Общая психология, психология личности, история психологии | Мир педагогики и психологии №03 (44) Март 2020

УДК 316.454.3

Дата публикации 16.03.2020

Влияние ученых-натуралистов на первых исследователей толпы

Горбатов Дмитрий Сергеевич
доктор психологических наук, профессор кафедры менеджмента массовых коммуникаций, Санкт-Петербургский государственный университет, г. Санкт-Петербург, e-mail: gorbatov.rus@gmail.com
Михайлова Ирина Вячеславовна
ст. лаборант отдела образовательных программ, Управление образовательных программ Санкт-Петербургского государственного университета, Г. Санкт-Петербург, e-mail: i.mikhaylova@spbu.ru

Аннотация: Ряд принципиальных заблуждений исследователей толпы конца XIX века авторы статьи связывают с некритично усвоенными элементами наследия ученых-натуралистов того времени. В частности, имеется в виду чрезмерная генерализация понятия толпы, его распространение на социальные объединения иных типов, субъективизм в выделении атрибутивных признаков стихийной группы, а также попытки анализа феномена вне ситуативного, социального, экономического и политического контекста его существования. Не обеспечила адекватного объяснения влиянию стихийных групп на своих членов и основанная на идеях эволюционистов доктрина психического атавизма, предполагающая активизацию унаследованных от животных предков внерассудочных побуждений. Все это, наряду с заимствованными примерами, содержащими антропоморфные интерпретации поведения животных, по мнению авторов статьи, сыграло негативную роль в том, что трактовки толпы ее первыми исследователями в дальнейшем не получили развития.
Ключевые слова: толпа, исследования толпы, свойства толпы, личность в толпе, психический атавизм, инстинкты человека, ученые-натуралисты

The influence of natural scientists on the first researchers of the crowd

Gorbatov Dmitrii S.
Doctor of Psychology, Professor of the Department of management in mass communications, Saint Petersburg State University, Saint Petersburg
Mikhailova Irina V.
senior laboratory assistant, department of educational programs, office of educational programs, St. Petersburg State University, Saint Petersburg

Abstract: The authors of the article connect a number of fundamental errors of the crowd researchers of the late 19 century with uncritically assimilated approaches of natural scientists of that time. In particular, this is an excessive generalization of the concept of a crowd, its distribution to social associations of other types, subjectivity in identifying attribute attributes of a spontaneous group, as well as an analysis of the phenomenon outside the situational, social, economic and political context of its existence. The doctrine of mental atavism, based on the ideas of evolutionists, which described the activation of extra-rational motives inherited from animal ancestors, did not provide an adequate explanation for the influence of spontaneous groups on their members. According to the authors of the article , all this, together with borrowed examples of anthropomorphic interpretations of animal behavior, played a negative role in the fact that the first theories of the crowd were not developed in the future.
Keywords: crowd, crowd research, crowd properties, personality in a crowd, mental atavism, instincts of man, natural scientists

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ. Проект № 18-013-00302, «Толпа и личность: историко-психологическое исследование теорий XIX - начала XX вв.»

По замечанию С. Берроуз [1], в исследованиях психологии толпы конца XIX - начала XX вв, за исключением попытки распространения концепции гипнотизма на стихийные социальные объединения, не встречалось принципиально новых положений, отсутствовавших в трудах многочисленных предшественников – историков, литераторов, социальных философов, криминалистов и физиологов. Однако у нас нет оснований полагать, что во многих других исследовательских областях этап становления научного знания происходил принципиально иначе, начинаясь не со систематизации и обобщения накопленного знания. Развитие уже имеющихся представлений о феномене толпы, встречавшихся подчас в довольно фрагментарном виде в мемуарах очевидцев, художественных произведениях и научных работах иной проблематики, в первых публикациях, посвященных психологии стихийных объединений, сопровождались привлечением разнообразного и, добавим, не всегда релевантного материала из интенсивно развивающихся в то время областей науки.

Среди подобных заимствований число ссылок на ученых-натуралистов сравнительно невелико. В частности, С. Сигеле [2] и, вслед за ним, А. Фурниаль [3] и Г. Тард [4], характеризуя процессы массового заражения, описывали наблюдения А. Эспинаса за поведением ос, предупреждающих рой об опасности, а, подчеркивая влияние численности особей на выраженность агрессии, приводили в качестве доказательства опыты А. Фореля по изоляции от других сражающихся муравьев. У Л.Н. Войтоловского, помимо Фореля и «постоянно цитируемой работы Эспинаса» [5, с. 27], упоминаются описания насекомых А. Руже и жестокие эксперименты с животными А. Сиеля. Н.К. Михайловский [6], определяя мимикрию в животном мире как аналог феномена подражания в человеческом, ссылался на наблюдения Г.У. Бэтса за обитателями бассейна Амазонки и на опыты Ф.А. Пуше по влиянию на цвет рыб изменений окраски дна водоема. В работе П. Росси [7] встречаются имена микробиолога Л. Пастера, зоолога Ф. Вейсмана, эволюционистов А. Уоллеса и М. Ваккаро, естествоиспытателя Э. Геккеля и др.

Однако В.А. Вагнер [8], единственный профессиональный натуралист из числа первых исследователей толпы, критично воспринимал попытки своих коллег при выявлении сущности стихийных социальных объединений найти подходящую опору в сведениях о природе. Неприемлемыми для сколько-нибудь серьезного исследования российский ученый считал ссылки Н.К. Михайловского на описания Н. Мальбраншем и И. Лафатером случаев появления у новорожденных тех травм, нанесение которых их матери могли наблюдать накануне родов, присутствуя при публичной казни. Точно так же он оценивал как неправомерные цитирования С. Сигеле [2, с. 36; 56] и другими исследователями А. Эспинаса, у которого осы, действуя в духе отчетливого антропоморфизма, «в гневе вылетают и жалят своих врагов», или А. Фореля, наблюдавшего, как заключенные в общий сосуд муравьи «только что сражавшиеся одни против других, сделались друзьями».

По мнению В.А. Вагнера, при обращении к трудам натуралистов типичной ошибкой современных ему исследователей толпы явилось некорректное сопоставление психических процессов человека и животных без учета того, на какой ступени эволюции они находятся. Так, способность к подражанию, являющаяся сложным психическим актом, в принципе, не может быть характерна для беспозвоночных. Соответственно, представления Н.К. Михайловского об участии некоего «психологического фактора» в явлениях мимикрии насекомых и растений не имеют под собой научной почвы. Столь же нелепыми казались ему отсылки С. Сигеле при описании «рокового закона психического мимизма», позволяющего перенять в толпе «нравственную окраску от окружающих», на тех низших животных, которые копируют оттенки окружающей среды. В итоге, В.А. Вагнер констатировал: «К природе и ее явлениям надо подходить иначе, чем они это делают: у нее надо учиться, ее надо спрашивать и уметь понимать ее ответы. Экскурсии в эту аудиторию с готовым ответом на вопрос и желанием подыскать что-нибудь подходящее для иллюстрации готового ответа к решению задачи не приведут» [8, с. 153].

Оценивая влияние авторитета ученых-натуралистов на исследователей толпы конца XIX – начала XX вв, сосредоточимся на тех моментах, которые, возможно, сыграли свою роль в том, что научная традиция изучения стихийных объединений, заложенная в работах Н.К. Михайловского, Г. Лебона, С. Сигеле, Г. Тарда и др., не сохранилась до нашего времени.

Вначале отметим декларации заимствования основного подхода к рассмотрению природных феноменов. Анализируя виды толпы, Г. Лебон призывал «поступать, как натуралист, начинающий с описания общих признаков, существующих у всех индивидов одной семьи, и затем уже переходящий к частностям, позволяющим различать виды и роды этой семьи» [9, с. 164]. Проблема в том, что если в процессе подобной деятельности случайное принимается за типичное, временное – за неизменное, а второстепенное – за существенное, то открывается простор для самых произвольных интерпретаций. Именно это произошло при построении Г. Лебоном теории психологических различий рас. Не меньшие негативные последствия искаженное применение принципа «от общих признаков к частным» имело в психологии стихийных социальных объединений того времени.

Во-первых, сторонники парадигмы т.н. «коллективной психологии» неоправданно расширили границы базового понятия, включив в категорию толп всевозможные социальные объединения (секты, собрания, коллегии, сословия, классы и проч.). Это было сделано на основании того, что в тот или иной момент в них может возникать «основополагающий» признак – единство действий, мыслей и чувств, описываемый как «душа толпы» [2; 7; 9]. При этом специфика деятельности того или иного объединения, выраженность в нем структур управления, степень сформированности общих норм, встроенность в систему социальных отношений и прочие характеристики априори считались менее существенными.

Во-вторых, субъективизм в приписывании стихийному объединению тех или иных признаков в качестве атрибутивных стал причиной искаженного восприятия психологической природы феномена. При этом характеристики такого рода далеко не в полной мере совпадали у различных исследователей. Например, Г. Лебон [9] считал, что «одухотворенная» толпа обладает такими непременными чертами как доминирование расового бессознательного, импульсивность поведения, изменчивость эмоций, преувеличенность переживаний, предельная раздражительность, повышенная внушаемость, нетерпимость к инакомыслию, консерватизм установок, интеллектуальная деградация. Помимо этого он постулировал выраженность в поведении толпы «женского», «дикарского» и «звериного» нрава. Многое из этого перечня повторялось другими исследователями. Вместе с тем В.К. Случевский [11] в качестве базовых выделял только четыре свойства толпы, а именно: чрезвычайную возбудимость, моноидеизм как господство одной идеи или чувства над любыми другими, поразительное легковерие и склонность к жестокости в действиях. Г. Тард, в свою очередь, приписывал этой «колоссальной личности, в которой тысячи лиц сливаются как бы в один смутный облик» [4, с. 4] характеристики тщеславия, деспотичности, неустойчивости настроения, отчужденности от сограждан, фанатизма, склонности к коллективному безумию, а также не только умственной, но и нравственной регрессии.

В-третьих, серьезной методологической ошибкой стало рассмотрение проявлений активности толпы в изоляции от сложившегося ситуативного контекста взаимодействия с противостоящими ей в данный момент силами и общего социального, экономического, политического контекста, в котором она являлась одной из сторон обычно продолжительного межгруппового конфликта [10]. Если минералы, растения или животных на ранних этапах развития науки можно было изучать взятыми по отдельности, вне непосредственного природного окружения, то подобный взгляд на стихийное социальное  объединение создавал искаженную картину. Он послужил обоснованием того, что все проблемы исходят исключительно от патологической, примитивной,  иррациональной и деструктивной толпы. Таким образом, по отношению к ней могло считаться «научно» оправданным чуть ли не любое насилие со стороны властей, а ее требования не должны были восприниматься как заслуживающие внимания.

Интересно, что Г. Лебон, считая возможным опираться на «описательный метод натуралистов», видел его ограничения в том, что среди явлений, доступных естествоиспытателям «мы не находим нравственных сил, а между тем, эти силы и составляют истинные пружины истории» [9, с. 160]. Однако очевидно, что интерпретация проявлений таких сил, осуществлявшаяся убежденными консерваторами Г. Лебоном и В.К. Случевским, либералами Н.К. Михайловским и П. Росси, социалистами Л.Н. Войтоловским и И.И. Добровольским или далекими от политических баталий Г. Тардом и В.А. Вагнером, была во многом различной.

Но и при обсуждении тех вопросов, где политические предпочтения не могли играть особой роли, тезисы различных исследователей толпы вступали в противоречия. Например, Г. Лебон, ссылаясь на обстоятельные наблюдения исторических фактов, писал, что «социальные организмы столь же сложны, как и организмы всех живых существ» [9, с. 150], тогда как Г. Тард уверенно провозглашал: «даже самые совершенные формы социальных организмов, какие только известны, всегда обладают значительно низшей организацией, чем те живые существа, из которых они слагаются» [4, с. 9].

Аналогично, многие из них критически воспринимали мысль Г. Спенсера, что свойства социального целого определяются свойствами составляющих индивидов. Однако далее начинались субъективные расхождения. С. Сигеле утверждал, что речь никак не может идти об «алгебраической сумме» характеристик элементов подобного целого. Г. Тард полагал, что когда социальные элементы разнородны, то их свойства вполне могут суммироваться, а если однородны – то даже взаимно умножаться. П. Росси настаивал на том, что если элементы схожи, тогда следует говорить о сумме или об умножении их свойств, если же они различны, то в «математических» преобразованиях свойств не обойтись без учета их знаков – соотношений «плюсов» и «минусов».

Провозглашая свою приверженность эволюционному подходу, большинство исследователей толпы того времени придерживались доктрины атавизма, постулирующей неизбежность проявлений элементов психики, унаследованных от животных предков. Как формулировал В.К. Случевский: «в каждом живет зверь, действия которого сдерживаются нравственными мотивами, частью прирожденными, частью же развитыми путем воспитания» [11, с. 33]. Власть толпы создает условия к тому, чтобы психические начала такого рода, прежде прочно скрываемые «в тайниках человеческой души, вне сферы сознания» [11, с. 36], проявили себя со всей полнотой.

Никем из авторов теорий стихийных объединений конца XIX века не подвергалось сомнению, что, с одной стороны, стихийная группа способна придать внутренним импульсам своих членов особую силу и, с другой стороны, кардинально уменьшить сопротивление им, характерное для личности в обычных условиях жизни. Однако постулат о проявлениях звериного начала человеческой души, вполне разделяемый Г. Лебоном, Г. Тардом, С. Сигеле и многими другими, встретил ряд возражений. Так, Н.К. Михайловский в статье «Еще о толпе» иронично заметил: «Ныне вошло в большую моду сваливать все беды на злую природу человека, унаследованную им от далеких предков… Как и всякая мода, она скоро пройдет» [6, с. 451]. «Не пора ли отказаться от установившейся дурной привычки походя, на каждом шагу, вспоминать наших почтенных прародителей и делать их ответственными за наши собственные изъяны? – вторил ему И.И. Добровольский, – Выходит ведь очень похоже на то, что для известной категории ученых наш прародитель, двуногий «дикий зверь», играет совершенно ту же роль, что «лукавый» для темной, невежественной массы» [12, с. 155].

Критики использования доктрины атавизма для объяснения поведения толпы видели основную проблему в недооценке социально-экономических факторов. Но это не означает того, что они не соглашались с заимствованием у ученых-натуралистов самой идеи унаследованных инстинктов. По замечанию И.И. Добровольского, животные впадают в раздражение от укусов мошкары, но не из-за наличия «диких предков». Согласно Н.К. Михайловскому, люди склонны подчиняться авторитету не из-за глубинной памяти, полученной от тех, кто уступал соплеменнику, на редкость «энергически» дравшемуся палкой. В их понимании, унаследованные инстинкты определяли диапазон возможного поведения толпы, но не являлись первопричиной ее деструктивной активности.

По-видимому, одной из причин, по которой уже в середине 30-х гг прошлого века произошло падение научного интереса к первым теориям стихийных социальных объединений, стала последовательная опора их авторов на концепцию инстинктов человека. Современные исследователи истории психологии [13; 14; 15; и др.], ссылаясь на смысловую неопределенность концепта инстинкта, отмечают его непригодность для объяснения и прогнозирования социального поведения. Достаточно указать на несовпадения итогов попыток ученых прошлых лет соотнести инстинкт, как унаследованное внерассудочное побуждение, с понятиями рефлекса, навыка, эмоций, воли, опыта, привычек и т.п., на затрудненность различения унаследованных элементов поведения от приобретенных на ранних этапах онтогенеза или на невозможность получения однозначного ответа на вопрос, какое количество инстинктов присуще человеку.

При этом анализируемый концепт, на первый взгляд, объясняющий многое в психологии стихийных объединений, в реальности не объясняет почти ничего. Если членам толпы присущи одинаковые инстинкты, то из этого неясно, почему они отличаются по степени своей активности в выражении общих мыслей и чувств. Более того, при изучении проблемной ситуации возникают сомнения в том, что эти чувства и мысли, действительно, являются общими. Наконец, получается, что одни и те же инстинкты делают некоторых лидерами, других – ведомыми, а третьих – жертвами массовой агрессии или оставляют вне границ влияния толпы.

Подведем некоторые итоги. Как известно, в понимании психологии толпы ее первые исследователи взяли многое у современных им писателей, историков и социальных философов [1]. Правомерно ли тогда связывать ошибки при изучении стихийных объединений с преимущественным влиянием представителей естествознания? Формулируя положительный ответ, отметим, что именно обращение к наследию ученых-натуралистов XIX века позволило авторам теорий толпы того времени перейти на «научную» трактовку тех интерпретаций и наблюдений за стихийными объединениями, которые можно было обнаружить в продуктах художественного творчества, мемуарах и научных публикациях самой разной проблематики.

Заимствованные подходы натуралистов, а не многочисленные, но разрозненные констатации историков и философов в большей мере способствовали появлению ряда методологических заблуждений. В частности, тех, для которых характерно избыточно широкое соотнесение феномена с различными группами, в т.ч. и более высокого уровня организации, субъективизм в определении «неотъемлемых» свойств толпы, а также рассмотрение стихийных объединений самих по себе, в изоляции от социальной жизни. Не оправдала ожиданий и доктрина психического атавизма, описывающая пробуждение в условиях толпы инстинктов, унаследованных на предшествовавших ступенях эволюции. Не случайно дальнейшее развитие теории стихийных объединений потребовало использования социально-психологических конструкций (деиндивидуализации поведения, формирования норм, групповой поляризации, социальной идентичности, самокатегоризации и др.).


Список литературы

1. Barrows S. Miroirs déformants. Réflexions sur la foule en France à la fin du XIX siècle. Paris: Aubier, 1990. 226 p.
2. Сигеле С. Преступная толпа. Опыт коллективной психологии. СПб.: тип. Ю.Н. Эрлих, 1893. 116 с.
3. Fournial H. Essai sur la psychologie des foules: considérations médico-judiciaires sur les responsabilités collectives. Lyon: A. Storck, Paris: G. Masson, 1892. 113 p.
4. Тард Г. Преступления толпы. Казань: Типо-лит. Императорского университета, 1893. 44 с.
5. Войтоловский Л.Н. Роль чувства в коллективной психологии. Киев: типо-лит. т-ва И.П. Кушнерев и К0, 1904. 47 с.
6. Михайловский Н.К. Сочинения: в 6 т. Т. 2. СПб.: Русское богатство, 1896. 886 с.
7. Rossi P. L'animo della folla. Cosenza: Tip. R. Riccio, 1898. 286 p.
8. Вагнер В. Биология и психология толпы // Образование. 1905. № 9. С. 143-184.
9. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб.: изд. Ф. Павленкова, 1896. 329 с.
10. Горбатов Д.С., Байчик А.В. Критика теории толпы Г. Лебона: историко-психологический аспект // Вопросы психологии. 2018. № 3. С. 137-146.
11. Случевский В.К. Толпа и ее психология // Книжки недели. 1893. № 4. С. 5–38.
12. Д-ов И. (Добровольский И.И.) Психология «преступной» толпы // Русская мысль. 1894. № 12. С. 130-158.
13. Леонтьев Д.А., Федорович Е.Ю. Миф об инстинкте // Человек. 2019. Т. 30. № 4. С. 53-71.
14. Горбатов Д.С., Большаков С.Н. Психология толпы: теории стадного инстинкта начала ХХ века // Психологический журнал. 2017. T. 38. № 1. С. 98-106.
15. Сериков А.Е. Дискуссия об инстинктах человека в психологии и этологии // Вестник Самарской гуманитарной академии. Сер.: Философия. Филология. 2015. № 1 (17). С. 65-87.

Расскажите о нас своим друзьям: