Русская литература | Филологический аспект №12 (44) Декабрь, 2018

Художественная деталь и семантика заглавия повести С. Довлатова «Заповедник»

Малащенко Владимир Владимирович
канд. филол. наук, доцент Института гуманитарных наук, Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта, РФ, г. Калининград, vladmalkbg@yandex.ru

Аннотация: В статье рассматриваются особенности художественной детализации в поэтике повести С. Довлатова «Заповедник». Выделяются и анализируются различные виды предметно-изобразительных (портретных, пейзажных, вещных) и интеллектуально-психологических деталей. Утверждается, что определяющими в произведении являются эмоционально окрашенные, эмоционально-сущностные и эмоционально символические психологические детали, используемые писателем при создании и описании художественного мира, образа главного героя, а также его внутреннего мира. Определяются сложные символические смыслы заглавия повести, такие как: родина, идеальное замкнутое пространство, личная ответственность писателя, временное убежище. Доказывается, что доминантным смыслом заглавия является образ заповедника как пространства души главного героя.
Ключевые слова: Сергей Довлатов, психологическая деталь, эмоционально окрашенная деталь, эмоционально-сущностная деталь, пространство души

Malashchenko Vladimir Vladimirovich
candidate of phylological sciences, Associate professor of Institute of Human Sciences, Immanuel Kant Baltic Federal University, Russia, Kaliningrad

Abstract: The article discusses the features of artistic detail in the poetics of S. Dovlatov's story "The Reserve". Various types of object-pictorial (portrait, landscape, real) and intellectual-psychological details are identified and analyzed. It is argued that the emotionally colored, emotionally essential and emotionally symbolic psychological details used by the writer to create and describe the artistic world, the image of the main character, as well as his inner world are decisive in the work. The complex symbolic meanings of the title of the story are defined, such as: homeland, ideal enclosed space, personal responsibility of the writer, temporary refuge. It is proved that the predominant meaning of the title is the image of the reserve as the space of the soul of the protagonist.
Keywords: Sergey Dovlatov, psychological detail, emotionally colored detail, emotionally essential detail, the space of the soul

Задолго до официального признания писателя на родине в статье о Сергее Довлатове, опубликованной в газете «Русская мысль» через неделю после его смерти, Лев Лосев пишет об особом художественном даре и профессионализме С. Довлатова. Литературовед подчеркивает, что «Довлатов был абсолютно профессиональный литератор, то есть он знал, как мучительно добываются лучшие слова и каких трудов стоит найти для них лучший порядок» [9, с. 365]. Сегодня стилистически тонкая, филигранная, лаконично-глубокая, трагически-ироническая, выразительная психологическая проза писателя уже ни у кого не вызывает сомнения в его таланте и мастерстве. Имя писателя прочно вписано в сознание отечественных и зарубежных читателей и критиков, оно заняло свое достойное место в учебниках и учебных пособиях по русской литературе.

В ряде многочисленных работ современных российских исследователей рассматриваются различные аспекты поэтики С. Довлатова. Например, А. Плотникова прослеживает «реализацию и трансформацию традиций русской литературы в прозе Сергея Довлатова на разных уровнях: типологии героев, мифопоэтическом, стилистическом» [10, с. 4], Г. Доброзракова представляет писателя «как продолжателя русской литературной традиции и преемника поэтических установок и принципов писателей-классиков A.C. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, поэтов Серебряного века» [6, с. 7–8]. И. Вейсман рассматривает прозу С. Довлатова в контексте традиций ленинградской школы, включая его в «ленинградский текст русской литературы» [1, с. 3], который, по мысли исследовательницы, наследует и трансформирует традиции «петербургского текста» русской литературы, обозначенного в трудах В.Н. Топорова и Ю.М. Лотмана. Однако о специфике художественной детали в произведениях писателя в большинстве критических работ упоминается лишь эпизодически, что и определило область нашего исследования.

Практически все без исключения близкие друзья Довлатова и исследователи его творческого наследия отмечают константный признак прозы писателя – автобиографичность его произведений. Повесть «Заповедник» (1983) не стала исключением. В 1976-1977 годах, за год до вынужденной эмиграции из СССР, Довлатов работал экскурсоводом в музее-заповеднике Пушкинские Горы и жил в деревне Березино (в повести – деревня Сосново). Опыт личной жизни Довлатова в Пушкинских Горах стал естественной питательной почвой для создания художественного мира повести «Заповедник», точно так же, как этот опыт положен писателем в основу практически всех его произведений. Многие реальные личности, с которыми он работал в музее-заповеднике, явились прототипами для персонажей его произведения. Как отмечает А. Генис, «его пейзажем были люди – настоящие люди. Поэтому Довлатову и не годились вымышленные персонажи – он должен был работать на пленэре» [2]. Эта особенность прозы Довлатова связана с его творческим осмыслением жизни, с богатым журналистским опытом, пристальным вниманием к фактографическому материалу и максимально точной, «репортерской» детализации окружающего мира.

Структура «Заповедника» на сюжетно-композиционном уровне фрагментарна, и представляет собой ряд сегментов-эпизодов, скрепленных памятью автобиографического нарратора-героя Бориса Алиханова. По справедливому наблюдению А. Романова, «"регистрация" фрагментов внешнего мира – единственная возможность сознательной жизни для Алиханова» [11, с. 130]. Подобной фрагментарностью маркирован и хронотоп произведения, поскольку писатель изображает события повести через ощущения и рецепцию своего героя. Поэтому не вызывает удивления интерференция событий, явный временной сдвиг в сюжете повести, связанный с деформацией художественного времени. После того, как герой освоился на работе экскурсоводом в Пушкиногорье, он постепенно возвращается к творчеству: «В июле я начал писать» [15, с. 364]. Но, после неожиданного приезда в заповедник жены Татьяны и ее отъезда в Ленинград, в сюжетном отношении это последующие события, дважды упоминается месяц июнь, и сознание героя сохраняет «памятные черты этого безрадостного июня» [15, с. 393].

Писатель изображает своего героя в переломный, пороговый период жизни, когда он формально «был полноценной творческой личностью», но «фактически же пребывал на грани душевного расстройства» [15, с. 376]. После затянувшегося пьянства Алиханов, по совету ленинградского экскурсовода Володи Митрофанова, приехал на лето в заповедник Пушкинские Горы для того, чтобы заработать денег, остаться наедине с собой и проанализировать ситуацию. У героя творческий кризис, его произведения не печатают, он в разводе с женой, которая с дочкой Машей собирается эмигрировать из СССР в Америку. Жена уговаривает Бориса ехать вместе с ними, но тот отказывается.

Экспликацией семантического ядра смысла «Заповедника» выступает психологический образ Бориса Алиханова и его внутреннего мира, что находит свое отражение в жанровой доминанте психологической повести. «Автопсихологическая повесть» Довлатова содержит также такие жанровые черты, как «анекдот, устное публичное выступление, письмо, телефонный разговор» [5, с. 91]. Художественный мир повести, как и специфика образа, как главного, так и второстепенных героев, создается писателем путем подробной детализации, поскольку именно «деталь – особо значимый, выделенный элемент художественного образа» [8, стб. 220].

Психологическая повесть Довлатова максимально насыщена художественными деталями, помогающими репрезентировать целостную картину мира в представлении реципиента, она включает ряд «предметно-изобразительных» и «интеллектуально-психологических» деталей [13, с. 54]. В повести представлена богатая палитра как внешних, так и психологических деталей. Отметим отдельные внешние детали – «портретные, пейзажные и вещные» [7, с. 75]. Портретные детали: В портрете методиста заповедника Марианны Петровны, у которой герой проходит собеседование, выделено «запущенное лицо без дефектов и неуловимо плохая фигура» [15, с. 339]. У Галины Александровны, пышной блондинки из экскурсионного бюро, подчеркнут ее взгляд, который «содержал неуступчивый беглый интерес, деловую озабоченность и легкую тревогу» [15, с. 331]. С явной симпатией и по контрасту с неестественными интеллигентными работницами заповедника описан алкоголик и матерщинник Михаил Иванович: «Бурое лицо, худые мощные ключицы под распахнутой сорочкой, упругий, четкий шаг… Я невольно им любовался» [15, с. 344]. Вещные детали: дом Михаила Ивановича в деревне Сосново, с проваленной крышей, треснувшими стеклами, огромными щелями в полу, через которые в дом «заходили бездомные собаки» [15, с. 387], кругом «окурки и яичная скорлупа» [15, с. 345], становится для Бориса местом его жизни на весь период работы экскурсоводом в Пушкинских Горах. Соседи же Михаила Ивановича, Никитины, «жили солидно. Телевизор, "Незнакомка" Крамского…» [15, с. 349]. Довлатов, противопоставляя два дома, показывает в лице Михаила Ивановича его интуитивное стремление к свободе, личный протест против системы и, как следствие однообразия и унылости существования человека в деревне, уход в беспробудное пьянство.

Картину безнадежности, безысходности, тупиковости ситуации, в которой пребывает герой повести, характеризуют интеллектуально-психологические детали: «эмоционально окрашенная» и «эмоционально-сущностная» [14, с. 52–53]. Приведем примеры эмоционально окрашенных деталей. В буфете привокзального ресторана города Луга Алиханова встречает буфетчица, «на пологой груди ее болтался штопор» [15, с. 327]. После нескольких дней пьянства у героя «руки тряслись, как у эпилептика» [15, с. 328]. Рассуждая об острой нехватке в заповеднике мужского пола, герой думает о том, что здесь «кривоногий местный тракторист с локонами вокзальной шлюхи был окружен назойливыми румяными поклонницами» [15, с. 333]. При описании портрета брата жены, тренера по самбо Эдика Малинина, во время их знакомства, автор прибегает к языку ландшафта: «… оврагом темнели разомкнутые губы. Мерцающие болотца глаз, подернутые ледяною кромкой, – вопрошали. Бездонный рот, как щель в скале, таил угрозу» [15, с. 374]. Особенно героя поражает взгляд брата, «холодный и твердый, как дуло» [15, с. 375]. Еще одна необычная художественная деталь, «свернутая» до синекдохи, показывает отношение героя к представителям власти, милиционерам. После отъезда жены и дочки в эмиграцию и последовавшего затем одиннадцатидневного запоя Алиханова, к нему в квартиру неоднократно и безуспешно пытаются попасть милиционеры, он им не открывает. Когда милиционеры пересекаю двор, герой их пересчитывает как неодушевленные предметы: «Шесть козырьков поблескивали на солнце» [15, с. 413].

Ключевую роль в понимании смысла повести выполняет эмоционально-сущностная психологическая деталь, суть которой состоит «в импликации сущностных характеристик образа, особенностей характера персонажа, важных "для него" чувств» [14, с. 53]. При описании портрета Михаила Ивановича, во время знакомства с героем, Довлатов делает это скупыми, но иронично-лапидарными, достоверными штрихами: «тотчас высунулась багровая рожа, щедро украшенная синими глазами» [15, с. 343]. С помощью яркой художественной детали Довлатов описывает непонятную ему «многогранность» характера героя – тот материл в лицо начальство, но, «проходя мимо изображения Фридриха Энгельса, стаскивал шапку» [15, с. 364]. Психологически точная и одновременно емкая эмоционально выделенная деталь максимально полно характеризует человека, пейзаж, вещь каким-то одним штрихом. Например, героя удивляет высказывание его жены о товарище Гришине. Татьяна говорит, что Гришина «можно судить за одно лишь выражение лица» [15, с. 376]. Эмоционально-сущностная психологическая деталь представляет собой микротекст, «свернутый» смысл которого раскрывается в контексте художественного целого текста. Иногда психологически точная эмоционально-сущностная деталь в прозе Довлатова декодирует основной смысл произведения, как это и происходит в «Заповеднике». Проснувшись ночью во время первой своей ночевки в гостинице «Дружба», герой решает все трезво обдумать – свою жизнь, литературное положение, отношения с женой, возможность эмиграции. Автобиографический герой-нарратор при помощи развернутой метафоры и точной художественной детали передает свои ощущения и сравнивает свою жизнь с «необозримым минным полем» [15, с. 335], в центре которого он находится. Таким образом, «иногда буквально ОДНО слово» [12, с. 13], или ряд слов в прозе Довлатова создает точную и законченную картину внутреннего мира персонажа, его состояния.

По меткому наблюдению Е. Добина, «деталь, будучи своего рода точкой, имеет тенденцию расшириться в круг» [4, с. 303]. Подобным «защитным» кругом для героя является заповедник, защищающий его от абсурдного внешнего мира социалистической действительности. Заповедник воспринимается Борисом изначально как закрытая территория его собственного внутреннего мира, в том числе мира культурного, связанного с образом Пушкина. «Автопсихологический двойник автора» [5, с. 303] ощущает собственную близость к творчеству и судьбе А.С. Пушкина, их связывает общий топос Михайловского, творчество, долги, непростые отношения с женами, конфликт с государственной властью, «вырванность» из городской среды. Пушкинская тема в повести коррелирует с другими темами произведения, центральные из которых – темы одиночества, выбора, судьбы, пути, любви, творческого и семейного кризиса, неустроенности личной жизни, абсурдности окружающего мира.

Определенную внутреннюю гармонию в Пушкинских Горах герой обретает не сразу, и она существует только до времени приезда в заповедник жены, сообщающей о своем окончательном решении эмиграции из СССР. Безрадостная картина современной деревни соответствует психологическому состоянию Бориса, которое автор передает через точные художественные детали. Например, через первое описание деревни Сосново, где ему предстоит жить. Убогие серые дома, покосившиеся изгороди, «одноцветные коровы, плоские, как театральные декорации. Грязные овцы с декадентскими физиономиями» [15, с. 342], так встречает героя его новое место жительства. Приехав в заповедник, герой сталкивается с насаждаемым государством хрестоматийным культом Пушкина, которым охвачены как практически все служители заповедника, так и подавляющее большинство приезжающих туристов. Алиханов ощущает неестественность, бутафорность, театральность Пушкиногорья, его соотнесенность с идеологическим советским мифом о поэте, что наиболее точно передано через мнение экскурсовода Натэллы: «Экскурсоводы и методисты – психи. Туристы – свиньи и невежды. Все обожают Пушкина. И свою любовь к Пушкину. И любовь к своей любви» [15, с. 341]. Сам герой понимает, что исполняет роль экскурсовода. А в заповедник приехал, в том числе, чтобы заработать деньги и расквитаться с долгами. Однако постепенно, изучая в местной библиотеке редкие книги о Пушкине, беллетристику поэта, Борис открывает для себя Пушкина писателя и человека. Он приходит к выводу о том, что «его литература сродни молитве, природе…» [15, с. 361]. Подлинное приобщение героя к миру Пушкина помогает ему обрести внутреннее равновесие и побуждает к собственному творчеству, чему способствует именно атмосфера и природа музея-заповедника Пушкинских Гор.

В структуре любого текста его заглавие находится в семантически сильной позиции, поскольку напрямую «выводит» реципиента на идейно-тематический уровень произведения и кодирует авторскую интенцию. Заглавие повести «Заповедник» символично, и включает в себя несколько знаковых смыслов:

1. заповедник представляет собой замкнутый топос, четко разграничивающий гармоничный внешний мир деревни и дисгармоничный – городской среды;

2. территория заповедника – это идеальное пространство, антагонистичное реальному физическому хронотопу;

3. заповедник выступает символом закрытого внутреннего мира, как писателя Бориса Алиханова, так и самого Сергея Довлатова;

4. заповедник воплощает образ временного, относительно стабильного убежища, своеобразного переходного этапа на жизненном пути героя, когда ему предстоит сделать мучительный выбор;

5. заповедник является символом конвергенции двух культурных миров – мира А. Пушкина и мира автобиографического героя;

6. заповедник для героя – это зона личной ответственности писателя;

7. заповедник символизирует для героя родину, народ и родной язык. В разговоре с женой Алиханов заявляет: «Представь себе, я люблю даже милиционеров» [15, с. 381].

Аккумулирует и связывает воедино все перечисленные смыслы повести, на наш взгляд, главный смысл заглавия – заповедник символически воплощает территорию души как главного героя, так и писателя С. Довлатова. Сердце, измученное пьянством, и душу героя, истерзанную драматическими событиями и переживаниями, Довлатов часто изображает при помощи эмоционально-сущностных психологических деталей. Как отмечает А. Генис, «деталь у Довлатова иногда достигает такой наглядности, что становится жестом» [3, с. 471]. Примером такой эмоционально-символической детали-жеста, развернутой материализованной метафоры является деталь в сцене, в которой после отъезда жены из заповедника Алиханов впервые напивается: «Под намокшей курткой билась измученная сирая душа» [15, с. 396].

Подводя итоги, отметим определяющую роль психологических деталей (эмоционально окрашенных и эмоционально-сущностных) в повести «Заповедник», с помощью которых автор изображает драматический конфликт в душе автобиографического героя-нарратора, и которые выступают устойчивыми мотивами – растерянности, сомнения, пьянства, отчаяния, безнадежности и надежды. Семантика заглавия повести кодирована рядом смыслов, центральный из которых – символический образ заповедника как пространства души главного героя. В открытом финале повести герой окончательно понимает необходимость своего отъезда, что символически закрепляется автором в паратексте посвящении произведения: «моей жене, которая была права» [15, с. 327].

1. Вейсман И.З. Ленинградский текст Сергея Довлатова: автореферат дис. ... кандидата филологических наук: 10.01.01. – Саратов, 2005. – 21 с.
2. Генис А.А. Довлатов и окрестности [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://www.litmir.me/br/?b=150706&p=18 (Дата обращения: 11.12.2018).
3. Генис А.А. На уровне простоты // Малоизвестный Довлатов: сб. – СПб., 1999. С. 465–473.
4. Добин Е.С. Сюжет и действительность. Искусство детали. – Л., 1981. – 431 с.
5. Доброзракова Г.А. Мифы Довлатова и мифы о Довлатове: проблемы морфологии и стилистики. – Самара, 2008. – 146 с.
6. Доброзракова Г.А. Поэтика С.Д. Довлатова в контексте традиций русской литературы XIX - XX веков: автореферат дис. ... доктора филологических наук: 10.01.01. – Москва, 2012. – 50 с.
7. Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения: уч. пос. – М., 1999. – 248 с.
8. Кормилов С.И. Деталь // Литературная энциклопедия терминов и понятий. – М., 2003. Стб. 220.
9. Лосев Л. Русский писатель Сергей Довлатов // Довлатов С.Д. Собр. соч.: в 3 т. – СПб, 1993. Т. 3. С. 363–371.
10. Плотникова А.Г. Традиции русской классической литературы в творчестве С.Д. Довлатова: автореферат дис. ... кандидата филологических наук: 10.01.01. – М., 2008. – 21 с.
11. Романов А.Д. Особенности концептуальной сегментации художественных текстов Сергея Довлатова (на материале повести С. Довлатова «Заповедник») // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия Социальные науки, 2011, № 3 (23), с. 129–136.
12. Сухих И. Филолог Довлатов: Зачет по критике // Довлатов С. Блеск и нищета русской литературы: Филологическая проза. – СПб., 2013. С. 5–18.
13. Тюпа В.И. Деталь // Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. – М., 2008. С. 54.
14. Щирова И.А. Психологический текст: деталь и образ. – СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2003. – 120 с.
Список источников:
15. Довлатов С.Д. Заповедник // Довлатов С.Д. Собр. соч.: в 3 т. – СПб, 1993. Т. 1. С. 325–415.