Русская литература | Филологический аспект №2 (46) Февраль 2019

Пространственная картина мира в поэзии Екатерины Таубер

Генерозова Серафима Андреевна
студент 2-го курса магистратуры кафедра русской и зарубежной литературы, Тюменский государственный университет, РФ, г. Тюмень, severrina_folk@mail.ru

Аннотация: В работе рассматривается пространственная картина мира поэзии Екатерины Таубер, русской поэтессы-эмигранта первой волны. В центре внимания находится та часть художественной картины мира, в которой отмечена принадлежность к России, ее пространству, культуре, традициям. Цель исследования – охарактеризовать, каким образом в поэтическом тексте фиксируется отношение лирической героини Таубер к родному пространству. На историческом фоне восприятие России через пространственно-временной мир прошлого вписывается в общее ощущение родины, свойственное молодым литераторам-эмигрантам, покинувшим Россию в период Революции. С другой стороны, отличительной чертой поэзии Таубер является особое понимание русской души – фундамента, где зиждется «былая Россия», сохранение которой воспринимается лирической героиней как творческая и духовная миссия.
Ключевые слова: русский мир, художественная картина мира, эмигрантская поэзия, русское зарубежье, художественное пространство, Екатерина Таубер

Generozova Serafima Andreyevna
graduate student of Russian and Foregian literature department, Tyumen State University, Russia, Tyumen

Abstract: In the work we considered the spatial picture of the world in Ekaterina Tauber’s poetry, the Russian emigrant poet of the first wave. In the spotlight is the part of the artistic picture of the world, where marked an affiliation to Russia, to its space, culture and traditions. The purpose of this study is to understand how is in the poetic text fixed the relation of the Tauber’s lyric heroine to the space of her homeland. On a historical background the perception of Russia through the spatial-temporal world of the past fits into the overall sense of the homeland that is characteristic of young writers-emigrants who left Russia during the Revolution. On the other hand, the distinctive feature of Tauber's poetry is to understanding the Russian soul like a foundation of «The old Russia» by the special way. Tauber’s lyric heroine perceives the preservation of the Russian soul as the artistic and spiritual mission.
Keywords: Russian world, artistic picture of the world, emigrants poetry, Russian aboard, the art space, Ekaterina Tauber

Екатерина Таубер является частью такого масштабного явления в истории русской культуры как эмиграция первой волны (с 1928 – по 1940 гг.). В отличие от писателей, чья творческая карьера сложилась еще в России, свой литературный путь Екатерина Таубер прокладывала на чужбине, что отразилось на характере ее творчества. «В поэзии Екатерины Таубер – темы внутренней жизни души, близости к природе в Провансе, а также смерти, которая звучит не отчаянием, а просветленностью и отрешением», – пишет французский филолог, исследователь творчества Таубер, Рене Герра [2]. Кроме того, сквозным мотивом через всю поэзию Таубер проходит любовь к Родине. Образы родного пространства «маркированы» лирической героиней и представляют собой один из наиболее значимых фрагментов художественной картины мира в творчестве поэтессы.

Учитывая некоторые особенности биографии Екатерины Таубер (в первую очередь, ее переезд за границу), а также историко-культурные изменения (Революция, Гражданская война в России), на фоне которых формировалась творческая индивидуальность поэтессы, можно понять, что все родное, привычное и знакомое, что было связано с Россией, осталось в прошлом, на обломках которого теперь строился новый, но чужой мир. Поэтому лирическая героиня Таубер чувствует родственную связь именно с миром «былой России», наполняет его «родными» бытовыми картинками и теплыми воспоминаниями из детства. Так, в пространственной картине мира вырисовывается устойчивый образ родного дома («Мхом поросшие ступени...», «Взошла по лестнице знакомой...», «Жизнь требует жизни...», «И радостно, и так боязно...», «Наш маленький домик...», «Там была одна тропинка...», «Наш дом» и др.).

В стихотворении  «Мхом поросшие ступени...» изображение старого дома олицетворяет картину прежней размеренной жизни, которая была наполнена трудом и согрета молитвой:

Мхом поросшие ступени,

Старый, старый дом.

Легкой яблони весенней

Розовый излом.

Крест над домом потемневший,

Наклоненный крест, —

Страж старинный, жизнь согревший

Этих тихих мест.

Люди бедные, простые

Годы жили тут,

Пели песни в дни святые,

Знали только труд.

В этом мире все идет своим чередом, каждый член этого пространства занимает  особое место, у каждого – своя доля.

Смуглый мальчик босоногий,

Чахлый огород

И коза, — вот круг убогий,

Женский круг забот.

У мужчин иная доля:

Сети и баркас.

Волн морских простор и воля,

Ветров чудный глас.

Несмотря на то, что этот мир не изобилует благами и подвержен «горестям и бедам», жизнь здесь наполнена смыслом и неподвластна хаосу:

И над всеми в дни глухие

Горестей и бед

Синий твой покров, Мария,

Незакатный свет  [1, с. 215].

Внутреннее пространство дома замкнуто и потому недоступно влиянию «страшного мира», который царит «за дверью». Окно, оконная рама, порог, дверь – наиболее характерные символы границ этого пространства.

Скрипящие рамы, бездомного ветра добыча,

Под резким порывом заходят опять ходуном.

И вечером долгим, склонясь над стаканом глинтвейна,

О странствиях дальних польется неспешный рассказ,

У рамы оконной, за легкой гардиной кисейной

От бурь неизбывных еще охраняющей нас  [1, с. 210].

Замкнутый мир дома, который чаще всего воплощается в образе комнаты, обязательно освещен («...дома, где в комнатах свет»). При этом свет не попадает в комнаты «извне», но сам дом является источником света («наш маленький домик <...> блаженным сияет окном»). Это комфортное знакомое пространство, где лирическая героиня ощущает себя в безопасности:

Жизнь требует жизни, волнений, хлопот,

То радости слезной, то скорби сухой.

От будничных сердце устало забот

И хочет, как птица, уснуть под стрехой

Родимого дома, где в комнатах свет,

От ламп керосиновых тени в углах,

Где муж и отец собрались на совет

Помочь, как и прежде, шагнуть через страх [1, с. 272].

Дом в поэзии Таубер становится символом прошлого, в котором осталось не только детство – весь казавшийся прочным мир старой России с ее вековыми традициями и жизненным укладом разворачивается вокруг образа дома:

Ложатся спокойные важные тени.

Тропинка. Затерянный след.

На каменных, треснувших, древних ступенях

Вечерний торжественный свет.

Кто жил в этом доме? Распахивал ставни?

Ждал из лесу стадо назад?

Как нежно звенели копытца о камни,

Летел колокольчиков град.

Веками все крепко и прочно стояло

И прадед для правнуков строил дома

И тешился мыслью: начнется сначала —

Любовь. Примиренность. Зима  [1, с. 243].

То есть с образом дома связаны не только воспоминания детства – он является хранилищем памяти и олицетворяет ушедший, былой мир. Поэтому, несмотря на то что лирической героине «больно, что этого больше не стало,/ Что скоро придут этот дом сломать…» [1, с. 243], она знает, как сохранить родное пространство нетронутым:

И радостно и так боязно

Быть снова с детством заодно.

Оно стучится неотвязно

Глубокой старости в окно.

И вот теперь еще милее

В обличьи праздничном своем,

Как будто там, в конце аллеи,

Ждет старый деревянный дом

В семнадцатом уже сожженный…

Но памяти моей не сжечь.

Она упряма, непреклонна

И не тростник она, а меч.

И будет, как тогда бывало

И я приду благодарить

За все, чем встарь пренебрегала,

Чтобы начать скорее жить [1, с. 158].

Образ разрушенного дома связывает личную драму лирической героини с историей ее Родины и становится «незабвенной могилой», видение которой «преследует» поэтессу уже в ранний период творчества:

Взошла по лѣстницѣ знакомой

Взглянуть на запертую дверь,

И прежней вспыхнуло истомой

Казалось — мертвое, — теперь.

<…>

И это было, было, было…

И снова снится каждый разъ,

Какъ незабвенная могила,

Какъ въ дѣтствѣ слышанный разсказъ.

Какъ будто тамъ — въ проходѣ длинномъ

Все тѣ же дремлютъ вечера,

Все такъ же стѣны смотрятъ чинно

И было это все вчера [1, с. 158].

Не только образы дома и комнаты характеризуют пространство русского мира у Таубер. Лирическая героиня, вокруг которой организуется художественный мир стихотворения, не просто видит образы, но чувствует и осязает пространство своей родины. И это пространство наполнено запахами «травы, костра и деревни». Запах тесно связан с памятью, поэтому лирическая героиня «открывает пошире окно», чтобы вдохнуть «память утерянных дней»:

Здесь травы сухие сжигают зарею,

Восходит прозрачный дымок.

Окно моей спальни пошире открою, —

Большое окно на восток.

И запах травы, и костра, и деревни,

Как память утерянных дней,

Где столько любви и печали, и терний,

И нежности мудрой твоей [1, с. 144].

Помимо запахов, «проводниками» в родное пространство являются и другие проявления окружающего мира:

Растет чабрец в расщелинах кремнистых

И пахнет остро полднем и жарой.

И прошлое разорванным монистом,

Как бусы светится сегодня предо мной.

Ведь я любила ветер раскаленный

И ключевой воды прохладу в летний зной,

И выжженных холмов смуглеющие склоны,

И этот юг пьянящий и родной [1, с. 260].

Таким образом, русское пространство ощущается лирической героиней всеми органами чувств (через конкретные зрительные образы, звуки, запахи, прикосновения). Русский мир как «мир в пространстве» [4, с. 28] для Таубер не является пустым или хаотично наполненным (что присуще творчеству других поэтов-эмигрантов). Наоборот, это упорядоченный, полноценно осязаемый мир, в котором лирическая героиня ощущает себя комфортно. Заполненность пространства многое говорит о том, как оно воспринимается лирическим субъектом. «Свое», родное пространство уже «опознано» лирической героиней – здесь знаком каждый угол, каждый камень и даже панорамное изображение этого пространства (например, через пейзаж) не вызывает тревоги. Лирическая героиня распознает его цвет, запах, шум и другие «опознавательные знаки». В стихотворениях, где присутствует образ родного дома, обязательно добавляются его отличительные черты – это старый дом, дом деда, в этом доме живут люди, и дом хранит память о традициях этих людей. Пейзаж, в центре которого находится дом, также знаком лирической героине – она помнит тропинку, ведущую к дому, знает, какие деревья растут рядом и какого цвета небо в разное время суток. С другой стороны, образ опустошенного пространства, исчезновение его привычных деталей поселяет в человеке тревогу, как и противоположный процесс «переполнения», «загромождения избыточными объектами, приводящий к тесноте и обуженности, мешающей и ориентации в пространстве и движению в нем» [5, с. 251]. В поэзии Таубер изображение опустошенного пространства связано, скорее, с ощущением утраты «родственных связей» с Россией и становится символом приближающейся или свершившейся катастрофы:

В эти октябрьские, рыжие дни

В поле холодное выйдем одни.

В поле холодное, словно тогда —

В те ненавистные сердцу года.

Снова за кладбищем стынет закат —

Красный, раскинутый по небу плат

<…> [1, с. 180].

Предпоследний сборник Екатерины Таубер носит название «Нездешний дом» (1973 г.) В этой книге стихов лирическая героиня пытается восполнить тоску по Родине именно обращением к литературному творчеству. Мир русской литературы, как и сам русский язык, становится главным хранителем памяти о родном пространстве:

Вечной памятью — только имя,

(Как просторов родных печать)

Да глаза голубые <…> [1, с. 245].

Пространство чужого языка делает лирического субъекта незащищенным, уязвимым. Это мир, где «над нерусскими словами/ кружится случайный снег» [1, с. 180]. Слова, утрачивая свое привычное значение, превращают «знакомое» в «чужое» и враждебное:

Я отвыкла совсем от стихов,

Отвыкают от дома родного,

Забывают значение слов,

Что от стужи служили покровом;

Равнодушно обходят друзей

И бросают венчальные кольца,

И отраву зовет ротозей

Родниковой водою колодца.

В этом стихотворении лирическая героиня находит свое спасение в возвращении к литературному творчеству – то есть в возвращении к родному языку:

А потом, ненароком, в столе

Вдруг наткнешься на рифмы и строчки

И на старом, забытом стволе

Пробиваются новые почки [1, с. 123].

В другом стихотворении Таубер («Былое – вырубленный сад...») родной мир также воспринимается через языковое пространство:

<…>

Возьмешь знакомую тетрадь —

Чьи здесь пометки, восклицанья?

Каких пришельцев карандаш

По милой проходил странице?

Вот этот завиток «не наш» —

Вовек с ним сердцу не сродниться.

Кроме того, здесь подчеркивается ценность «нетронутого» родного слова за пределами своего языкового пространства. Такое бережное отношение к языку характерно всей творческой манере Таубер, которую можно определить как «продолжение классической традиции русского стиха» [3, с. 123]. Таубер не экспериментирует, но сохраняет «нетронутое» русское слово, потому что в нем живет «былая Россия»:

Когда же всё-таки найдешь

Черту нетронутую, слово —

С какой к ним жаждой припадешь,

Вернуться к прежнему готова [1, с. 91].

Именно такое родное слово помогает лирической героине в неродном пространстве воссоздать свой «нездешний дом», в котором уютно:

Мы идем с тобой через весь Париж.

То стихи прочтешь, то опять молчишь.

В этот тихий час, предрассветный час,

Жизни жесткий перст не коснется нас.

Сколько лет прошло между этих стен;

Отшумел давно ветер перемен, —

Стало песней всё, песней и стихом —

Мы воздвигли здесь наш нездешний дом [1, с. 148].

Итак, символом ушедшего мира становится образ дома, где все находится на своих местах и «каждый угол как родной». Дом является и центром русского пространства, в котором лирическая героиня знает «каждый камень», и оплотом спасения, который противостоит хаосу, благодаря своей замкнутости. Здесь лирическая героиня чувствует себя в безопасности и сюда возвращается ее память «во дни невзгод». Лирический субъект в поэзии Таубер ощущает свое единение с русским миром через пространство русской литературы и родного языка. Ощущение родного языка становится и вдохновением, и темой для творчества, и спасительным примирением душевного разлада, который неизменно преследует творческую интеллигенцию, покинувшую Россию в процессе формирования своего поэтического «я».

1. Антанасиевич И., Герра Р. Екатерина Леонидовна Таубер: Собрание сочинений, (в рукописи). Белград: Общество сохранения наследия русской эмиграции, 2017.
2. Герра Р. «Дичок для заморских стран» Е. Таубер// Новый журнал. 2010. № 259. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nj/2010/259/ge14.html (Дата обращения: 07.02.2019)
3. Герра Р. «Екатерина Таубер – поэт, прозаик, литературный критик// Русский мир. 2016. №10. С. 122-132.
4. Панова Л.Г. ««Мир», «пространство», «время» в поэзии Осипа Мандельштама». М.: Языки современной поэзии, 2003. 808с.
5. Топоров В. Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М.: Наука, 1983. С. 227–284.