Теория языка | Филологический аспект Методика преподавания языка и литературы №3 (3) Сентябрь 2019

Лингвистические и интерпретационные аспекты сговора в американской судебной практике

Рудченко Татьяна Львовна
канд. соц.наук, доцент кафедры иностранных языков, ФГБОУ ВО «Саратовская государственная юридическая академия», РФ, г. Саратов, rudchenko27@yandex.ru
Александрова Татьяна Анатольевна
канд. филол. наук, доцент кафедры иностранных языков, ФГБОУ ВО «Саратовская государственная юридическая академия», РФ, г. Саратов, talexandrova503@yandex.ru

Аннотация: В статье рассматривается преступление, соотносимое в американской судебной практике с термином conspiracy (сговор) сквозь призму теории речевых актов. Авторы рассматривают применение теории речевых актов как в уголовном праве, так и в определенных областях гражданского права. Так как наличие сговора, как правило, подтверждается только косвенными уликами, для получения более веских улик часто используются записи разговоров. Рассматривается целый ряд проблем доказывания, например, качество записи, провокации, толкование сленговых и кодированных выражений.
Ключевые слова: речевой акт, перформативность, сговор, преступление, языковые преступления, перлокутивный эффект, языковые манипуляции.

Rudchenko Tatiana Lvovna
Cand.soc., assistant professor of Foreign languages department, Saratov State Academy of Law, Russia, Saratov
Alexandrova Tatiana Anatolyevna
Cand. sci., assistant professor of Foreign languages department, Saratov State Academy of Law, Russia, Saratov

Abstract: The article deals with the crime related with the concept “conspiracy” in American judicial practice. The theory of speech acts is considered in criminal and civil law. As the burden of proving the existence of a conspiracy is usually based on circumstantial evidence, phone records are often required to prosecute. Difficulties in proving the constituent elements of the crime in court are considered.
Keywords: indirect speech acts, perfomativity, conspiracy, crime, language crime, language manipulation

В состав большинства преступлений входит само деяние (действие или бездействие), в англоязычной традиции называемое actus reus, а также вина, мотив, цель и эмоции преступника mens rea. Многие преступления предполагают физическое насилие, например, нападение, нанесение побоев, изнасилование и убийство. Однако часто бывает так, что достаточно просто высказывания, устного или письменного. Мы рассмотрим этот вопрос на примере сговора (conspiracy). Основная часть материалов – это практика американских судов, однако схожие принципы наблюдаются в большинстве стран мира.

Все языковые преступления связаны с запрещенными законом речевыми актами. То есть в этом случае человеческая речь используется для совершения определенных действий. Две наиболее известные «классические» классификации речевых актов принадлежат Дж. Остину и Дж. Серлю. Они оба выделяют по пять общих классов речевых актов, однако описываемые ими типы речевых актов частично совпадают в обеих предложенных классификациях. Все основные категории различаются своей коммуникативной значимостью.

Классификация Дж. Остина выглядит следующим образом:

1) вердикты, или судейские акты, содержащие суждение о чем-либо (я считаю, полагаю и т.п.);

2) акты побуждения (я приказываю, советую, прошу);

3) акты обязательства (я обещаю, клянусь и т.п.);

4) формулы социального этикета, обычно выражение реакции на поведение других людей (я поздравляю, прошу извинения, выражаю сочувствие, и т.п.);

5) интродукции, эксплицирующие функцию реплики в коммуникации (я отвечаю, возражаю, соглашаюсь и т.п.) [1, с.22].

Для наших целей достаточно выделить тот факт, что, помимо коммутативной функции, высказываниям присущ элемент действия, которое может быть как разрешенным, так и запрещенным. Теория речевых актов применима не только к уголовному праву, но и к определенным областям гражданского права, например, к договорам.

Речевые акты характеризуются иллокутивной силой, то есть определенным намерением адресанта. Это может быть обещание, вопрос, угроза, ложь, согласие и т.д. Не последнюю роль играет реакция слушающего на высказывание говорящего. То есть здесь речь идет о перлокутивном эффекте. [3, с.34].

Важно также обратить внимание на такое свойство некоторых высказываний, как перформативность [2, с.146]. Это те случаи, когда высказывание – уже само по себе действие. Например, отец говорит сыну: «У меня сегодня нет времени, но я обещаю починить твой велосипед завтра». Сказал «обещаю» – совершил действие, в данном случае пообещал. А вот глагол «починить» не перформативен. Он только описывает соответствующее действие. Большинство речевых актов, которые мы опишем ниже, перформативны, например, согласие совершить противоправное деяние или  просьба совершить его.

Часто люди совершают перформативные речевые акты, эксплицитно используя глаголы вроде «прошу», «приказываю» или «обещаю». Однако вполне возможно совершить перформативный речевой акт, не выражаясь настолько определенно. Имплицитно выраженный смысл – нередкий элемент языкового преступления. Можно угрожать человеку, говоря нечто, что испугает адресанта высказывания, хотя это понятно только ему.

Термин conspiracy предполагает, что два или более лиц договариваются совершить преступление. Конечно же, подобные соглашения редко выражаются явно, поэтому достаточно доказать, что они подразумевались, то есть нужны только косвенные улики.

Вероятно из-за того, что в подобных делах в основном фигурируют косвенные доказательства, во многих штатах США требуется, чтобы за сговором следовало некое физическое действие в осуществление этого сговора. Данное требование направлено на то, чтобы не оставалось сомнений в серьезности намерений заговорщиков, а также чтобы получить прямые доказательства наличия сговора [4].

Иногда в распоряжение следователей попадают лингвистические зацепки, которые помогают присяжным убедиться, что сговор имел или, наоборот, не имел места. Например, в одном деле использование участниками сговора личного местоимения мы, помогло доказать наличие преступного соглашения уйти от уплаты федеральных подоходных налогов при участии в аукционах. Согласно материалам дела, участники сговора продавали имущество друг другу, платя наличными, чтобы налоговые органы не узнали о сделках. Ключевое утверждение одного из участников было записано на пленку информатором и гласило следующее: "If we get caught by IRS, we'll be dead. We don't want any check writing between us"/ «Никаких бумажных чеков нам не надо. Налоговики поймают, и конец» [6]. Запись не только доказан факт согласованности действий, но и то, что они осознавали незаконность своей схемы.

Скрытые записи разговоров информаторами могут обеспечить убедительные доказательства сговора, однако часто возникают проблемы. Нередко качество записей не позволяет однозначно утверждать, что именно было сказано. Даже если слышно, что лицо соглашается на некое предложение, неясно, соглашается ли оно на участие в сговоре или на что-то более безобидное. Нередко информаторы с диктофонами сами провоцируют обсуждение нелегальных схем, толкая участников беседы на преступление.

Здесь следует упомянуть извечную проблему любой судебной системы – проблему того, насколько то или иное решение справедливо не только с юридической, но и с моральной точки зрения. Опытные люди мастерски выстраивают беседу, добиваясь нужной иллокутивной силы и перлокутивного эффекта (как для присяжных, так и для иных лиц). Американский лингвист Роджер Шай (Roger W. Shuy) выделяет три основных стратегии беседы, которые помогают работникам правоохранительных органов и информаторам «зацепить» человека и получить нужное судебное решение:

1) во время разговора создается стойкое ощущение, что подозреваемый стопроцентно преступник или являлся таковым в прошлом;

2) допросы строятся таким образом, что неопытный человек часто признается в том, чего даже не совершал. Самооговор, как выясняется, нередок и в США.

3) Во время судебного заседания прокурор строит вопросы таким образом, что создается ощущение, что подсудимый априори виновен во всем подряд [5, с.4].

Еще одна проблема состоит в том, что, опасаясь «прослушки», преступники часто используют уличный сленг и кодированные сообщения. Так, например,  to smoke употребляется подсудимыми  вместо to kill 'убить' -"Right then, I knew I had to smoke his ass."/ «Сейчас я должен выкурить его»[6];  smack, horse, jones, broun sugar - вместо heroin -"Max is the chief pusher of smack around here." / «Макс здесь главный продавец вкусов»[7].

Иногда судьи привлекают к участию в процессе специалистов, чтобы они объяснили присяжным значение жаргонных и кодированных выражений. В одном деле суд постановил, что следователь не был достаточно компетентен, чтобы верно истолковать слово speakers в контексте производства фенциклидина, но согласился с его интерпретацией слов yardstick и yards в контексте торговли наркотиками [4]. Конечно же, сленг и кодированный язык используются не только в преступных целях, и существует риск, что лицо может быть признано виновным только на основании лингвистических ассоциаций. К сожалению, достаточно часто, с точки зрения американских присяжных, если лицо разговаривает как торговец наркотиками, значит оно им и является.

На основании вышеизложенного можно сделать вывод, что помимо самого преступного соглашения сговор предполагает конкретное действие, направленное на его осуществление. Не последнюю роль играют записи разговоров участников сговора. Опытный агент или иной профессионал в области психологии и юриспруденции может направить беседу в нужное русло с целью достичь необходимого результата. Опасаясь прослушивания, преступники часто используют сленг и кодированный язык, что заставляет прибегать к тем или иным методам лингвистического анализа. Вопрос правомерности некоторых речевых действий работников правоохранительных органов и их агентов остается открытым.    

1. Абдул Б.К. Теория речевых актов в отношении к речевому поведению // Наука, образование, культура. Иваново: «Олимп», 2015. № 3 (3). С. 21-27.
2. Полякова А.А. Перформативное предложение как средство выражения речевой манипуляции \\ Научный форум: филология, искусствоведение и культурология. Сборник статей по материалам III международной заочной научно-практической конференции. Москва: изд-во «МЦНО», 2017. № 1 (3). С. 143-147.
3. Тырыгина В.А. Асимметрия перлокутивной попытки и перлокутивного последствия // Филологические науки в МГИМО. Москва: изд-во МГИМО, 2017. № 1 (9). С. 33-38.
4. Peter M. Tiersma, Lawrence M. Solan. The Language of Crime. URL: http://ssrn.com/abstract=2017652 (дата обращения: 04.06.2019).
5. Shuy R.W. Creating Language Crimes: How Law Enforcement Uses (and Misuses) Language. Oxford: Oxford University Press, 2005. 194 p.
6. United States v. Romer, 148 F.3d 359, 364 (4th Cir. 1998). URL: https://caselaw.findlaw.com/us-4th-circuit/1392196.html (дата обращения: 04.06.2019).
7. Urban Dictionary. URL: https://www.urbandictionary.com/ (дата обращения 01.10.2019)