопоставляется всеобщему коллективному забытию. Сперва непонятное, несколько оксюморонное наполнение вполне обыкновенных образов герой объясняет ситуацией, произошедшей с ним и, по его мнению, безвозвратно изменившей мироощущение и предопределившей судьбу – знакомство с кладбищенским культом, к которому в детском саду его приобщает пятилетняя Лида-Лиза. Обряд в песочнице, в котором герой был копщиком могил, познакомил его с кладбищенской символикой и «включил» символическое мышление, открывшее возможность видеть событие с различных точек зрения – в соответствии с определенной картиной мировоззрения.

Религиозным символизмом наполняются воспоминания героя о бабе Тосе, рассказавшей герою о боженьке, который умер, а затем воскрес, и наполнившей сознание героя религиозными символами и образами.  В воспоминаниях ее лик обрамлен «солнечной прямоугольной рамкой» [1, с. 14], что в соответствии с христианской символикой позволяет отождествить ее со святой или мученицей, поскольку золотая рамка, обрамляющая лик– это киот, створчатый шкафчик, в котором хранятся иконы.

Третий взгляд на смерть и связанную с ней символику герой узнает от коллеги по похоронному бюро – Антона. Оккультизм и мистическое мировосприятие позволяет осмыслять кладбищенское пространство как сакрализованное «место силы или портал» [1, с. 418]. Герой начинает «подмечать вещи, на которые раньше не обратил бы внимания» [1, с. 422]: неприметная веревка с узелками теперь кажется ему элементом очередного оккультистского обряда, «хоровод следов возле полугодовалой могилы» [1, с. 422], наводит на мысли о ведьминском шабаше.

Вторая группа- архетипические образы и символы, почерпнутые из народного творчества, сказочных или былинных произведений фольклора. Образы наполняются несколько ирреальной, комической коннотацией, подчеркивающей необычность происходящих событий. Но так же, как за внешней простотой волшебной сказки скрываются древнейшие формы обрядности и мифологического мышления, этот способ видения мира позволяет увидеть за кажущейся балаганностью и комичностью глубокий подтекст.

Переезд в другой город герой воспринимает как приключение, имеющее целью «дикое, запретное» желание обладать девушкой брата. Это позволяет ему отождествить свой поступок с авантюрным сказочным мотивом поиска невесты, традиционно начинающимся выездом героя из дома «в поиске приключений». А потому дальнейшее осмысление жизненных событий наполняется мифо-сказочными и былинными ассоциациями.

При виде Алины сказочные мотивы возникают впервые: она кажется герою «лисой из сказки» с ведьмачьим прищуром, и герой чувствует себя «околдованным» волшебными чарами. А после знакомства с делами похоронного бизнеса в Загорске, герой, продолжая символически осмыслять окружающую действительность разделяя всех на «своих и чужих». Свои – «хорошие» – это борцы справедливость против сил зла – «похоронной мафии» в лице Гапона, заведующего больницей Гапоненко. Перед встречей с врагами образ Никиты описывается в соответствии с архетипическими чертами, характерными для русского богатыря: торс приобретает «литой бронзовый оттенок». Он идет в баню, в которой занимает самое жаркое место, зажимает в губах нательный крест, будто прося помощи на правое дело. Халат, который ему выдают в бане, – мал, а широкие ступни едва вмещаются в узкие тапочки. Он подпоясывается и, как палицу, закидывает на плечо полотенце.

Архетипический образ богатыря противопоставляется образу врага-захватчика. При описании антагониста в фольклоре всегда подчеркиваются и гипертрофируются недостатки, уродства, а потому черты внешнего облика Гапона герой гиперболизирует: «с анекдотично крупными чертами лица: округлостью чуть ли не с горбушку батона, подбородок, губастый рот, тяжелый нос, большие, с обрюзгшими веками глаза», «высок, увесист и космат» [1, с. 177]. Его инородность русской культуре, родной для положительных героев, подчеркивается выбором места встречи: кафе «Шубуда», в котором проводится встреча, отделано в восточном мотиве.

Третью группу составляют символы, трактуемые в соответствии с теми коннотациями, которые сопровождают определенные образы в культуре - метафоры. Символическим значением герой наделяет часы, подаренные отцом на 9-летие. Отец рассказал, что они показывают биологическое личное время – ведут отсчет с первой минуты жизни героя. Предостережение о том, что, если он позабудет заводить часы, «случится нечто очень неприятное» [1, с. 30], заставили Владимира задуматься не только о возможных последствиях нарушения наказа, но и о символическом значении часов.

В культуре часы являются метафорой непрерывного движения времени, а потому в сознании героя они приобретают значение сосредоточения личной  жизненной силы, и остановка часов, отмеряющих биологическое время, ассоциируется с личной, физической смертью – мысль о том, чтобы перестать заводить часы, воспринимается как самоубийство.

Но брат Никита, которому отец преподнёс такой же подарок, наделяет часы иным смыслом. В процессе поиска тайного подтекста в подарке, он находит информацию о «раху-кала» - индуистском учении о благоприятном времени суток, индивидуальном для каждого человека. Исходя из этой концепции, Никита использует часы в качестве некого предсказателя – компаса, в соответствии с которым определяет персональное удачное время.

Исходя из данного примера можно сделать вывод о том, что культура далеко не всегда предоставляет готовые формулы для интерпретации и символизации действительности – индивидуальный опыт не менее важен. Необходима не только ценностная парадигма в виде определенного паттерна, но и определенный эмоциональное стремление к символизации – необходимость видеть в предмете или явлении больше, чем то, что представляется в материальном аспекте. Для двух братьев, выросших без внимания отца, таким импульсом являлось желание придать подарку отца больший смысл, чем он содержал или подразумевал на самом деле – ведь, вероятнее всего, часы должны были лишь научить мальчиков ответственности и внимательности.

Исходя из рассмотренного выше, можно сделать следующие выводы об особенностях мировосприятия героя и его субъективной картины мира. Становится очевидно, что герой склонен к символическому осмыслению реальности, более близкому к мистическому, поскольку хочет видеть символы как определенную форму общения со Вселенной и в процессе постижения новых способов мировосприятия пытается найти ключ к расшифровке языка мироздания. Также на основании дискурсивного наблюдения можно отметить конформность героя: после знакомства с новой картиной мира он без малейшей рефлексии принимает ее и активно использует для осмысления реальности.

Проведение подобного дискурсивного исследования может помочь при конструировании психологического портрета личности, поскольку позволяет выявить иерархическую модель ценностей на основе языковой картины мира, моделируемой «в виде взаимосвязанных оценочных суждений, соотносимых с религиозными, моральными кодексами, общепринятыми суждениями здравого смысла, типичным фольклорными, литературными сюжетами» [6, с. 6] и ассоциаций с предыдущим опытом и различными культурными кодами. Также данный метод «позволяет диагностировать и корректировать дисфункциональную защитную реакцию» [7, с. 147], выражаемую в соответствующей форме символизации.

1. Елизаров М.Ю. Земля: [роман] / Михаил Елизаров. – Москва: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2020. – 781 с.
2. Авдеенко И. А. Знаковое и символическое текстуальное мышление // Амурский научный вестник. 2019. №3. С. 4-13 с. 8
3. Даллоо А. А. Понятие «бессознательного» в структурном психоанализе Ж. Лакана / Международный научный журнал «Символ науки» 2016. №8. С.174-177
4. Зайкина Д.С. О возможных способах преодоления власти дискурса: Фуко и Лакан [Электронный ресурс] / Научный электронный журнал «Матрица научного познания» 2020. №7/ (июль 2020). С. 161-165 https://www.researchgate.net/profile/Jamilya_Erejepova/publication/345689105_MNP-7-2020_Naucnyj_zurnal_Ufa/links/5faace9d299bf18c5b6361e0/MNP-7-2020-Naucnyj-zurnal-Ufa.pdf#page=161 (дата обращения: 27.11.2020)
5. Карасик В.И. Этнокультурные типы институционального дискурса// Этнокультурная специфика речевой деятельности. М.: ИНИОН РАН, 2000, с. 37-64
6. Карасик В.И. О типах дискурса//Языковая личность: институциональный и персональный дискурс. – Волгоград, 2000. – С. 5-20.
7. Маричева А.В. Спектр металогичности дискурса субъекта и его изменения в психолингвистической психодинамической психотерапии // Вестн. Ленинградского гос. ун-та им. А. С. Пушкина. 2016. № 2. С. 143 – 153
8. Тайсон, Филлис. Психоаналитические теории развития / Ф. Тайсон, Р. Л. Тайсон; пер. с англ. [А. М. Боковикова]. - Москва: Когито-Центр, 2006 (Можайск (Моск.обл.): Можайский полиграфкомбинат). - 406 с.; 21 см. - (Университетское психологическое образование).
9. Федорович Е. В. Понятие символа в парадигме современного литературоведения // Культурные коды русской литературы. 2017. С. 158-166