Русская литература | Филологический аспект №9 (29) Сентябрь, 2017

Художественное отражение духовной жизни эскимосов в повести А. Мифтахутдинова «Наблюдатель»

Юрина Марина Анатольевна
Канд. филол. наук, доцент кафедры русской филологии и журналистики, Северо-Восточный гос. университет, РФ, г. Магадан,

Аннотация: В статье рассматриваются особенности художественного показа жизни эскимосского населения Чукотки в одной из повестей крупного прозаика Северо-Востока России А. В. Мифтахутдинова. Освещаются малоизвестные факты истории создания повести «Наблюдатель», анализируются особенности создания образа её главного героя, описания быта, культурных и духовных традиций северного народа. Делается вывод о нравственно-этическом и художественном значении повести.
Ключевые слова: Север, повесть, художественный тип, духовная культура палеоазиатов, образ, ретроспекция, фольклор

Jurina Marina Anatol'evna
Candidate of philological Sciences, associate Professor of Russian Philology and journalism, northeastern state University, Russia, Magadan,

Abstract: The article considers the peculiarities of artistic display of life of the population of Chukotka eskimo in one of the novels by major writer of the North-East of Russia A. W. Miftahutdinova. The author highlights little-known facts of the history of the creation of the story «the Observer», analyses the peculiarities of the creation of the of its main character, descriptions of everyday life, cultural and spiritual traditions of the Northern people. The conclusion is made about the moral and ethical and artistic significance of the story.
Keywords: North, story, art type, spiritual culture of Northern, image, spiritual traditions, retrospection, folklore

Творчество Альберта Мифтахутдинова (1937 – 1991)  явилось значительным вкладом в литературный процесс Северо-Востока России и отечественную культуру.  Произведения писателя не только убедительно свидетельствуют об истории  эпохи освоения и обустройства региона, но и достоверно отражают процесс взаимодействия, сближения  народов сурового края. Художественные поиски прозаика в разработке инонациональной тематики актуальны в аспекте сохранения культурного наследия северных народов, интересны и с научной точки зрения. Автор правдиво и ёмко показал мироощущение коренных жителей Северо-Востока. В его рассказах и повестях синтезируется и художественно интерпретируется опыт словесного творчества различных народов: от мифологии палеоазиатов до фольклора и литературы России. По словам Н. Шундика, «в рассказах и повестях А. Мифтахутдинова, без всякого сомнения, воссоздана вся Чукотка» [1, с. 2].

Постоянное изучение жизни аборигенов Севера, планомерное накопление научного и фактического материала послужили для  А. Мифтахутдинова фундаментом  широкого творческого отражения  темы Севера ещё в конце 60-х – начале 70-х годов.  Пути сближения исконных жителей края и европейских поселенцев, проблема зависимости человека от среды его обитания стали содержанием ряда рассказов писателя: «Треугольник», «Старая яранга», «Аттаукай – похититель женщин», «Чай в Ту Вигвамс» (1973), «Дни ожидания хорошей погоды», «Случай во льдах» (1974) и других. Показывая многообразные и самобытные характеры обитателей сурового края, подмечая нюансы их быта и традиций, рассказчик «выводит» правила гармоничного сосуществования северян: «Тут, на побережье, ещё столько раз придётся удивляться – только имей терпение, не будь гостем – живи той же жизнью, тем же хлебом насущным, что и люди этого края, хоть ты и приехал погостить ненадолго» [2, с. 170].

Эта мысль является своеобразным идейным стержнем повести А. Мифтахутдинова «Наблюдатель» – небольшого, но ёмкого по художественной концепции произведения. Основой замысла повести послужила поездка автора в феврале 1971 года в эскимосское село Сиреники, откуда он привёз интересный и богатый жизненный материал. Прежде всего художника заинтересовала личность эскимосского «наблюдателя», старого охотника  А. И. Рахтугье, который стал героем очерков А. Мифтахутдинова «Счастливого пути и возвращайтесь» («Магаданская правда». 1971. 7 мая), «Приглашение в страну Эскимосию» («Дальний Восток». 1972. № 10). Этот человек явился основным прототипом главного героя повести – старого эскимоса Вири: «Профессия у Вири – наблюдатель, – отмечает рассказчик. – Досталась она ему по наследству от отца. И тому в свою очередь перешла от отца – Вириного деда /…/ А если усомнишься в чём-нибудь, вот тебе бинокль… Он тоже перешёл по наследству, как и зоркость глаза…» [3, с. 37].

Повесть А. В. Мифтахутдинова «Наблюдатель» вошла в сборники «Аттаукай – похититель женщин» [4] и «Закон полярных путешествий» [ ]. В последней книге произведение отнесено к жанру рассказа. Однако с этим нельзя согласиться. В «Наблюдателе» многопланово обрисованы жизнь, обычаи, социальные отношения и связи эскимосского племени имтугмит. Автор также показывает сложные взаимоотношения «европейца» Андрея Маркина с семьёй наблюдателя Вири, сопоставляет и «сталкивает» разные жизненные устои, нравственные позиции. «Наблюдатель» – социально-психологическая повесть, в ней представлены основы существования древнего эскимосского рода, отражён внутренний мир человека Севера, поставлена проблема взаимовлияния русской и палеоазиатской культур.

Думается, что перед нами одно из самых зрелых произведений писателя. Его основное содержание заключается в поисках настоящей, глубоко нравственной личности. А. В. Мифтахутдинов показал тип человека, органично вписанного в среду его обитания, и потому, по мысли автора, иде­ального, гармоничного. Таким человеком видится писателю старый эскимос-охотник,  потомственный  «наблюдатель»  Вири.

Экспозиция произведения имеет ретроспективный характер, что помогает автору выделить в главном герое исконное, родовое начало: профес­сия Вири «досталась… ему по наследству от отца. И тому в свою очередь перешла от отца – Вириного деда. Кем работал прадед Вири – неизвестно, но тоже, говорят, был неплохим охотни­ком». «Зоркость глаза» старого эскимоса, «умение читать погоду, знать воду, ветер и облака» обусловлены особенностями его су­ществования в регионе, вековой привычкой жить в ладу со стихий­ными силами Севера, особым устройством организма коренного жи­теля, чутко улавливающего любые малозаметные проявления приро­ды. «Вот видит он – потемнела вода, ветер переменился, недвижные прежде льдины потянуло на север, птицы к берегу жмутся. Это зна­чит, идет южак». «Вири лучше радиосводки… Вири не ошиба­ется», – говорят о нем люди [с. 37 – 40].

Главный герой представлен в «Наблюдателе» естественной час­тицей окружающего мира. Его образ как бы дополняет и «старое, родовое» место наблюдения, огороженное «китовыми костями», где «камни – свидетели прошлого»; и «всё море до самого горизонта»; и «равнинный простор тундры»… Эскимос-наблюдатель удачно вписан и в среду его соплеменников охотников, являясь не только «стариком на берегу», но и «старшим в море», где «его байдара — главная» [с. 37 – 40]. Он умеет многое: и охотиться, и  собирать травы, и  сочинять песни для  эскимосских праздников. У него учатся не только земляки, но и приез­жие, в частности, Андрей Маркин. Старый охотник – носитель цен­ностей,  накопленных многовековым  опытом  эскимосского народа. В этом аспекте важно, что писатель выбрал для своего героя имя, не только довольно распространённое среди эскимосов, но и в некотором роде историческое, связанное с именем знаменитой эскимосской рассказчицы, сказочницы Валентины Вири.

По уровню житейской мудрости, гармоничности мироощуще­ния, обусловленных близостью природе, Вири родствен чукчам-старикам Тныаргину из повести Т. Сёмушкина «Чукотка», Кэралю и Пойгину Н. Шундика, Кьяе О. Куваева. Его образ, возможно, наряду с реальным прототипом, послужил одним из источников создания характера эскимоса Югунхака — героя рассказа В. Христофорова «Лагуна Предательская». Можно с уверенностью говорить о своего рода архетипичности образа Вири, доказывающей его жизненность и эстетико-этическую значимость

Анализируя образ главного героя, важно проследить и своеобразие отражения художником социальной среды, окружающей Вири и его соплеменников. Словно подчеркивая реальную основу «Наблюдателя», автор с этнографической точностью изображает быт, обычаи, поверья эски­мосов. Он свободно и естественно вводит в речь чукотскую и эскимосскую лексику: байдара, торбаса, нарта, яранга, саяк, кухлянка, рэтэмэ..;  даёт многочисленные комментарии о жизненном укладе исконных обитателей Арктики. Однако — и это характерно для большинства произведений писателя — повествование не становится сухим и сугубо прозаич­ным, оно исполнено поэзии и лиризма, что частично объясняется своеобразием содержания повести. «Верования, легенды и опыт на­рода, опыт тысячелетий, накопленный и сохраненный в памяти та­ких вот щедрых и мудрых стариков» [с. 40], как Наблюдатель, — своеобразная дань суровому, но прекрасному и одухотворенному ми­ру природы. Преклонение перед ним — и в «древних табу» охотни­ков, и в обрядах праздника гренландскому киту, от которого пошел род Вири – имтугмит.

В фольклоре народов Северо-Востока Азии есть сказки и легенды о родстве животного и человека. Например, сказание о Беломорской Матери, послужившее основой «современной легенды» Ю. Рытхэу «Когда киты уходят». Известна сказка рода нунагмит «Про китёнка», рассказанная Галиной Тьенытваль. Китёнок, рождённый и воспитанный женщиной, принёс удачу племени села Нунак. Схожую по сюжету «легенду о ките» поведал и Василий Емрыкаин [с. 58 – 65].  Как отмечал известный этнограф Г. Меновщиков, «по всему эскимосскому побережью региона, а также в чукотском фольклоре» распространены мифы и сказки о чудесном «морском ребёнке» или «морском младенце», «девушке, ставшей сивучем», – владычице моря, «женщине-тунгаке» [с. 194 – 195].

 Сюжеты перевоплощения человека в животного и – наоборот отразились и в изобразительном искусстве северных народов. Историк и археолог А.А. Орехов нашёл любопытный образец древнего скульптурного штампа, в котором «привлекает внимание выполненное в типичных для древнеберингийской культуры традиций изображение пасти какого-то китообразного животного… Древний косторез, вероятно, подчёркивал преднамеренную связь морского животного и человеческой фигуры. Центр верхней губы морского животного является как бы второй шеей для головы-маски, антропоморфной фигуры, это соединяет два различных существа – человека и морского животного. Иными словами, связь суши и моря, человека и животного» [с. 67].

Заметим, что образ рыбы — прародительницы всего живого, воплощения сущ­ности самой природы, имеет древнюю фольклорную основу не толь­ко у северных народов. Отголоски преклонения перед рыбой-повели­тельницей являются основой для повести американского прозаика Э.Хемингуэя или для новеллы русского писателя В. Астафьева «Царь-рыба», где ситуация борьбы человека с природой наполняется метафорическим смыслом. У В. Астафьева, например, но утвержде­нию Т. М. Вахитовой, «в образе царь-рыбы ощущается древний фоль­клорный слой, связанный с русскими сказками и преданиями о могу­чей рыбе… На ней держится земля, всё мироздание, с ее смертью наступает катастрофа, вселенский потоп» [с. 42]. Существовало поверье: «Когда кит-рыба потронется, тогда мать-земля поколебается, тогда белый свет наш покончится» [с. 196].

Повесть Л. В. Мифтахутдинова отражает такой же древний взгляд человека на природу. Как отмечает исследователь Н. Г. Михайловская, «у территориально близких пародов… самый факт почитаемости того или иного животного… обусловливает определенную духов­ную, а не только практическую связь человека с природой» [с. 140]. В «На­блюдателе» показан родственный мировым первобытным представле­ниям этико-нравственный аспект, казалось бы, сугубо практического подхода эскимосов к проблеме сохранения биологического потенциа­ла края. Борьба человека с природой исполнена уважения к ней. Ритуал охоты дополняется ритуалом преклонения перед убитой ры­бой.

При изображении праздника гренландского кита А. Мифтахутдинов подчеркивает не столько культовое назначение торжества, сколько его творческий характер. Используя характерные для северного фольклора приемы звукоподражания, призывную интонацию чукотского заклинания, поэтическое олицетворение, он передает ко­лорит и неповторимую прелесть всеобщего ликования:

–  Бум-бум-бум-бум, –   глухо заговорил гаяк.

– Бум-бум-бум-бом, — вторил ему чуть звонче в соседнем доме другой бубен.

Люди, слышите? Скоро праздник Больших Танцев! Праздник гренландскому киту!.. Слышите? Атусиматахтук! Атусиматахтук! Со­ставитель песен и танцев принялся за работу! Скоро праздник!». «Спасибо тебе, кит, что ты пришел к нам, мы всё сделали, что­бы ты не обижался, приходи следующей осенью, приходи к нам» [с. 65].

Стремление сохранить баланс жизни еще более подчеркнуто в приведенном А.В. Мифтахутдиновым древнем эскимосском прави­ле: «Если встретишь на охоте пять одинаковых зверей,.. то нельзя убивать их всех. Из пяти зверей — один неприкосновенный, он при­надлежит творцу киягныку. Если убьешь всех зверей, то поплатишь­ся жизнью своих родственников, вымрет твой род» [с. 47].

Социологический аспект повести выражен в показе духовной цельности, чистоте людей, живущих по первозданным законам при­роды. Бросается в глаза своеобразие этических норм и правил корен­ного населения, переданное несколькими скупыми, но точными штрихами. Прежде всего, как уже отмечалось, — это бережное, гуманное отношение к живому: к зверю, ребенку, человеку. Отсюда «странное непонимание» и неприятие, например, Вири фильмов, где люди друг друга убивают, его радость по поводу рождения незаконнорожденного мальчика у внучки Аминак. Это не наивность, а мудрость: сурова чукотская земля, и каж­дая жизнь на ней – ценность.

Важно, что в определенной степени поиски А. Маркина отражают и жела­ния, стремления самого автора, пути формирования его как личнос­ти. В результате духовных исканий он приходит к мысли, повторя­ющейся и в других книгах: «Надо… во всём видеть смысл – и в той же тундре, и в этом вот кустике… Земля требует, чтобы мы учились жить, – и она права. А если не умеешь,… не приучен, уходи. Уходи, если Север тебя не научил ничему. Уходи, если знания, добытые на Севере, ты не отдал людям» [с. 46]. «Но надо всё же менять образ жизни… Надо жить их жизнью, жизнью Вири и его людей» [с. 68] .

Символическое наполнение имён персонажей и заглавия произведения, аллегорическое значение некоторых сцен и деталей, несколько назидательный тон повествования придаёт повести философичный, притчевый характер. Писателю, как и его герою, «наверное… хотелось бы что-то перекроить в своем …. бытии, как и все люди, он ошибался и страдал, снова ошибался и снова страдал — но… неизменной оставалась бы его любовь к Северу» [с. 141].

Повесть иллюстрирует духовную эволюцию самого писателя, его  глубинное осмысление этико-нравственной, экологической проблематики. Повесть А. В. Мифтахутдинова проникнута аналитической мыслью, философическими обобщениями. Отдельные её строки служат неким обращением к совести читателя.  Художник находит истину  в безраздельном слиянии с природой и людьми земли, ставшей его второй родиной, в неравно­душном отношении к ее будущему.

1. Афанасьев А. Н. Древо жизни. – М.: Современник, 1982. – 464 с.
2. Вахитова Т. М. Повествование в рассказах В. Астафьева «Царь-рыба». – М.: Высшая школа, 1988. – 71 с.
3. Меновщиков Г.А. Материалы и исследования по языку и фольклору чаплинских эскимосов. – Л.: Наука, 1988. – 238 с.
4. Мифтахутдинов А. Аттаукай – похититель женщин: Повести и рассказы. - М.: Современник, 1977. – 239 с.