Русская литература | Филологический аспект №4 (36) Апрель, 2018

УДК 811.161.1-112

Дата публикации 30.04.2018

О дуальности хронотопа лирики П.А. Вяземского: секулярное и сакрально-религиозное время

Бородина Екатерина Юрьевна
аспирант кафедры русского языка, Тверской государственный университет, РФ, г. Тверь, amsterdam6989@mail.ru

Аннотация: В статье рассматривается двойственный характер хронотопической составляющей «поэтической философии» П.А. Вяземского; двойственность лирического хронотопа Вяземского интерпретируется автором статьи как отображение двойственности его миросозерцания: с одной стороны, секулярно-светского, с другой стороны, сакрально-религиозного (православного). Секулярное время науки, мирской культуры и обыденного сознания поддается измерению и исчислению – в годах, веках, исторических эпохах и т. п., оказывается привязанным к пространствам земного бытия. Сакральное время в рамках христианского миросозерцания – это неделимая вечность, которая поглощает пространства истории и частной человеческой жизни. Пессимистическая оценка П.А. Вяземским достижений европейской цивилизации питается христианским ощущением тленности всего временного, ничтожности усилий человеческого ума пред непостижимостью Творца.
Ключевые слова: П.А. Вяземский, лирика, хронотоп, полифония, церковнославянизмы, православное миросозерцание

About the duality of chronotop of P.A. Vyazemsky’s lyrics: secular and sacred-religious time

Borodina Ekaterina Yurevna
graduate student of the Russian language department, Tver State University, Russian Federation, Tver

Abstract: The article considers the dual nature of the chronotopic component of the "poetic philosophy" of P.A. Vyazemsky; the duality of Vyazemsky's lyrical chronotope is interpreted by the author of the article as a reflection of the duality of his world view: on the one hand, secular-secular, on the other, sacral-religious (Orthodox). The secular time of science, secular culture and everyday consciousness is measurable and calculable - in years, centuries, historical epochs, etc., it turns out to be tied to the spaces of earthly existence. The sacred time within the Christian worldview is an indivisible eternity that absorbs the spaces of history and private human life. Pessimistic assessment of P.A. Vyazemsky achievements of European civilization is nourished by the Christian sense of the perishability of all the temporary, insignificant efforts of the human mind to the incomprehensibility of the Creator.
Keywords: P.A. Vyazemsky, lyric poetry, chronotop, polyphony, Church Slavicisms, Orthodox world outlook

В практике филологических исследований термин хронотоп вслед за М.М. Бахтиным используется в устоявшемся значении «пространственно-временнáя организация художественного целого» («Хронотоп мы понимаем как формально-содержательную категорию… <…> В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем» [3, с. 235]).

В данной работе понятие и термин хронотоп используются  в специфических целях и смыслах, которые в силу некоторого расхождения с устоявшейся традицией (но в логике ее развития) нуждаются в пояснениях.

Понятие «хронотоп» используется нами как инструмент исследования особенностей преимущественно временнóй организации глубинных лингвоментальных смыслов не отдельного стихотворения, составляющего (относительно) целостный художественный мир, но как инструмент осмысления противоречий лирики Вяземского в целом. Правомерность такого подхода обусловливается спецификой нашей конечной задачи, сводящейся к выявлению особенностей временнóй организации глубинных семантических структур не отдельного произведения, но «поэтической философии» Вяземского в ее основах, складывающихся как синтез секулярных и сакрально-религиозных мотивов и представлений. Следовательно, в центре внимания оказываются не отдельные произведения или их совокупности (авторские или «рассыпанные» циклов, устойчивые мотивы и т. п.), но глубинная, явно не сформулированная «поэтическая философия», художественное миросозерцание.

Исходное положение («гипотеза») данного исследования состоит в том, что лирика Вяземского в художественно-мировоззренческом отношении носит двойственный характер, как и его миросозерцание в целом: с одной стороны, секулярно-светский, с другой стороны, сакрально-религиозный, православный; эта двойственность проявляется на всех уровнях организации лирических текстов: от глубинного уровня «поэтической философии» – через частные мотивные и лингвоментальные структуры – до уровня лексической семантики, в пересечениях языкового (узуального) и речевого (контекстуального, индивидуального).

Авторское «я», предстающее как лирический герой / герои, двоится, причем, в отличие от, например, творчества В.С. Высоцкого [7], различные стороны лирического «я» Вяземского – это именно отображения, проекции авторского «я», а не «маски», выводящие лирику на балладную грань эпики.

«Полифонизм художественного сознания», если адресоваться к теории «полифонического романа», развитой М.М. Бахтиным применительно к творчеству Ф.М. Достоевского (полифонизм, по М.М. Бахтину, это «множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний… <…> множественность равноправных сознаний с их мирами…» [2, с. 12]), в случае лирики Вяземского не связан с расщеплением «концепции целого» («личностно ориентированной художественной философии» [5, с. 48]) на отдельных персонажей, – «полифонизм» оказывается органичным свойством целостного лирического «я» автора.

Секулярно-сакральному «полифонизму Я» (точнее было бы сказать: «двухголосию») соответствует и многообразие (двуплановость) глубинного хронотопа. Разумеется, если ставить вопрос о глубинной ментально-темпоральной организации лирики Вяземского в целом, о своеобразной «поэтической философии времени», то речь может идти лишь о самом общем способе «восприятии / переживания времени», без детализирующей привязки к конкретным историческим периодам, биографическим событиям, датам и т. п.

Существо различия секулярного и сакрального восприятия / переживания времени явствует из специфики церковнославяно-русской полисемии лексем с временным значением, то есть таких лексем / словоупотреблений, которые, в диахроническом отношении будучи славянизмами, в синхронии выступают, с одной стороны, как носители сугубо секулярной (мирской, «светской») семантики, как элементы секулярной формы национального языка, с другой стороны, как носители сакрально-религиозной (христианской, православной) семантики, как элементы сакрально-религиозной (церковнославянской) формы национального языка.

Разумеется, каких-либо строгих, резко разграничительных границ между этими формами национального языка и соотносительными с ними типами сознания нет и быть не может, – в языковой и речевой реальности мы чаще всего имеем дело с «переходными случаями»; но наличие смешений и «взаимопереливов» мирского (секулярного) и сакрально-религиозного в миросозерцании человека и в семантике языковых / речевых единиц не означает, что вовсе нет «крайних случав» или относительно четко очерченных специфических зон.

Ключевой славянизм с временным значением, полисемичный в рамках церковнославяно-русского (сакрально-секулярного) взаимодействия, – это русское существительное век и церк.-слав. вѣкъ (церк.-слав. написание – с буквой «ять», что мы, разумеется, имеем в виду, однако по причинам технического характера в дальнейшем изложении специально графически не подчеркиваем).

В секулярном словоупотреблении, находящем последовательное отображение в толковых словарях кодифицированного литературного языка, век – это прежде всего определенная мера времени и, соответственно, фрагмент (период) истории / жизни, фиксируемый этой мерой, ср.: «Век1. Промежуток времени в сто лет; столетие. Двадцатый век. <…> 2. чего или с опр. Исторический период времени, характеризующийся чем-л. Каменный век. <…> 3. Жизнь, период существования кого-, чего-л. Прожить вой век. <…> 4. Разг. Очень долгое время. Не видеть кого-л. целый век» [12, с. 116]. Производные значения основываются на метонимической связи с исходным: «(четко очерченный) период времени > характерные приметы этого периода», «(четко очерченный) период времени > некто / нечто, жившее / существовавшее в этот период».

В церковнославянской семантике существительного век компонент ‘мера’ не представлен, век ассоциируется либо с ограниченностью жизни / существования какими-либо строго не обозначенными пределами и в этом случае синонимизируется с миром (мiром) в значении «все люди, весь свет, род человеческий» [9, т. 2, с. 330] , либо – в составе словосочетаний век будущий, век грядущий – с вечностью как отсутствием каких-либо временных пределов бытия, ср.: «Век… = время жизни <…> древнее время, весьма продолжительное время, вечность, мир видимый, вселенная <…> люди, живущие в известное время, или в известном веке, поколение <…> мир, или развращенные люди, и самое развращение, господствующее в мире, развратные правила, обычаи и пр. <…> всё время настоящей земной жизни, продолжение мира…» [10, с. 113–114]; «Век иногда берется за мир сей. <…> За все видимые и невидимые твари. <…> за настоящее житие» [1, т. 1, с. 200]. Метонимически производное значение «период времени > некто / нечто, жившее / существовавшее в этот период» лишено дополнительной семы ‘четко очерченный (период времени)’, другие метонимические производные несут аксиологически-пейоративную сакрально-религиозную семантику, связанную с представлением о грехе как непременном атрибуте мира (мiра), погруженного во время.

Иными словами, век сей – это мир (мiр), погруженный в (исчисляемое) время, в сакрально-религиозном прочтении – мир падший, греховный.

Думается, приведенные семасиологические материалы без дальнейших развернутых пояснений дают представление о существе различия между секулярным и сакрально-религиозным восприятием времени: с одной стороны, время – явление текучее и измеряемое («секулярное» время), с другой стороны, «сакрально-религиозное» время – это мир (мiр), как бы «застывший в сиюминутном», то есть «тварное» время – это одновременно, метонимически – и люди, погрязнувшие в тварном, погруженные в земное, ограниченное в пространстве и времени, и не ведающие о мире горнем, не взыскующие горнего. В этом прочтении век (= время и падший во времени мир) оказывается оппозитом вечности: от церк.-слав. вечный «безначальный и бесконечный <…> твердый, непоколебимый» [10, с. 117].

Т.И. Вендина в книге с «говорящим» названием «Средневековый человек в зеркале старославянского языка» показывает, что указанное дуальное восприятие времени было характерно для «средневекового человека», ср.: «Время в сознании средневекового человека представляло дуальную категорию, поскольку в старославянском языке отчетливо прослеживается семантическое противопоставление понятий “век” и “время”. Век в языковом сознании средневекового человека соотносился с вечностью, существующей постоянно, не имеющей своего начала и конца, а следовательно, с Богом <…> творцом и вседержителем мира… <…> Время же мыслилось как нечто преходящее, изменчивое, непостоянное… <…> Поэтому время (но не век) могло оцениваться в аксиологических категориях хорошего и плохого и могло быть эмоционально-ценностно насыщенным… <…> Таким образом, в самих понятиях вечного и временного реализовывалось противопоставление божественного и земного» [4, с. 200–201].

Безусловно соглашаясь с приведенной характеристикой исследователя, мы считаем необходимым подчеркнуть: такого рода дуальность восприятия времени характерна не только для «средневекового человека», но для любого истинно верующего христианина, который, живя здесь-и-сейчас, в «измеряемом» времени, какой-то частью своего существа, а именно – религиозной составляющей своего сознания и своей личности оказывается прикосновенным и жизни-в-вечности, где времени в привычном нам смысле слова нет.

В лирике Вяземского: когда сущ. век используется в секулярном значении «исторический период времени, характеризующийся чем-л.», то оказывается в аксиологической рамке «хорошее – плохое» (в лингвоаксиологической проекции – это «мелиоративное – пейоративное»), и хронотопически различные «человеко-время-пространственные» составляющие различных веков («своего собственного» XIX века и предшествующих времён) поэт освещает именно под аксиологическим углом.

Аксиологически-мелиоративная окраска словоупотреблений сущ. век характерна для тех контекстов Вяземского, где это существительное используется в значении «славное прошлое / настоящее, оказавшееся сопричастным вечности».

Это деятели культуры, их творения, заслуживающие долговременной памяти книги: «В хранилище веков, в святыне их наследства, / Творцов приветствую, любимых мной из детства, / Путеводителей, наставников, друзей. / Их пламень воспалил рассвет души моей… <…> Гораций, всех веков по духу современник, / Поэт всех возрастов, всех наций / соплеменник, / Которому всегда довольны, в смех и в грусть, / И учатся еще, уж зная наизусть» (курсив мой; далее, за исключением специально оговариваемых случаев, курсив в поэтических цитатах мой. – Е. Б.) [8, с. 187] (1820-е, «Библиотека»);

В «Петербурге» 1818 года – классической «гражданской оде», – это российские императоры, обозначившие своими именами целые исторические эпохи в жизни России: «Державный дух Петра и ум Екатерины / Труд медленных веков свершили в век единый. <…> Здесь друг Шувалова воспел Елисавету, / И, юных русских муз блистательный рассвет, / Его счастливее – как русский и поэт – / Екатеринин век Державин предал свету. <…> Блестящий век! И ты познал закат условный! / И твоего певца уста уже безмолвны! / Но нам ли с завистью кидать ревнивый взгляд / На прошлые лета и славных действий ряд? / Наш век есть славы век, наш царь – любовь вселенной! / Земля узрела в нем небес залог священный, / Залог благих надежд, залог святых наград!» [Там же, с. 119–120].

Аксиологически-пейоративная окраска словоупотреблений сущ. век характерна для тех контекстов Вяземского, где это существительное используется в значении «наши дни», которые воспринимаются им резко критически, в акцентированном ценностном контрасте с веками прошлого.

Едва ли не главное обвинение Вяземского «нынешнему веку» (кстати, особенно актуальное уже для нашего века, XXI-го) – размывание человеческого «я», подчинение его тоталитарному «мы»: «Нет, я глядит в изданье новом / Анахронизмом словаря. / Держася круговой поруки, / Среди житейской кутерьмы, / Забав, досад, вражды и скуки / Взаимно вкладчиками мы. / Мы, выжив я из человека, / Есть слово нынешнего века; / Всё мы да мы…» (курсив П.А. Вяземского. – Е. Б.) [Там же, с. 199] (1826, «Коляска (Вместо предисловия)»).

Блестящая, по существо пророческая критика либерализма как идеологической практики тоталитарного толка – либерализма, становившегося едва ли знаменем «просвещенной» образованной части общества в XIX веке и ведущего к европейский мир к катастрофе уже в наши дни, – в стихотворении, датированным 16 мая  1860 года: «Послушать: век наш – век свободы, / А в сущность глубже загляни – / Свободных мыслей коноводы / Восточным деспотам сродни. / У них два веса, два мерила, / Двоякий взгляд, двоякий суд: / Себе дается власть и сила, / Своих наверх, других под спуд» [Там же, с. 360–361] («Послушать: век наш – век свободы…»).

Проницательно-пессимистична оценка Вяземским в стихотворении с двойной датировкой («Сентябрь 1841, 1848») технических достижений «нашего века» как предмета особой гордости, поскольку, по контрасту с достижениями цивилизации, человек по-прежнему «слаб и ограничен»: «Наш век нас освещает газом / Так, что и в солнце нужды нет: / Парами нас развозит разом / Из края в край чрез целый свет. // А телеграф, всемирный сплетник / И лжи и правды проводник, / Советник, чаще злой наветник, / Дал новый склад нам и язык. // Смышлен, хитер ты, век. <…> И перестали ль в век наш новый, / Хотя и он довольно стар,/ Друг другу люди строить ковы, / Чтобы верней нанесть удар? <…> Как ты молвой ни возвеличен, / Блестящий и крылатый век! / Всё так же слаб и ограничен / Тобой вскормленный человек» [Там же, с. 284–285] («Наш век нас освещает газом…»).

Пессимистическая оценка Вяземским «достижений» европейской цивилизации его времени, его века, отчетливо перекликается с мудро-печальными строками библейского Экклезиаста: «Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – всё суета! <…> Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа! <…> И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!» (Еккл 1: 2, 14; 2: 11). Позиция лирического героя, предельно близкого здесь личностно-конкретному «биографическому» Вяземскому, в этом случае оказывается, по выражению В.А. Миловидова, позицией «полностью объективированной субъективности», а самó лирическое сознание, в хронотопической проекции, – «…условно говоря, – сознание Бога. Бог же – “предвечен”, то есть существует “до времени”, “вне времени”. И, соответственно, “вне пространства”» [11, с. 81–82].

Подводя итоги, отметим, что рассмотренная дуальность хронотопа в рамках «поэтической философии» П.А. Вяземского хорошо соотносится с антиномичной дуальностью русского менталитета – его типологической чертой, обусловленной историко-культурной ролью России как «места встречи» Востока и Запада, противоречивым соединением европейского рационализма и мистических аспектов восточного христианства [6, с. 155]. В лирике Вяземского секулярные и сакрально-религиозные хронотопические мотивы органически сочетаются: время отображается то как текучее и измеряемое, то как растворяющееся в вечности. В аксиологическом отношении фиксируется тенденция к оценке текучего и преходящего как тяготеющего к «негативу» аксиологической рамки «хорошее – плохое», что осуществляется Вяземским с открыто не декларируемых позиций христианского сознания, в рамках которого Вечность как абсолютная ценность неотделима от божественного абсолютного Блага, перед которым все достижения тварного мира меркнут.


Список литературы

1. Алексеев П. Церковный словарь, или истолкование Славенских, такоже маловразумительных древних и иноязычных речений, положенных без перевода в Священном Писании, и содержащихся в других церковных и духовных книгах…: В 5 т. – СПб.: Тип. И. Глазунова, 1817–1819.
2. Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского // Бахтин М.М. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2. – М.: Рус. словари, 2000. – С. 6–175.
3. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. – М.: Худож. лит., 1975. – С. 234–407.
4. Вендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка. – М.: Индрик, 2002. – 336 с.
5. Волков В. В. Основы филологии. Антропоцентризм, языковая личность и прагмастилистика текста : курс лекций. – Тверь, 2013. – 147 с.
6. Волков В. В., Волкова Н. В. «Ренессанс русской литературы»: национальный менталитет и литература духовного реализма в преподавании русской словесности // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Филология. – 2017. – № 3. – С. 147–157.
7. Волкова Н.В. Авторское «я» и «маски» в поэзии В.С. Высоцкого: автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 / Н.В. Волкова; Тверской гос. ун-т. – Тверь, 2006. – 19 с.
8. Вяземский П. А. Стихотворения. – Л.: Сов. писатель, 1986. – 544 с.
9. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. – М.: Рус. яз., 1999.
10. Дьяченко Г. Полный церковно-славянский словарь. – М.: Изд. отдел Моск. патриархата, 1993. – 1120 с.
11. Миловидов В.А. Семиотика литературно-художественного дискурса: монография. – М.: Буки Веди, 2016. – 172 с.
12. Новейший большой толковый словарь русского языка / Гл. ред. С.А. Кузнецов. – СПб.: Норинт; М.: РИПОЛ классик, 2008. – 1536 с.

Расскажите о нас своим друзьям: