Теория языка | Филологический аспект №3 (35) Март, 2018

Значение слова как содержание непонятийного свойства

Долженков Валерий Николаевич
канд. филол. наук, доцент кафедры лингвистики и перевода, Российский государственный социальный университет, РФ, г. Москва, valdolzhenkov@yahoo.com

Аннотация: В данной статье рассматривается вопрос о содержательной стороне значения слова и то, что эта содержательная сторона представляет свой особый мир. Этому положению противостоит материалистический постулат о том, что действительность изменяется в ходе человеческой деятельности и язык фиксирует результаты её воздействия. Излагаются взгляды на то, что язык и сознание производны от мозговой функции, то есть материальны по своей природе и происхождению, но язык и сознание принадлежат разным сферам. Кроме того, указывается, что в процессе познания участвуют многие факторы, но язык, как не единственное средство познания действительности, является последней инстанцией, в которой познанное становится полностью достоянием человека.
Ключевые слова: значение слова, язык, сознание, материализм, мозг, мышление, познание

Dolzhenkov Valeriy Nikolaevich
PhD in Philology, associate professor at Department of Linguistics and Translation, Russian State Social University, Russia, Moscow

Abstract: This article deals with the content side of the meaning of the word and the fact that this content side represents its own particular world. This position is opposed by the materialistic postulate that reality changes in the course of human activity and language fixes the results of its impact. Views are laid on the fact that language and consciousness are derived from the brain function, that is, they are material in nature and origin, but language and consciousness belong to different spheres. In addition, it is pointed out that many factors participate in the process of cognition, but language, as not the only means of knowing reality, is the last instance in which the cognized becomes fully the property of a person.
Keywords: meaning of the word, language, consciousness, materialism, brain, thinking, cognition

Формальная логика и логическая семантика, занимаясь проблемой значения знака естественного языка, выявляют черты языкового содержания в виде десигната и интенсионала, но относят их не к языку, слову, знаку, а к объектам, денотатам, что было бы верным в случае неязыковых знаковых систем, где все содержание лежит за пределами знаковой системы, и неверно с точки зрения языковой знаковой системы, где содержание является существенным признаком самой системы. Считая, что денотат — смысл — десигнат, экстенсионал — интенсионал находятся в одном лагере, а значение — знак в другом, логистика показывает, что смысл и интенсионал выявляются только через язык и образуются под его влиянием.

Таким образом, изучение слова как знака с позиции семиотики и логистики, исходящих из того, что знак конституируется тремя видами отношений, доказывает, что для понимания словесного знака нужны некоторые допущения, ненужные для других знаковых систем. И эти допущения, в частности теория интенсионала, поясняют не только отношения, но и члены этого отношения, то есть знак и денотат.

Анализируя методы Фреге, Черча и Карнапа, Т. П. Ломтев приходит к выводу, что «значением имени является тот способ, которым оно задает объект, то общее содержание, которое оно должно иметь, чтобы быть именем данного объекта, или своего денотата» [3, с. 35]. Эта точка зрения, называющая значение слова его содержанием, интересна тем, что она опирается не на традиционные понятийные трактовки значения слова, а на теорию формальной логики. Формально-логический и семиотический анализ естественного языка помогают понять специфику языкового содержания, объяснимую, с одной стороны, обычной денотацией в процессе семиозиса, с другой стороны, особенностями естественных языков в этом процессе.

Другое направление занимается значением как содержанием и содержанием непонятийного свойства. Значение слова оказывается состоящим из гетерогенных предметных, логических, психологических и языковых элементов [1, с. 133].

Обычно это направление связывается с лингвистическим релятивизмом неогумбольдтианства и концепции Сепира-Уорфа. Действительно, школа Л. Вейсгербера и представители американской этнолингвистики изучают содержательную сторону языка не как форму для выражения мышления. Они считают, что в каждом языке содержится свой особый мир, имеется свое особое содержание. Европейская концепция относит это за счет разницы идеологий, истории, культуры, мировоззрения народов, разницы в «духе народов», а американская гипотеза делает ответственным за это как культуру народов, так и структуру языков. Источниками европейского релятивизма являются В. Гумбольдт, через него Гердер и Кант. Б. Уорфа вдохновляли Э. Сепир и работы д’Оливе (1816 г.), который продолжал идеи мистиков 18 века о «божественном» происхождении языков. Э. Сепир во многом опирается, в свою очередь, на Кассирера и Кроче. Лингвистический релятивизм вырос из идеалистической философии, но постоянное внимание к самостоятельности языковых явлений, к содержанию языка во всех его проявлениях позволяет ученым этого лингвистического течения делать интересные наблюдения в области семантики.

Критика с разных позиций по их адресу вскрывает не только ошибки данных теорий, но и показывает их значение для понимания содержательной стороны языка.

Идеализм лингвистического релятивизма часто видят в том, что язык представляется здесь как некая имманентная сила, преобразующая материальную действительность, творящая свой собственный мир. Этому противопоставляется материалистическое положение о том, что действительность изменяется в ходе трудовой и умственной деятельности человека, а язык запечатлевает эти воздействия и их результаты. Трудно, однако, сейчас отрицать то, что доказывает каждое семантическое исследование, а именно: «каждый естественный язык через свои лингвистические категории по-своему моделирует действительность» [4, с.112], что «разные языки представляют далеко не одинаковые «картины мира». Об этом же писал академик Л. В. Щерба: «...Действительность воспринимается в разных языках по-разному: отчасти в зависимости от реального использования этой действительности в каждом данном обществе, отчасти в зависимости от традиционных форм выражения каждого данного языка, в рамках которых эта действительность воспринимается» [5, с. 7].

Дело, следовательно, не в отрицании или утверждении творческой роли языка в человеческой жизни, а в том, какое место отводится языку. Только крайний семантический идеализм наделяет язык свойствами творца действительности. В концепциях JI. Вейсгербера и Сепира-Уорфа утверждается наличие в языках преобразующего начала, а также взаимное воздействие языков и материальной, а также духовной жизни народов. Это взаимное воздействие анализируется весьма реалистически, а потому результаты анализа интересны и убедительны до тех пор, пока они остаются в области конкретного, и лишаются многих своих достоинств при философской интерпретации.

Идеализм философии языка в лингвистическом релятивизме коренится, во-первых, в том, что языки рассматриваются не только как самостоятельные, но и как самопорождающиеся феномены. Согласно этим концепциям язык не произволен ни от материального, ни от идеального, опирающегося на материальное. Утверждается, что он — эманация духа народа, что его истоки неизвестны и непознаваемы. Как известно, так же идеалистическая философия понимает природу человеческого сознания. Язык и сознание оказываются параллельными явлениями: и то и другое соотнесено непосредственно с «духом народов», является формами его проявления.

Диалектический материализм дает принципиально иное объяснение как истокам, так и соотношению языка и сознания. Они оба производны от высокоорганизованной материи мозга, то есть материальны по происхождению и по своей природе. При этом язык и сознание размещаются в разных плоскостях, так как сознание — это функция мозга, а язык, так же, как и мышление — продукт работы мозга. Язык, следовательно, стоит в одном ряду с мышлением, а не с сознанием, и он, хотя и самостоятельный феномен, но не самопроизводный, так как находится в прямой зависимости от деятельности высокоорганизованной материи — мозга. В связи с этим язык взаимодействует со всеми другими идеальными и материальными явлениями, имеющими значение для жизни и деятельности людей, как самостоятельная система, но не как определяющая их или довлеющая над ними.

Общественные отношения и ценности, коммуникация, естественные психологические принципы работы сознания – каждое из этих явлений формально, безусловно, шире языка, требующего дальнейшего функционального системного определения. Сам язык абсолютно принадлежит каждой из этих сфер. Но ни одна из них не имеет над ним полной власти. [2, с. 49].

В учении Л. Вейсгербера и Б. Уорфа, где языку придается полная независимость (кроме его связи с духом народа), язык обретает при истолковании его значимости в кругу других явлений преувеличенное значение, роль особой человеческой энергии.

Гипертрофия роли языка в лингвистическом релятивизме имеет и еще одно обоснование. Оно происходит за счет игнорирования мышления.

Л. Вейсгербер нигде не упоминает мышление в числе факторов, действующих при создании «языкового мира». Роль сознания он не отрицает и также постоянно указывает, что «вербализация» происходит при взаимодействии языка с различными духовными и чувственными силами человека и в непременной связи с реальной действительностью [6, с. 11-24]. Но мышление исключается из этого процесса, оно оказывается как бы несуществующим.

Если практически для Гумбольдта не существует раздельно языка и мышления, а есть единство языкового мышления, то Л. Вейсгербер говорит о языковой способности в форме родного языка, которая направляет и составляет процесс человеческого мышления. Язык, по его мнению, не единственное средство познания действительности, — в процессе познания участвуют многие факторы, но язык — последняя инстанция, в которой познанное становится полностью достоянием человека. Поэтому в учении Л. Вейсгербера снимается, как научная фикция, проблема понятия и значения и правомерным признается лишь существование языковых содержаний.

Идеалистическое истолкование идеального характера языка приводит к тому, что язык, сливаясь с мышлением, приобретает свойства орудия познания, то есть свойства, присущие только мышлению. Это дает основание критикам, справедливо обвиняющим лингвистический релятивизм в идеализме, отвергать способность языков по-своему отражать действительность и иметь свое содержание, так как в противном случае язык якобы неизбежно превращается в инструмент познания, а они задерживают поиски материалистического, не логико-понятийного решения вопроса о сущности языкового значения.

1. Долженков В.Н. Значение слова через понимание языка // Научный форум: Филология, искусствоведение и культурология: сб. ст. по материалам XIV междунар. науч.-практ. конф. — № 3(14). — М., Изд. «МЦНО», 2018. — С. 132-136.
2. Иванов Н.В. Проблемные аспекты языкового символизма (опыт теоретического рассмотрения). – Мн.: Пропилеи, 2002. – 176 с.
3. Ломтев Т.П. Метод бинарности семантического анализа в логистике и лингвистике // Сб. «Проблема значения в лингвистике и логике». – М., МГУ, 1983. – С. 35.
4. Ревзин И.В. От структурной лингвистики к семиотике. – Вестник филологии, 1974, № 9. – 212 с.
5. Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения. // Избранные работы по языкознанию и фонетике. – Изд. МГУ, 1958. – С. 7.
6. Weisgerber L. Die vier Schauplatze des Wortrens der Welt. Festschrift fur Th. Litt, Dusseldorf, 1960. – S. 11-24.